Владимир Андриенко - Кувыр-коллегия
Глава 6 Божиею милостию, Мы, Анна, императрица и самодержица Всероссийская, и потчая, протчая, протчая…
Вокруг меня сжимается кольцо —
Меня хватают, вовлекают в пляску, -
Так-так, мое нормальное лицо
Все, вероятно, приняли за маску.
Владимир Высоцкий "Маски".
Год 1740, февраль, 10 дня. Санкт-Петербург. Волынский у государыни.
Артемий Петрович даже обрадовался тому, что "молодая" пара шутов выжила. Императрица любила Буженинову и зла той не хотела. И от того, что в ледяном доме оказались меховые одеяла, она благодарила именно Волынского. А тот не отрицал сего. Зачем? Ежели, настоящий виновник того так и не признался.
Государыня приняла Волынского 10 февраля в своем кабинете и с его генеральным проектом о поправлении дел в империи ознакомилась.
— Дельно написано, Петрович, но не думаю, что воплотить сии прожекты возможно.
— Ежели, будет на то твоя воля, матушка-государыня, то сие возможно! — настаивал Волынский.
— Дак ты вспомни, кто меня на трон посадил, Петрович! Али забыл? Гвардия сиречь дворянство российское.
— В моем проекте роль дворянства отмечена, матушка.
— Ты не понял, Петрович, что тогда сие дворянство власти самодержавной возжелало! Думаешь, я не поняла, почему так сталось? Князь Дмитрий Голицын, глава Тайного совета верховного, задумал царям на Руси воли урезать. И знать могла его в том поддержать. Но среднее и мелкое дворянство — нет! А знаешь от чего сие? Знатный князь по рождению своему много чего имеет. И крепостных у него тысячи и возможности для карьеры. Вот как у тебя. А у мелкого дворянчика что? Погляди на гвардейцев многих. Чего есть то у них? Деревенька убогая на пять дворов. Такие в лаптях в столицу приходят. Токмо благодаря воле самодержца сей дворянин подняться может до верхов! От того им и надобна власть самодержавная. А ты что написал?
— Да я, матушка, про то и толкую! Стоит умных людей продвигать!
— Но ты в сем проекте царя Ивана Грозного ругаешь и говоришь, что подобное правление повториться не должно. Так? Али я не поняла чего?
— То верно, матушка. Правление Грозного было вредно для России, — согласился Волынский.
— А, знаешь ли, Петрович, что и меня с Грозным царем сравнивают? — императрица внимательно посмотрела на своего кабинет-министра. — Стало и мое правление — зло?
Тот сказал:
— То неправда, матушка-государыня. Ты милостивая царица. И токмо злые языки могут то сказать.
— Не лукавь, Петрович. Не лести я жду от тебя, но правды.
— Могу ли, и посмею ли соврать тебе, государыня?
— Не знаю того, Петрович. Хочу тебе верить и возвысить тебя желаю. Но есть в тебе нечто, что меня настораживает.
— Вернее меня нет слуги у тебя, матушка! — горячо заявил Волынский. — И я буду верен корени царя Ивана. В том надежу имей.
— Иди, покуда, Петрович! Я думать стану над проектом сиим. А тебе вот пока от щедрот моих. Возьми!
Императрица указала на шкатулку. Волынский взял её и сразу почувствовал тяжесть.
— В ней 20 тысяч рублей, Петрович! Они твои. Знаю, что долгов у тебя много и потому дарю тебе деньги для погашения оных!
— Благодарю тебя, матушка-государыня! — Волынский низко поклонился.
В этот момент в кабинет вошла без стука Буженинова. Она была чистой на этот раз, и на её лице и руках не было грязи. Волынский понимал, что совсем не дура была Авдотья Ивановна. Грязной она ранее хаживала, ибо так ей выгодно было. Нынче она княгиней стала.
— А вот и куколка! — улыбнулась императрица.
Буженинова метнула на Волынского ненавидящий взгляд и сказала:
— Волынка плохо играет матушка! Пора волынку выбрасывать.
Императрица засмеялась шутке. Артемий Петрович позеленел от обиды.
— Я матушка, знаю сплетни новые, — сказала Буженинова. — Много чего произошло за дни сии.
— Иди, Петрович. Служи верно, и я не забуду о тебе!
— А что до моего проекта, матушка?
— Я разберу его и подумаю. Иди, Петрович.
И выпроводила кабинет-министра. Уж больно царица любила свежие сплетни….
Год 1740, февраль, 10 дня. Санкт-Петербург. У герцога Бирона.
Герцог Эрнест Иоганн Бирон приказал слугам паковать вещи. Он был настроен решительно. Анна сама советовала ему ехать в Митаву. Он имел с императрицей разговор серьезный.
Анна искренне Бирона любила, и высылала его токмо из-за любви своей. Она так и говорила:
— Ты, Эрнест, ради сына нашего Карлуши и других детей Петра и Гедвиги твоих должен на Митаву отбыть. Я пока жива, то все ладно. Но ежели скоро помру?
— Курляндия от России зависит, Анхен.
— Но ты герцог там, Эрнест. И русские не смогут сожрать тебя там. А здесь они могут быть беспощадными. Волынский тебя сожрать желает и другие не лучше.
— Так защити меня!
— Что я могу если умру, Эрнест? Мне надобно на кого-то наследника оставить, что племянница в утробе своей носит. Родители его не годятся для того.
Но в полдень к Бирону в кабинет явился банкир Либман.
— Вы ваша светлость, куда-то собирались?
— В Курляндию!
— А я? — спросил банкир. — Что будет со мной и с теми, кто пользуются твоим покровительством, Эрнест?
— Лейба! Меня выгоняет сама императрица! Вчера она со мной говорила и предложила уехать! Могу ли я после такого остаться. Подумай Либман.
— Я много думаю о твоих делах, Эрнест. И тебе нельзя никуда ехать. Волынский скоро падет! И твоя звезда еще ярче засияет. Я, пока ты с Пьетро надирался вином, работал!
— А что с того, что мы выпили за спасение Пьетро? Да и за мое также.
— Сейчас не время для того, Эрнест. И не только моими заботами вам жить надобно!
— Не видно плодов твоих забот, Лейба. Волынский в большом фаворе. Ты знаешь, что вчера мне сказала царица? "Что с тобой будет, мой бедный Эрнест, когда меня не станет?" И затем спросила, смогу ли я мириться с Волынским? А знаешь, что сие значит? Анны не будет, и Волынский будет регентом.
— А ты знаешь, что это я подкинул одеяла в Ледяной дом? И теперь Буженинова на моей стороне. А Буженинова сила при дворе Анны Ивановны.
— И что? — вскричал Бирон. — Анна принимает Волынского у себя чаще меня за последние месяцы. Многие придворные теперь дежурят не у моих дверей, а у дверей Волынского.
— Это не надолго, Эрнест.
В кабинет к герцогу вошел Пьетро Мира. Того допускали до герцога беспрепятственно как и Либмана.
— А вот и наш Пьетро, — сказал банкир. — У него хватило времени посетить нас. Как чувствует себя сеньора Дорио?
— Она в моем доме. И Арайя её не получит! Хотя он затаился пока и не желает начинать скандал. Ведь он замешан в моем похищении. И знает, что я могу подать жалобу императрице.
— Но и место в придворной капелле она потеряла. Франческо уже представил императрице новую певицу, — сказал Бирон. — И я пока не могу тебе и ей ничем помочь, Пьетро.
— Это ничего. Мария под моей защитой и обойдется и без места в капелле. Возвращаться к Арайя ей опасно. Но я пришел в этот час к вам не за этим.
— А что случилось? — спросил Бирон шута.
— Анна только что принимала Волынского и была не довольна его проектом о поправлении дел в империи.
— Что я говорил? — вскричал Либман.
— Тогда я рано начал собираться в Курляндию. Эй вы! — он повернулся к слугам. — Давайте распаковывайте все обратно!
В кабинет вошел адъютант Бирона барон фон Бюлов.
— Ваша светлость! К вам прибыл вице-канцлер империи граф Андрей Иванович Остерман!
— Началось, — проговорил Либман….
Лейба Либман и Пьетро Мира удалились из кабинета герцога курляндского через запасной выход. Герцог не захотел, чтобы его гостей увидел Остерман.
Вице-канцлер империи вошел в кабинет своими ногами, хотя его привыкли в последнее время видеть передвигавшимся на коляске.
— Ваша светлость! — граф немного склонил голову перед герцогом.
— Вице-канцлер! — Бирон полонился Остерману ниже, чем тот ему. — Прошу вас садиться. Вот в это удобное кресло!
Герцог сам подвинул графу кресло. Вице-канцлер сел.
— Я рад вас видеть у себя, граф. И я вам не враг! — герцог устроился напротив Остермана.
— И я вам не враг, герцог. У нас с вами есть враги и посильнее и нам стоит объединиться. Иначе нас с вами сожрут, — честно высказался Остерман. — Я слишком долго служи при дворе, герцог. И меня не зря зовут оракулом!
— Но мое положение при дворе пошатнулось, граф. Я как раз собирался покинуть Россию, и уехать в Митаву.
— Этого вам делать не стоит, ваша светлость.
— Здесь у меня только врагов, хотя я не могу понять, чем я заслужил это! Эти русские для меня все еще загадка, сколь не пытался я их понять.
— Вы слишком были добры, герцог. Русским надобен кнут. Того, кто его держит, они бояться, а после смерти они его любят. То отлично понимал мой государь Петр Алексеевич.
