Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия
Корабли достроены, остается их оснастить — и в путь на Волгу, к булгарам. Но выход из Которосли может быть осложнен племенем Медвежьего угла. Купцы сетуют:
— Норовили как-то на своих суденышках на Волгу выйти, да не выгорело. Из селища десятки челнов из-за крутояра выскочили и на нас, было, двинулись. Мы — вспять. И коль бы ветер не в паруса, стрелами закидали, а того хуже — и суденышками овладели. Товар бы пограбили, а нас — к царю водяному. Ну, как бельмо на глазу этот Медвежий угол. Жестокое племя!
Жестокое! Надо бы досконально изведать про это селище. Послать часть дружины? Смысла нет. Завяжется сеча, в коей язычники могут одержать верх. Идти всем войском — преждевременно. Нельзя идти на врага, не ведая всех его сил. Всего лучше послать лазутчиков, и как можно быстрее. Время поторапливает.
Простившись с сыном и Березиней, Ярослав на ладье поплыл в Ростов.
В тереме долго взвешивал, кого послать в Медвежий угол. Никто из его дружинников не знал наземных путей к селищу, а плыть на долбленке по Которосли рискованно: можно нарваться на тех же людей из Медвежьего угла. Возможно, кто-то из ростовцев ведает пути к племени?
И Ярослав отправился к деду Овсею. Вновь дотошно оглядев корабли, князь и мастер уединились в ладейной избе.
— Хочу тебя спросить, Овсей Захарыч, — не ходил ли кто из ростовцев в Медвежий угол?
Дед отозвался без раздумий:
— На моем веку из русичей никто в те края не хаживал, а вот меряне наведывались. Не страшились. В Медвежьем углу мерян проживало немало… Надо на правый берег Пижермы дойти, там и ныне кое-кто из мерян остался, а допрежь там их много было… Но чего ради пытаешь, княже?
— Никому еще не сказывал, но тебе, отец, доверюсь. Лазутчика хочу послать, дабы всё неприметно сведал.
— Дело сурьезное, княже. Мерянин отпадает. Своя рубаха ближе к телу. Он тебя с потрохами выдаст.
— Ты прав, отец… Ладно, что-нибудь измыслю.
Из открытой двери избушки заметили Тихомира, кой что-то слегка правил своим легким топориком на носу ладьи.
— Толковый у меня постоялец. Что недужных людей пользовать, что топором играть. Ловкий парень. Но есть у него одна причуда. Любит по лесам шастать, хлебом не корми. Всю неделю может в лесах пропадать. И как токмо зверья не страшится?
— Всю неделю, сказываешь? А ну-ка кликни мне его, отец.
Тихомир подошел. Прямой, ладный телом, с вольными, непокорными глазами. И как всегда не поклонился.
Но Ярослав не обиделся: он ведал, что волхвы кланяются лишь своим богам.
— Скажи мне, Тихомир, ты смог бы лесами добраться до Медвежьего угла?
— Да, — коротко отозвался юноша.
— Добро. Тогда мне надо с тобой поговорить.
— Говори, князь.
— Не здесь, Тихомир. Пойдем в мой терем.
— В терем не пойду. Твой боярин Колыван разорил Велесово дворище и убил моего деда Марея.
— Ну, хорошо, Тихомир. Поговорим здесь.
Дед Овсей вышел из кормовой надстройки и прикрыл за собой дверь.
— В Медвежьем углу живет какое-то дикое племя. Оно не пропускает купцов на Волгу. Хотелось бы скрытно изведать, что это за люди, велико ли их число и какое оружье они имеют.
— Ты хочешь, князь, их убить?
— Я ведаю, что ты — честный человек, а посему и я отвечу тебе честно. Мне не нужна война со славянами. Я желал бы учредить с племенем мир и вести с ним широкую торговлю, но коль люди Медвежьего угла того не восхотят, то у меня не будет иного выхода, как показать им силу. Но я постараюсь обойтись без войны. Ростов не может лишаться торговли с купцами Востока. Ты наведаешься, Тихомир, в Медвежий угол?
— Я еще не решил, князь. Мой ответ ты получишь через деда Овсея.
Тихомир, не сказав больше ни слова, вышел из ладейной избы.
Ярослав только головой покрутил. Необычный парень. И ведь не скажешь, что лезет из него гордыня, как из боярина Колывана, но держится с достоинством. Таких людей из простонародья, он, князь, еще не встречал… Любопытно, какие слова принесет дед Овсей?
* * *Тихомир шел по весеннему лесу. Шел и как обычно несказанно радовался.
Лес — его страсть и приверженность, без чего он не мыслит жизни. Он готов прилечь перед каким-нибудь древом и часами слушать шум убаюкивающего лесного ветра, голоса всевозможных птиц, шорохи и звуки зверей. А запахи? О, боги! Весной особенно духовито пахнут травы и цветы, сосны и ели, клены, дубы и березы… И все он живые, в каждую травинку и древо воплотилась душа, кою надо боготворить и ласкать легким прикосновением руки. Она всё понимает, чувствует, слышит, только не надо ее обижать.
Тихомир мог бы до повечерья пролежать под сенью раскидистой березы, но надо идти дальше — до Медвежьего угла. Он не боялся заблудиться даже ночью. Если он шел на «полуночь», то посматривал на опрокинутый ковш Большой Медведицы, прокладывал прямую линию между двумя последними звездочками ручки ковша, и наверняка знал, что идет прямо на путеводную звезду «полночи» (Полярную звезду). Если его путь проходил на «полуночь» днем, то он знал три приметы: с северной стороны веток на деревьях меньше, мох гуще, а вход в муравейник находится с противоположной сторонки.
По водоемам, цветам и травам знал Тихомир и другие приметы. Если на поверхности водоема появился лист белой лилии — заморозков больше не будет. Ласточки летают низко — к дождю, высоко в небе — к солнечной погоде. Небо нахмурилось, плывут тучи, а цветки одуванчика открыты — дождя не будет. В небе солнце, а цветки одуванчика закрываются — пойдет дождь. Зацветет рябина — наступит продолжительное тепло. Зацвели яблони — земля прогрелась. Соловей всю ночь поет — будет солнечный день…
Сейчас он шел налегке: в своей белой повседневной рубахе, опоясанной кожаным ремнем, и в таких же белых портках, заправленных в мягкие чёботы. К ремню был пристегнут кинжал (с костяной ручкой) в берестяных ножнах, а за плечами висел полупустой пестерь, в коем, кроме нескольких ржаных лепешек, огнива и баклажки, ничего не было.
Тихомира не пугали ни голод, ни безводье. Он вообще мог пуститься в путь без воды и снеди, поддерживая себя дарами леса. Вот и полверсты не прошел, как увидел молодую березу, истекающую соком. Надрез сделан не человеком, а туром, кой пропорол своим острым рогом древо и впился желтыми губами к живительному напитку.
Всегда мог найти Тихомир в лесу и хрустально чистые родники, кои сами по себе были целебны. А если бы вода ему понадобилась на несколько дней, то он из бересты и луба сплел бы туесок и замочил его в воде. Вот тебе и готовое ведерко, в коем даже можно пишу сварить…
Он, обдумав предложение князя Ярослава, дал свое согласие через день. Но он не пойдет к племени лазутчиком. Он войдет в селище открыто, и поведет разговор с вождем Сиворгом. (Князю он об этом и словом не обмолвился). Он будет говорить со жрецом, как внук волхва Марея, о коем известно племени. Дед когда-то бывал в Медвежьем углу и был встречен с большим почетом. Главный жрец повесил ему на грудь священный амулет с клыком медведя.
Марей много рассказывал Тихомиру об этом гордом, свободном племени, и не только рассказывал, но и показал ночью, как разыскать его по звездам, а днем — по солнцу и расположению мха на деревьях.
— Попадутся на твоем пути и реки, но они не станут тебе преградой. Правда, ты можешь плыть на челне Которослью, но на реке на тебя могут напасть те же люди из Медвежьего угла, кои промышляют и разбоем. Единственная однодеревка для них легкая добыча.
Тихомир не боялся плыть на челне: он бы успел предварить нападение людей, но он выбрал излюбленный путь — лесом.
Когда солнце спряталась за макушками деревьев, и в лесу наступили зыбкие, дремотные сумерки, Тихомир набрал грудку нагревшихся за день обломков старой трухлявой коры, разложил их под разлапистой елью, набросал на них мху и спокойно улегся на спину, наслаждаясь убаюкивающим, тиховейным ветром. Через две-три минуты он уже погрузился в животворный сладостный сон.
На другой день Тихомир поднялся на кручу Медвежьего угла. Выбравшись из зарослей, он остановился и прислонился к сосне, чтобы слегка передохнуть.
Селище было рядом, и оно чем-то напоминало Сарское городище, где Тихомир бывал не единожды. Те же врытые в землю избенки, те же кузни и домницы.
Многие мужчины ходили в звериных шкурах, а женщины в длинных белых рубахах. Посреди селища возвышалось капище четырехликого бога Световида, о коем также рассказывал дед Марей. Подле святилища виднелась наземная бревенчатая постройка, высокая и просторная, в коей, как подумалось Тихомиру, и жил вождь племени. К ней-то он и направился.
Стоило Тихомиру двинуться к селищу, как его тотчас увидели жители племени. Забеспокоились, загомонили. Чужак в Медвежьем углу!
Набежали люди с копьями, сурово спросили:
