Руфин Гордин - Шествие императрицы, или Ворота в Византию
Зловещие знамения продолжались и на следующий день. С утра на город опустился туман, чего никогда не бывало в это время года. А когда туман наконец рассеялся, над куполом храма Святой Софии появилось странное сияние…
Глава девятнадцатая
Наказать зло!
Также князь А. А. Вяземский Генер/ал/ Прокурор, человек неблистательного ума, но глубокого рассуждения, имевший в руках своих доходы государственные, искуснейший способ для льщения употребил. Притворился быть глупым, представлял совершенное благоустройство государства под властию ея, и говоря, что он, быв глуп, все едиными ея наставлениями и быв побуждаем духом ея делает, и иногда премудрость ея не токмо ровнял, но и превышал над Божией, а сим самым учинился властитель над нею. Безбородко, ея секретарь, ныне уже Граф, член иностранной Коллегии, Гофмейстер, Генерал Почт-Директор и все в рассуждении правительства, за правило имеет никогда противу ея не говорить, но, похваляя, исполнять все ея веления и за сие непомерныя награждения получил.
Князь ЩербатовГолосаОт Ея Величества пожалованы денежный дачи духовенству, находящемуся при флоте в Севастополе, греческому духовенству в Феодосии и в Бахчисарае, на мечеть в Карасу-базаре, на мечеть и дервишам в Бахчисарае, на училище в области Таврической, нижним чинам всех войск, в Тавриде расположенных, по 1 рублю… також на бедных и увечных, что вообще составило знатную сумму…
Кавалериею Святого Владимира IV степени пожалованы капитан Андрей Шостак и секунд-майор Эммануил де Рибас, а Второй степени — Действительный Статский Советник Правитель области Каховский…
Из Журнала Высочайшего путешествия…
Я никогда не находила, что у меня был творческий ум; я встречала множество людей, которых безо всякой зависти признавала гораздо умнее себя. Руководить мною было всегда очень легко: чтобы добиться этого, следовало только представить мне несравненно лучшие и более основательные идеи, нежели мои: тогда я становилась послушной, как ягненок. Причина этого — в страстном желании, никогда не оставлявшем меня, чтобы свершилось благо моего государства… У меня были несчастья — из-за ошибок, которым я не была причиной; быть может, они и произошли из-за того, что я не проверила, исполнены ли в точности мои указания… Я никого не стесняла в мнениях, но при случае твердо держалась своего. Спорить я не люблю, потому что убеждена: каждый остается при своем мнении… Я никогда не помню зла. Провидение столь возвысило меня, что я не могу быть злопамятной к кому бы то ни было, ибо, по справедливости, мы окажемся в неравном положении. Я вообще люблю справедливость…
Екатерина — Сенак де Метану, французскому дипломату
Вашему Императорскому Величеству благоугодно было Комиссариатский департамент при войсках начальства моего поручить моему попечению и распоряжению. Вследствие чего старался я все то наблюсть, что к выгоде людей, пользе службы и сбережению казны служить могло. Но к достижению совершенного в том успеха нужно, чтоб на все войска, здесь находящиеся, положенные суммы совсем отделены были в мое ведомство. Я докажу тогда дешевизну и способность в довольствии войск, которые ныне, в ожидании всего потребного из Москвы, крайне нуждаются, а паче, посылая туда команды, умножают расход и через то нередко людей теряют, теряет много и казна в перевозке, а учредя здесь заготовление вещей, мастерства умножатся, работники же, будучи на дешевом хлебе, дешевле и работать будут.
Потемкин — Екатерине
Все было как всегда: верноподданнические восторги, пушечная пальба, приношения именитых граждан, гарцующие казаки и татары — вперемешку…
И прощание с морем. С теплым, приветливым, то зеленым, то голубым, ни разу не остервенившимся при виде государыни и ее свиты.
Граф Фалькенштейн, он же император Иосиф II, имел в своем владении теплые моря, вплоть до Средиземного, у государыни же отныне было только Черное, ежели не считать Азовского; все же остальные были холодны и неприютны.
Было прощание с морем, оставленным в Феодосии, назревало прощание с императором. «У него глаза орла», — любила повторять Екатерина. «А характер? — допытывался Потемкин, когда они на короткое время остались одни. — Каков у него характер, матушка?»
Екатерина смешалась. Она не знала ответа — боялась ошибиться. Порою ей казалось, что характер у него неустойчивый. Но он был единственным союзником России, на которого можно твердо полагаться на случай войны с турком. Война же неизбежна, до нее рукой подать — это она твердо знала. Важно было убедить Иосифа в том, что Порта — зло. Давнее, неизменное, каменное, воинственное, упорное зло. И пока она не будет разрушена, справедливость не восторжествует в мире. Себя же она почитала воительницей за справедливость, а саму справедливость — одною из своих добродетелей. Притом едва ли не важнейшею.
Она чувствовала в своем высоком госте некую раздвоенность, даже нерешительность, сомнение. Следовало употребить все красноречие, присущее ей, чтобы в нем появилась определенность.
— Он, матушка, живет с оглядкою на всю Европу. А того не чувствует, что Порта есть мировое зло, — обронил Потемкин.
— Его тоже можно понять: взят в кольцо недоброхотами, империя его — бродильный чан, — защищала императора Екатерина.
— Он более нас боится, нежели турка, — усмехнулся Потемкин. — Скоро мы подымемся над всею Европой. Да все они этого боятся, потому и навредить стараются.
Екатерина поджала губы: знак, что она против.
— Ты, Григорий Александрович, злопыхатель. Во всех видишь контры. Меж тем как его величество с нами заодно. А знаешь почему? Потому что ему крупный куш отвалится, ежели мы турка сокрушим. Ты помнить должен: его империя от Порты Оттоманской весьма много претерпела. И под стенами Вены турок стоял, и многих земель империя сия лишилась…
— Все так, матушка-государыня, но уж больно он нерешителен. — Потемкин был неуступчив.
— А кто тебя светлейшим-то почтил, — напомнила ему Екатерина. — Ты ему благодарен быть должен.
Потемкин фыркнул:
— Он не мне, а тебе, матушка, удовольствие сделал. Ты его о том просила.
Это было сущей правдой, и Екатерина приумолкла. Впрочем, что бы там ни говорил ее любимец, она верила в Иосифа. Основания были. Их связывала давняя приязнь. И тайный договор, заключенный еще шесть с лишком лет тому назад, о разделе Оттоманской империи. Правда, ход Екатерины и Потемкина с присоединением Крыма стал для него неожиданным и, откровенно говоря, неприятным сюрпризом. Но пришлось промолчать…
Она все-таки завлекла Иосифа в свои тенета и чувствовала себя победительницей. По ее зову он вторично прикатил в российские владения. Уж теперь ему не отвертеться! Она видела: Таврида вызвала у него некое подобие зависти. Хотя чего уж там завидовать: столь же благословенных земель в его владениях было предостаточно.
Огромный обоз государыни снова выкатился в степь, все более удаляясь от моря. Солнце уже успело высушить травы, и их немолчный шелест и шуршание стало заменою плеска морского прибоя. Да и сама степь была как море. Прежде зеленое, оно изрядно покоричневело, и над ним вихрилась пыль.
Все чувствовали усталость. Еще бы, едва ли не полгода странствовали они вдали от дома. И дом под хмурым небом казался многим необыкновенно уютным и желанным. И даже тамошние холода и вечная сырость казались предпочтительней здешних жаров, от которых иной раз падали лошади.
Путь лежал в Берислав, где монархи решили расстаться. Небольшое тихое местечко на берегу Днепра должно было окончательно закрепить их союз. Ему предназначалось стать неким символом их единения, как прежде — Могилев.
Екатерина помнила, что написал Иосиф из Могилева своему старому наставнику Кауницу, — она никогда не теряла бдительности, особенно когда дело шло о высоких персонах и надлежало выяснить меру их искренности. А написал он вот что: «Надо знать, что имеешь дело с женщиной, которая заботится только о себе и так же мало думает о России, как и обо мне…»
На императорского фельдъегеря было инсценировано нападение разбойников, он был оглушен, связан, секретный пакет отобран и вскрыт, один из «разбойников» списал письмо Иосифа, затем пакет был снова запечатан, словно бы и не вскрывался, у посланца для виду были изъяты перстень, часы и некоторая часть денег. Затем его посадили на коня… Он был счастлив, что легко отделался. А «разбойники» были довольны, что в точности справились с поручением. Опыта такого рода доставало…
Нынче Иосиф был сердечней и казался расположенней. Казался… Екатерина-то знала, что кроется за внешней сердечностью и расположенностью. Кто-кто, а монарх обязан владеть искусством лицедейства. Это есть политичное искусство. Она владела им в полной мере. Истинные чувства скрывала под маской. Маска была почти что несменяемой: ровность и благорасположенность. Все находили, что у государыни ангельский характер. Но чего это стоило при ее-то темпераменте!
