Шапи Казиев - Крах тирана
Не желая терпеть нового позора, Надир-шах ринулся в битву сам. Стороны сошлись в открытом бою и бились до изнеможения, но исход битвы не принес никому победы. Войска отошли друг от друга, чтобы подготовиться к новому сражению.
– Опять этот безрукий Сурхай решил помериться со мной силой? – в ярости процедил Надир-шах, заметив знамя Сурхай-хана.
Но рядом с тем знаменем было еще несколько. И Надир-шах понял, что в горах многое изменилось. Табасаранцы, лезгины, кайтагцы, кумыки, лакцы, аварцы – все народы гор начали сливаться в неодолимую силу – в единый народ Дагестана. Это грозило нарушить все замыслы Надир-шаха, и допустить этого было нельзя.
Шах обещал великую награду тем, кто принесет ему головы Сурхай-хана и Мирзы Калукского. А Мирза своими песнями воспламенял отважных горцев на новые победы. Сурхай-хан же пытался пробиться к самому шаху и снести голову своему заклятому врагу.
Всю ночь в обе стороны уносили раненых и хоронили погибших. Ночь, обычно звеневшая журчанием рек и водопадов, наполнилась заупокойными молитвами. И над благоухавшим ароматами цветов Табасараном стелился дым пожарищ.
Надир-шах сулил страшные кары трусам, но это мало помогало делу. От изнеможения участвовавшие в битве сарбазы спали как убитые. Казалось, все оборачивалось против великого мирозавоевателя. Даже ослы, на которых перевозили оружие и боеприпасы, ночью исчезли. Они просто разбрелись по горам, возвращаясь к своим хозяевам, у которых были отобраны каджарами.
На рассвете, когда Надир-шах намеревался дать решительный бой, оказалось, что большая часть его войска окружена горцами. Разгорелась новая битва, кызылбаши были разбиты, а пытавшийся пробиться к ним на помощь Надир-шах был ранен в руку. Это была пуля Сурхай-хана, так и не дождавшегося Надир-шаха для поединка. Но щит Надира и на этот раз его спас.
Разъяренный Надир-шах не чувствовал боли. Он с ужасом смотрел на свои войска, бегущие вспять, пробившись из окружения, и чувствовал унижение, которое нужно было на ком-то выместить.
Потерявшие в боях больше десяти тысяч воинов и бежавшие с поля боя военачальники предстали перед Надир-шахом, не смея оправдываться или просить пощады. В последней надежде сохранить свою жизнь они по обычаю повесили сабли на свои шеи и закутались в саван. Но шаха это не остановило.
– Ваша жизнь не в счет.
Палачи связали им руки, а затем умертвили самым позорным способом – затянув на их шеях шелковые шнуры. Трупы казненных военачальников были сброшены с кручи.
Продолжать битву шах не пожелал, решив отступить, чтобы вернуться с достаточными силами и стереть бунтовщиков с лица земли. Тех же, кто проявил слабость, он приказал арестовать. Получилась почти тысячная колонна сарбазов, у которых руки были связаны за спиной, а сверх того – привязаны к шее.
У горцев тоже были немалые потери. Они сочли, что преподали заносчивым каджаром достаточный урок, и не стали их преследовать. Сурхай-хан ушел в Кази-Кумух, куда теперь непременно должен был явиться обозленный Надир-шах. И к его визиту следовало основательно подготовиться. Так же думали и все остальные горцы, приходившие на помощь табасаранцам. Большая война была теперь неизбежна. Она уже началась.
Глава 61
Постройка нового дворца сама по себе походила на битву. Сотни рабочих и сарбазов возводили стены вокруг дворца, тысячи повозок везли камни и лес. Сен-Жермен, похожий на полководца, вступил в битву со временем, выжимая из строителей все силы и не считаясь с жертвами. Тут уже было не до деликатностей, в ход пошли даже надмогильные плиты, прежде оставленные в покое.
Видя это светопреставление, не утихавшее ни днем, ни ночью, Калушкин снова обеспокоился судьбой землянки своего бывшего императора. Он боялся, как бы усердные исполнители шаховой воли не разобрали по камешку и ее. Калушкин повесил на дверь землянки новый замок, но это его не успокоило. Строительство неумолимо подбиралось к дорогой ему реликвии.
Не меньше других старался и Муса-Гаджи со своим слоном. И однажды, когда он поил своего гиганта из запруды, образовавшейся у бившего неподалеку родника, Калушкин решил с Мусой-Гаджи потолковать.
– И что вы так торопитесь, точно как на пожар? – спросил его Калушкин.
– Шах приказал – мы строим, – ответил Муса-Гаджи.
– Шах не велел трогать местопребывание нашего в бозе почившего императора, – сказал Калушкин. – А я вижу – вот-вот и до его землянки доберутся.
– Если она вам так дорога, зачем же вы отдали Дербент Надиру? – спрашивал Муса-Гаджи. – А теперь всякое может случиться.
– Ну, ты того, не твоего ума дело, – в сердцах отвечал Калушкин. – Политика – штука мудреная. Сегодня отдали…
– А завтра назад возьмете? – подмигнул Калушкину Муса-Гаджи.
– На все божья воля, – осторожно отвечал Калушкин. – А ты бы постарался, братец, чтобы землянку-то того, не трогали. Не ровен час – шахову волю нарушат.
– Тут не я главный, – отвечал Муса-Гаджи.
– Знаю, кто тут главный, – махнул рукой Калушкин. – Да разве французу понять русскую душу? Ему бы выслужиться да свой интерес соблюсти.
– У каждого свой интерес, – сказал Муса-Гаджи.
– Тебе-то на что этот дворец? – вопрошал Калушкин. – Ты бы за землянкой присмотрел, а я бы тебе денег дал.
– Денег, – разочарованно протянул Муса-Гаджи. – Зачем горцам деньги, им свобода дороже.
– Так ты – горец? – удивился Калушкин. – А шаху служишь…
– Куда деваться, если вы все ему отдали.
– Мы горцев не отдавали, – отрицал Калушкин. – Только земли вдоль моря.
– Конечно, – кивнул Муса-Гаджи. – Вы отдали то, что имели. А шах решил, что и все остальное теперь его.
– Так сбережешь землянку? – с надеждой спросил Калушкин.
– Попробую, – пообещал Муса-Гаджи. – Только и вы не откажите, когда до большой войны с шахом дойдет.
– И я попробую, – пообещал Калушкин, который и без того немало приложил стараний, убеждая начальство противостоять Надир-шаху в союзе с горцами.
– Тогда скажите французу, что хотите привести эту землянку в порядок, чтобы не портила вид из дворца, – посоветовал Муса-Гаджи.
– Дело, – согласился Калушкин.
– А что там внутри? – спросил Муса-Гаджи.
– Так, стул да стол и полки пустые, – пожал плечами Калушкин, отпирая замок. – Государь, царство ему небесное, излишеств не любил.
Они вошли в землянку. В свете, пробивавшемся из двери и падавшем из щелей в стенах, Муса-Гаджи разглядел массивный стол и большой табурет. Пол был земляной.
– Пусто, – сказал Муса-Гаджи. – Это у вас вроде зиярата, что ли?
– Святое место, – перекрестился Калушкин. – Реликвия, можно сказать.
Вдруг Муса-Гаджи ковырнул что-то сапогом и достал из землю серебряную монету.
– Царь, наверное, потерял, – сказал он, отдавая монету Калушкину.
Тот поднес монету к свету, повертел ее в руках и с сожалением произнес:
– Если бы только ее… То обретаем земли новые, то отдаем. К примеру, до Персидского похода была у нас война со шведами… Погромили мы их в Полтавской битве, да так, что король их, Карл, в Турцию сбежал. А после случилась битва на Северном море, под Гангутом. Сам Петр Великий, государь наш, флотом командовал, а адмиралом при нем состоял граф Апраксин Федор Матвеевич, который и сюда, на Каспий, с Петром ходил. Шведскую эскадру разгромили, а еще с десяток кораблей в плен взяли. Знатная была победа! Мы тогда забрали себе Лифляндию, Эстляндию и другие разные земли да острова. А Финляндию, где войска уже наши стояли, пришлось по трактату отдать.
– Много у вас врагов, – покачал головой Муса-Гаджи.
– Держава-то большая, – развел руками Калушкин. – Все чего-нибудь оттяпать норовят.
– Да вы и сами немало к рукам прибрали, – усмехнулся Муса-Гаджи. – А отдавать жалко.
– Вот и воюем без передыху, – качал головой Калушкин.
– С шахом вам воевать надо, – советовал Муса-Гаджи. – Пока в горах еще народ есть и на вас надеется.
– Надо бы, – вздыхал Калушкин. – Только не время сейчас… Пока одного государя к тому склоняют, глядь, а на троне уже другой сидит.
– А теперь – кто? – спросил Муса-Гаджи.
– Бог его знает, – перекрестился Калушкин.
– Как это? – не понял Муса-Гаджи. – Служишь, а кому – не знаешь?
– Служу-то я их императорскому величеству государю Ивану Антоновичу, дай Бог ему здоровья.
– Хороший царь? – спросил Муса-Гаджи. – Умный?
– Надобно полагать, что так. Младенец еще, недавно на трон взошел.
– Как же младенец может править таким царством? – не мог взять в толк Муса-Гаджи.
– А так и может, если регент при нем состоит. Но того, что был, Бирона, слыхать, убрали, а при сыне правит теперь великая княгиня Анна Леопольдовна. И все дела за него решает.
– Дело ваше, сами разберетесь, – сказал Муса-Гаджи. – Только и про нас не забывайте. Если шах Дагестан проглотит, и до вас доберется.
