Виктор Поротников - Олег Черниговский: Клубок Сварога
- Где ты видел Иисуса с луком в руках? - проронил рыжебородый Виглеф.
А Эйнар задумчиво добавил:
- На лице у Иисуса должна быть печать перенесённого страдания, а этому языческому богу, судя по всему, страдания были чужды.
Олег внимательно взглянул на Эйнара, поражённый его проницательностью.
Глава двенадцатая. ФЕОФАНИЯ.
День поначалу не предвещал ничего особенного. С раннего утра Олег отправился на рыбалку вместе с Хэльмаром и ещё пятью данами. Они взяли лодку у знакомого рыбака и вышли в море там, где низкая песчаная коса образовывала нечто вроде лагуны.
Синева небес сливалась у горизонта с синевой моря. Вольный ветер гнал к берегу небольшую волну. Лодка покачивалась, и это навевало разнеживающую дрёму. Даны посмеивались, глядя на Олега, развалившегося на носу судёнышка, позабывшего и про удочку с наживкой и про все на свете.
Неожиданно остроглазый Эйнар тревожно указал рукой вдаль.
Там, над самой кромкой моря возникла гряда белых облаков, которые постепенно превращались в паруса кораблей.
- Кого-то несёт? - проворчал Хэльмар.
Он приказал Гутруму и Хальфдану грести к берегу.
Очнувшийся от дрёмы Олег встал и, прикрыв глаза от солнца, стал рассматривать далёкие силуэты приближающихся кораблей. Их было не меньше десятка, они шли вереницей друг за другом. На переднем корабле ярко вспыхивал на солнце обитый медью таран. На корме развевалось знамя на наклонном древке.
- Это ромейские корабли, - сказал Эйнар, разглядев на красном полотнище знамени изображение золотого двуглавого, орла.
Хальфдан и Гутрум враз стали медленнее работать вёслами. Виглеф и вовсе предложил продолжить рыбалку: чего опасаться?
- Гребите, гребите, - поторопил гребцов Хэльмар. - Кто знает, зачем идут сюда ромейские корабли? Может, намечается поход на сельджуков, а может, это по его душу.
И Хэльмар выразительно кивнул на Олега.
Даны мигом все поняли.
- Ты хочешь его спрятать? - спросил Эйнар, глядя в глаза Хэльмару. - И объявить, что он сбежал. Но в таком случае виновным будет Ксенон, а ему это не понравится.
- С Ксеноном я договорюсь, - отмахнулся Хэльмар.
Лодка с данами и Олегом вернулась в торговую гавань Родоса, опередив флот примерно на полчаса.
Но опасения Хэльмара были напрасными. Оказалось, что корабли пришли из Мраморного моря и привезли на Родос христиан, спасшихся от сельджуков по еле недавнего падения Никомедии. Этот большой город был столицей богатой азиатской провинции ромеев - Вифинии. Сельджуки завоевали Вифинию ещё три года назад, ныне они овладели и Никомедией, расположенной на берегу Мраморного моря.
Кораблями ромеев, пришедшими от берегов Босфора, командовал сам друнгарий флота[119] по имени Дамаст Музалон.
С Ксеноном Музалона связывала давняя дружба, поэтому он доставил на Родос тех никомедийцев, которые не пожелали обосноваться в душном и тесном Константинополе, куда и без того сбежалось бессчётное число христиан из Малой Азии. Сам Дамаст был родом из Никомедии, поэтому и радел о своих земляках, разом лишившихся всего имущества.
Ксенон разместил никомедийцев на постоялых дворах и в пустующих старых казармах близ западной городской стены. Для наиболее знатных беженцев были отведены дома в лучшей части города. Семью самого Музалона Ксенон поселил в своём доме.
Вечером того же дня на званом ужине в гостях у Ксенона собрались его друзья и родственники, были приглашены и Хэльмар с Олегом. Ксенон попросил Хэльмара, чтобы тот позвал также Эйнара.
Застолье было невесёлое, более похожее на поминовение христиан, павших в неравной битве при защите Никомедии от сельджуков.
Женщины пришли в траурных платьях, столь же неброско были одеты и мужчины. В самом начале трапезы местный епископ сотворил краткую молитву во успокоение душ христиан, завершивших свой земной путь под мечами и копьями.
Ксенон перед самым пиром познакомил Музалона с Олегом, заметив при этом, что на пленника имеет определённые виды император Вотаниат. В ответ Музалон сказал фразу, которая озадачила Олега и явно смутила Ксенона.
- Я думаю, Олег не совершит ошибку и не станет служить вчерашнему императору, но предпочтёт службу императору завтрашнему.
Сидя за столом рядом с Хэльмаром и Эйнаром, Олег обдумывал сказанное Музалоном, ибо сказано это было явно неспроста. Он то и дело поглядывал на соседний стол, за которым восседали Ксенон, Музалон и их жены. Разгорячённый вином друнгарий резко отзывался о Никифоре Вотаниате, который, по его мнению, намеренно ослабил гарнизон Никомедии, дабы с потерей этого важнейшего города отказаться от борьбы за азиатские владения Империи и сосредоточить все усилия на удержании европейских провинций и островов Эгеиды.
- Старик полагает, что сицилийские норманны опаснее сельджуков, ибо у норманнов есть флот, а у сельджуков флота нет, - раздражённо говорил Музалон. - Он надеется, что море остановит сельджукские полчища. Как будто заветной целью их были Никея и Никомедия, с захватом которых они прекратят войну. Это же бред! Сельджуки будут воевать и дальше, ведь теперь от Константинополя их отделяет лишь Босфор. Да, пока у сельджуков нет боевых кораблей, но пройдёт время и у них появится собственный военный флот. Такое уже было триста лет тому назад во время нашествия арабов. Тогда наши предки недооценили арабов, полагая, что дикие кочевники не смогут перейти с коней на корабли из-за боязни моря. И поплатились за это! Арабский флот дважды осаждал Константинополь с моря. Предков спасло владение негасимым огнём, которым были сожжены корабли арабов.
Кто-то из гостей заметил, что и поныне секретом негасимого огня владеют только ромеи. И какой бы огромный флот ни создали сельджуки, он все равно будет сожжён.
- На греческий огонь уповает и наш старичок, - не весело усмехнулся Музалон. - А по мне лучше бить сельджуков на суше и не подпускать к морю.
- Мне кажется, друзья, что нашего седовласого василевса больше занимает не война, а прелести василевсы, - вставил Ксенон. - Согласитесь, после грязных войсковых потаскух делить ложе с такой красивой женщиной царского рода - это воистину сон, ставший явью.
Мужчины оживлённо загалдели, дополняя замечание Ксенона недвусмысленными репликами. Кто-то со смехом сказал, что в возрасте Вотаниата можно работать на ложе с женщиной языком, но никак не детородным органом, способным лишь мочиться и то не всегда.
- Скорее всего у них все заканчивается невинными поцелуями и несмелыми объятиями, как у маленьких детей, - высказался подвыпивший Музалон. - Вряд ли красавица Мария допускает к своему телу этого мужлана, рыгающего как верблюд.
Музалон хотел было ещё что-то сказать, но тут в трапезной появилась невысокая молодая женщина в сером шерстяном платье без рукавов; такие платья были в моде у местных знатных женщин в жаркое время года. Голову незнакомки покрывала тончайшая накидка, прикреплённая к волосам заколками. Женщина села за стол рядом с супругой Музалона, при этом ему пришлось сдвинуться в сторону вместе со стулом, чтобы опоздавшей гостье хватило места.
Олег заметил, что незнакомка чем-то похожа на Музалона: то ли небольшим прямым носом, то ли росчерком губ, то ли изгибом бровей. Она выглядела серьёзной и задумчивой и явно не вписывалась в развязную беседу, которую вели между собой Музалон и Ксенон.
Олег напряг слух и уловил, что Музалон, обращаясь к пришедшей, называет её сестрой. А его жена называет свою соседку только по имени - Феофанией.
Пиршество тянулось долго. Гости провозглашали здравицы в честь Дамаста Музалона и других ромейских военачальников, сторонников непримиримой борьбы с сельджуками. Поднимались чаши и в память о соратниках Дамаста, сложивших головы в сражениях. Бесшумно сновали слуги, меняя блюда на столах и унося объедки. Иногда кому-то из гостей делалось дурно, и его выводили из зала соседи, либо те же слуги. За перегородкой играла музыка: флейты и какие-то струнные инструменты. Звучали исключительно греческие мотивы.
Когда сумерки тёплой южной ночи заполнили пиршественный зал, были зажжены масляные светильники на высоких подставках. Колеблющиеся от дуновений ветерка оранжевые язычки пламени создавали игру света и тени, расцвечивая яркими бликами ячейки толстых разноцветных стёкол в узких закруглённых кверху окнах просторной залы. В распахнутые настежь двери влетали запахи и шелест листвы из прилегающего к дому парка.
Наконец гости насытились и напились. Ксенон попросил Эйнара исполнить какую-нибудь из его песен, подходящую для настоящего момента. Эйнар запел грустную песню под названием Хемланден, что в переводе с датского означало «Родная земля». В голосе молодого песнетворца, оторванного от отчего края и любимой девушки, слились тоска и грусть, которые напитали мотив и слова песни потрясающей проникновенностью.
