Соль Вычегодская. Строгановы - Татьяна Александровна Богданович

Анна молча смотрела на него.

– Анна! Не веришь, что ли? Гадаешь, может, от тебя уйти надумал? Верное слово, ворочусь за тобой. На Москву поедем… А?

– А Максим? – сказала Анна. – Убил ты его.

– Монахи отмолят. А нет, – сам, как стар стану, в монастырь пойду… Не нонче лишь. Ты то смекни: поверх земли золото лежит, бери лишь. Только бы добраться. А? Пустишь?

Анна все молчала и не глядела на Ивана. Тихо было в соборе. Дышать тяжело.

– Анна! Аль не слыхала? – сказал Иван.

Анна вздрогнула, повернулась и сказала:

– Подь за мной.

У дверей остановилась и опять сказала тихо:

– Стой тут, выгляну я. Караульные ходят. Как пройдут, ты за ими вдоль собора. А как на нашу сторону выйдешь, оглянись; коль нет никого – бежи к тыну нашему, за угол завернешь, а там берегом до пролаза. Залезь в ход подале, там до той ночи сиди. Я тебе казны принесу. Камней, коль найду. А може и коня выведу.

Анна потянула дверь. Иван отдернул ее руку и зашептал:

– Анна! Не мочно так. Коль не веришь, не пойду я. И золота не надобно. Не пойду… пущай в монастырь, все едино.

– Какой ты монах! – сказала Анна. – Нагрешишь пуще. Сама отмолю. Иди.

Она приотворила дверь. На дворе чуть-чуть серело. Фрося стояла, прижавшись к столбу. Анна шагнула к ней.

Ходят? – спросила она.

– Ходят, ответила Фрося. – Схоронись. Тотчас пойдут, надо быть.

Анна стала за другой столбик. Три караульщика, зевая и скрипя валенками, брели мимо. Как только они прошли, Анна шепнула Фросе:

– Добежи тихонько до нашего крыльца. Глянь, может, заснул Акилка аль сторож.

Фрося быстро побежала вдоль собора. Забежала за угол и скоро вернулась.

– Обои спят, доченька. Храпят.

– Ступай сюда. Караульные! – шепнула Анна.

Как только они прошли, Анна приотворила дверь и потянула Ивана за рукав.

– Бежи, – сказала она, – мотри, осторожно. Светать почало.

– Мотри, жди, – прошептал Иван. – Ворочусь, золота навезу. Поживем еще с тобой. Увидают, какой я есть человек – Иван Строганов!

– Ладно. Бежи. Спозднишься.

Анна слегка подтолкнула его в плечо, и Иван, легко ступая, побежал вдоль стены собора. Вот уж огибать угол стал, оглянулся, махнул рукой, вот уж и не видно его. А вот опять мелькнул на снегу, на площади. Ворота миновал.

Анна перевела дух и обернулась к Фросе. Та уж задвинула засов и вынула ключ из замка. – Тотчас, как пройдут они, – сказала Анна, – бежи к настоятелю. Ничего не сказывай. Ключ лишь подай. Трясется там, поди. А я во двор пойду. Коль и увидят – ништо.

Они спрятались за столбами. Караульные прошли, и Фрося быстро побежала к церковному дому. Анна сошла с крыльца и медленно пошла наперерез площади к воротам. Снежок начал падать. Пусто было во дворе. Ворота стояли настежь. Двор точно чужой, черно все, курится, одна труба торчит. Двор истоптан весь. Анна стала в воротах, поджидая Фросю…

Вдруг страшный крик откуда-то из-за амбаров. С Солонихи, что ль? С варниц? Еще. Шум, вой, визг…

– Иван! – крикнула Анна и, не помня себя, бросилась на голос.

Еще крик. Хриплый, протяжный, и все смолкло, оборвалось. Сразу тишина. Только сзади бегут точно. Вот на том берегу варницы обгорелые, тут сейчас и пролаз…

– Ох! – вскрикнула Анна.

На снегу, у самых кустов, краснела незастывшая кровь и лежали неподвижно два тела, одно ничком в снег, другое вверх лицом, с раскроенным черепом. Поодаль валялся окровавленный топор.

– Иван! – крикнула Анна, подбегая. – А другой кто мелькнуло у нее в голове. – Убойца, что ли?

Она кинулась на снег и обхватила обеими руками Ивана, пытаясь приподнять его. Потом опустила и прижалась головой к его груди.

– Не простила, – прошептала она, – непрощеный помер.

От собора бежали Фрося, Акилка, сторож, караульные.

– Иван Максимыч! – крикнул Акилка. – Отколь он? Заперто ж кругом. Ох, нечистый, знать, выволок!

– Сам ты нечистый, – огрызнулась Фрося. – А убил-то кто?

– А вон лежит, – сказал сторож, – носом в снег. Один одного, стало быть. Семка, подымем его.

Сторож с караульным подняли второй труп.

– Галка! – вскрикнул он. – Неужли он хозяина?

– Дурень, – сказала Фрося. – Даве еще помер Галка. На пожаре убило. Хозяин и вынес. Чего глядите? Бежите во двор. Данилу Иваныча сыщите.

Мужики неохотно повернулись и, покачивая головами, побрели вдоль тына к площади.

– Аннушка, – сказала тихо Фрося, наклонясь над Анной. – Встань, доченька. Встань, бессчастная ты моя. Подь до дому. И хозяина туда ж снесут. Там и поголосишь над ним.

Анна лежала молча.

Фрося сняла с себя шубу и бережно покрыла Анну, подвернув полы под ноги.

– Зазнобится так-то, – прошептала она про себя и села рядом на пенек.

Крепкий корень

Так и не узнал никто, как Иван Максимович вышел из собора и кто его прикончил.

Анна Ефимовна и Фрося, когда подошел пост, открыли только отцу настоятелю на исповеди свой грех. Настоятель простил им и себе разом. А людям говорить – на что? Один соблазн.

Толков в народе много было. А потом все сошлись на одном – нечистый уволок. К тому же и казак Лобода в ту же ночь сгинул. Думали – в посад он ушел, так не оказалось там. А из дому все до одного вышли через потайной ход. Только Галку и убило, и того вынесли. Не иначе, как тот Лобода в трубу вылетел. А там порскнул в собор, да в трубу ж Ивана Максимовича и выволок. А как нес, видно, передрались они. Неохота было хозяину живьем в пекло. Вот бес его об земь и шваркнул. Ему что ж? Все одно – душа к нему ж прилетит в преисподнюю – без покаяния же кончился Иван Максимович.

– Ну, да и то сказать. Туда ему и дорога, – прибавлял рассказчик, – не тем будь помянут покойник. Одна беда корень-то весь на земле остался. Крепкий. Даром, что молод, а почище батюшки будет Данила Иваныч.

Доходили и до Данилы те толки, но он не очень об них раздумывал. Про себя ему иной раз думалось, – может, так оно и лучше, а то пошел бы суд да дело, докопались бы, до чего и не надобно вовсе. А так написали они с воеводой на Москву: приключился-де от незнаемой причины пожар, и на пожаре Ивану Максимовичу и кончина живота пришла. С тем и концы в воду… Самому-то Даниле кое-что на ум вспадало, да он про себя держал. Знал он, что первая Анна Ефимовна к Ивану Максимовичу прибежала, а где