Её скрытый гений - Мари Бенедикт
— Если бы вы знали историю наших отношений с Уотсоном, вы не поверили бы ни одному его слову про меня.
— Та, кого я нашел, оказалась гораздо чудеснее, чем кто-либо мог бы описать, — говорит он, придвигаясь еще ближе ко мне.
Мне хочется снова поцеловать его. Больше всего на свете. Но я не могу. Как ни грустно, но моей мимолетной фантазии пора заканчиваться.
— Дон, вы ведь знаете, что я неважно себя чувствовала?
— Конечно. Мы все ужасно волновались за вас. Но, к счастью, вы вернулись в Биркбек — еще не вполне оправившаяся, но как прежде блестящая. И прекрасная, — говорит он, так нежно касаясь моей руки, что хочется расплакаться.
— Дон, мне нужно объяснить вам то, что у меня у самой в голове не укладывается, и совсем не представляю, как сказать об этом кому-то вслух, — я глубоко вздыхаю, не зная, смогу ли продолжить, смогу ли сказать невозможное. Затем, вдруг, слова приходят ко мне. Дрожащим голосом я продолжаю: — Я ничего не могу начать с вами, потому что я вообще ничего не могу начать.
— Что это значит? — он недоуменно хмурится, и я понимаю, что придется говорить напрямую.
— Именно то и значит.
— Вы же не хотите сказать, что уми… — он не может выговорить это слово.
— Да, — говорю я и по его опустошенному лицу понимаю, насколько неотвратимо это прозвучало. Стремясь успокоить его, я почти забываю о собственной печали, голос мой звучит бодрее. — Не прямо сейчас, конечно. Но в течение нескольких месяцев, максимум года.
Он качает головой и плачет. Это ранит его намного сильнее, чем я ожидала.
— Это не может быть правдой, Розалинд. Вы так хорошо выглядите.
Неожиданно на меня нисходит спокойствие.
— Внешность обманчива, и я еще совсем недолго смогу притворяться.
— Нет, нет. Наверняка вы, со своими научными знаниями и знакомствами среди ученых можете получить какое-то экспериментальное лечение, — слезы текут по его лицу.
— Я уже прибегла ко всем способам, — я беру его за руку. — И они подарили мне еще немного времени для науки и сегодняшний день.
Глава пятьдесят вторая
16 апреля 1958 года
Лондон, Англия
Почему мои ученые плачут? Я открываю глаза и вижу Аарона, Кена, Джона и Дона, чью руку я сжимаю. Они в слезах сидят на стульях вокруг моей кровати. А кто это позади Аарона, неужели Рэй? Боже, только Витторио не хватает, чтобы все снова были в сборе. А затем я вспоминаю, где я нахожусь и почему они плачут.
— Не надо слез, парни, — говорю я, но горло пересохло и слышен лишь хрип. Надеюсь, они меня понимают.
— Вы всегда были такой чертовски безумной и такой чертовски смелой, — всхлипывает Аарон. Если бы я могла выпить глоток воды и смочить горло, я бы посмеялась над своим добрым, но прямолинейным другом.
Я улыбаюсь этим славным, смелым, блестящим мужчинам, которые поддержали меня, когда были нужнее всего, когда мне приходилось тяжелее всего. Они были рядом, когда весь научный мир отверг меня, и подтолкнули к открытиям и прозрениям, которые я не смогла бы сделать в одиночку. Кто-то из них на руках нес меня по крутой лестнице в чердачный офис в Биркбеке, когда я уже не могла туда вскарабкаться сама. Я хочу говорить с ними, но медсестра из больницы «Роял Марсден» задергивает шторку вкруг меня, давая посетителям понять, что их время истекло. Дон не хочет отпускать мою руку, так что Аарону приходится разжимать его пальцы один за другим. Дон целует меня в лоб и следует за всеми, безутешно рыдая.
Это действие обезболивающего или следом появляется моя семья? Я как-то иначе ощущаю время — оно то растягивается, то сжимается. Пока я думаю об относительности времени, шторка снова раздвигается и вокруг появляются мама, папа, Колин и Шарлотта, Дэвид, Роланд, тети Мейми и Элис, а также Дженифер и Урсула; даже дух Энн здесь — Урсула вслух читает ее письмо. Глядя на Дженифер и Урсулу, я вспоминаю о нашем летнем путешествии в Европу — последнем для меня. После болезненного расставания с Доном мы с Дженифер и Урсулой путешествовали по Италии на автомобиле «Моррис Майнор», принадлежащем моей младшей сестре. Я снова ощущаю, как ветер треплет мои волосы, врываясь в открытые окна машины. На мгновение я могу оказаться в каком угодно моменте времени, в любой точке мира.
Папа выводит меня из задумчивости.
— Розалинд, дорогая. Ты меня слышишь?
Я киваю, или, по крайней мере, стараюсь кивнуть. В любом случае он продолжает.
— Мы с мамой хотим, чтобы ты знала, как сильно мы тебя любим. Как мы гордимся тем, какую жизнь ты прожила. Мы не понимали твою работу, насколько она важна, не понимали, чего ты добилась, пока доктор Бернал не провел нас по твоей лаборатории и не рассказал нам. А потом мы увидели твою модель на вечере в Королевском обществе, и сэр Лоуренс Брэгг восхвалял тебя.
Что ж, хорошо. Я очень рада, что смогла их порадовать.
— Спасибо, — еле слышно шепчу я.
Вереница рук, щек, слез, поцелуев, окутывает меня. Урсула задерживается дольше всех. У меня такое ощущение, что меня несут мои родные, пока я не окажусь по другую сторону от них, как будто они — основания на спиральных ступенях ДНК, а я несу их генетическое наследие в будущее. А потом они уходят, и я остаюсь одна.
Но одна ли?
Подъем становится круче. Я приближаюсь к вершине этого горного хребта; смогу ли я собраться с силами для последнего восхождения? Еще никогда я не ходила так далеко и так высоко одна. Хотя я не совсем одна, ведь я встретила группы альпинистов и туристов и утешаю себя тем, что — если я пойду не тем путем или выберу неверную точку опоры — кто-нибудь найдет меня. Я решаю сосредоточиться на поиске ближайшего верного шага. Тогда я смогу освободиться и воспарить.
Я почти у цели, но все еще «почти». Вдруг я снова оказываюсь в больничной
