Анатолий Хлопецкий - Русский самурай. Книга 2. Возвращение самурая
«Чисто формальные вопросы» касались цели приезда иностранца, а также круга его возможных встреч и знакомств в Кобе. Василий сухо ответил, что он здесь по делам кинобизнеса и его возможные встречи и знакомства касаются именно этого круга людей, не считая, конечно, различных неформальных контактов с теми, кто поможет ему ближе познакомить со Страной восходящего солнца его молодую жену, которая впервые в Японии и очень заинтересована всем окружающим.
– А кстати, – уже мягче продолжил он, – не посоветует ли Акиро-сан, где нам с женой лучше выпить сегодня вечерком по чашечке горячего саке, и не разделит ли с нами немного своего драгоценного времени, свободного от почетных служебных обязанностей?
Совет Итикава дал охотно, а затем, несколько поколебавшись, согласился и разделить компанию.
Однако это не избавило Ощепковых от ежедневных полицейских визитов. В тех случаях, когда у полиции не находилось поводов побеседовать с подозрительным постояльцем, полицейские не покидали пансион, не пошептавшись со старой служанкой, убиравшей комнаты.
– Она шпионит за нами! – возмущалась Маша. – И вообще, мне не нравится такое исключительное внимание полиции к нашим особам.
Но в том-то все и дело, что это внимание отнюдь не было исключительным.
– Ты должна знать, что за всеми официальными лицами, приехавшими в Японию, буквально по пятам следуют агенты полиции, – объяснил Василий жене. – Если ты вздумаешь протестовать, тебе скажут, что это делается для твоей же собственной безопасности. И на старуху ты не сердись – здесь быть доносчиком и шпионом не считается позорным. Будь уверена, за нами и подсматривают, и подслушивают, и в наше отсутствие роются в наших чемоданах… Это в порядке вещей и относится не только к нам одним.
Василий знал, что еще агенты военной разведки Российской империи считали работу в Японии делом особенно трудным и рискованным. Известную скрытность японцев и недоверие их к иностранцам можно поистине назвать национальными чертами. Еще во время обучения в Кодокане, и тем более в пору работы военным переводчиком для японцев, Василий отметил для себя, что разговоры о работе не принято вести вне стен учреждения, где и остается вся информация, которая могла бы стать полезной разведчику.
Начав первые переговоры с кинодельцами, он понял, что в этой стране под понятие «секретность» попадает многое из того, что совершенно не скрывается в европейских странах. Один из сценаристов, до того стажировавшийся в Голливуде, пожаловался Василию в частной беседе, что он вынужден был оставить мысль написать сценарий фильма о японской армии:
– Мне запретили упоминать реальные географические названия, мои герои не должны были пользоваться картами местности; я не мог даже мельком показать на экране учебники для военных училищ или упомянуть о штате преподавателей. Какая же может быть правдоподобность картины при таких ограничениях! Еще спасибо не заподозрили, что в Америке меня завербовали и поручили мне под видом работы над сценарием собирать сведения о вооруженных силах Японии. Во всяком случае, в шутку мне на это уже намекали.
* * *Спустя два месяца переговоры Ощепковых в Кобе наконец споткнулись еще об одно неожиданное препятствие: понадобилось заключение Цензурного комитета из Токио о том, что предлагаемый фильм не содержит ничего запретного для японской публики. Пришлось срочно выехать в Токио.
Впервые увидев столичные улицы после долгого отсутствия, Василий не мог сдержать огорчения и разочарования: землетрясение 1923 года и вызванные им пожары почти стерли с лица Земли столицу островной империи. Многое из того, что он хотел показать Маше, больше не существовало. Сгорела даже вымощенная деревянными брусками мостовая главной столичной торговой улицы Гиндзы, по которой лишь незадолго до стихийного бедствия начали впервые ездить автомобили. Но самым большим потрясением для Василия стало то, что землетрясение разрушило собор Святого Николая. Долго бродил он среди развалин, надеясь найти хоть что-нибудь из церковной утвари и сберечь найденное в память о владыке Николае, основателе собора. Однако за два года время и люди сделали свое – он не нашел ничего.
«Знает ли душа владыки, что стало с его любимым детищем?» – подумал Василий и вдруг осознал, что теперь только в его живой памяти будут храниться и та последняя ранняя заутреня, на которую он провожал преосвященного, и первая встреча на ступенях собора с девушкой в белом легком шарфе, подхваченном ветром… Где она сейчас, какой стала, как сложилась ее судьба? И он мысленно пожелал, чтобы никогда память о нем не омрачала ее жизни.
* * *Только в 1929 году собор Святого Николая усилиями прихожан Японской православной церкви с помощью Русской православной миссии был восстановлен в прежнем виде, и, освящая восстановленный собор, архиепископ сказал, что крест на соборном куполе – это вечная память о преосвященном Николае и о том, что он сделал для становления Японской православной церкви и укрепления дружественных отношений между японским и российским народами. Это было мужественное заявление в стране, где все громче раздавались воинственные призывы «объединить весь мир под японской крышей».
* * *Наверное, Василию было бы еще тяжелее, если бы рядом не было Маши. Его поражало то, с какой чуткостью и тактом она улавливала и понимала все перемены в его настроении. Встречая его невеселым после одиноких прогулок по токийским улицам, она ни о чем не расспрашивала, не пыталась отвлечь его от печальных мыслей – она просто была рядом, мимолетным движением прикасалась к плечу и, понимая мужа без слов, всегда как-то умела и сказать то, что надо, и вовремя промолчать.
Как сумела она за это короткое время, что были они вместе, стать не просто желанной женщиной, но и необходимой помощницей в общих делах, легкой спутницей в странствиях и даже партнером по ежедневным тренировкам? Она выходила с ним на утренние пробежки, повторяла знакомые ей приемы борьбы и даже пыталась учиться чему-то новому, повторяя за Василием элементы его классических ката. Он, смеясь, поправлял ее, и часто дело заканчивалось поцелуями…
Оказывается, от нее можно было ничего не прятать, не надо было разъяснять ей, чем он живет: она была готова разделять с ним все.
Василий не переставал удивляться, как этой совсем юной женщине удалось то, что не всегда удавалось другой – более зрелой и, казалось бы, более взрослой: наконец отступило так долго тяготившее его внутреннее одиночество.
И хотя на время этой кратковременной поездки в Токио Маше было бы разумнее оставаться в Кобе, он не захотел расстаться с нею даже на этот малый срок: впервые, только во втором браке, этот человек переживал наконец свой настоящий медовый месяц, настоящее счастье.
* * *Кроме чисто делового визита в Цензурный комитет и ностальгических блужданий по столичным кварталам, Василий поставил себе задачей найти здесь кого-нибудь из тех былых однокурсников, с кем он был наиболее близок в годы обучения в семинарии.
В Русской православной миссии, куда он обратился, помнили Василия как одного из любимых питомцев владыки Николая и весьма сожалели, что он не пошел по духовной линии, хотя и одобряли искренне его успехи в бизнесе. Ему сказали, что с миссией поддерживает связь бывший семинарист – Такэо Кавасима, который, кажется, того же года выпуска, что и Ощепков.
Василий без труда вспомнил этого серьезного педантичного юношу, с которым часто занимался рядом в семинарской библиотеке.
Как оказалось при встрече, Такэо Кавасима тоже не стал миссионером, но полученные знания, и особенно овладение иностранными языками, в том числе и русским, сыграли свою роль в его карьере. Василий расценил как большую удачу для себя то, что былой однокашник, оказывается, служит преподавателем в одном из токийских военных училищ.
Возобновленное знакомство следовало развить и закрепить, хотя бы для начала на базе былой семинарской дружбы. Василий предложил встретиться семьями, устроить теплый вечер воспоминаний и провести его в известном ресторане «Кавасаки», который ему рекомендовали посетить еще в Кобе.
* * *Кавасима пришел в ресторан с женой – изящной, скромно одетой японкой, и они вчетвером уютно расположились на циновках отдельного кабинета, выходившего окном во внутренний садик с маленьким прудом, где резвились красно-золотые рыбки и наклонялось над водой гибкое ивовое деревцо. Чинный метрдотель в форменном кимоно, непрерывно кланяясь, принял дорогой заказ.
Воспоминаний мужчинам действительно хватило на целый вечер, в то время как женщины углубились в тонкости японской кулинарии, и жена Такэо со знанием дела посвящала Машу в особенности приготовления подаваемых к столу блюд.
Расставаясь, решили ни в коем случае не терять друг друга из виду. Тем более что Василий не утаил от Такэо своих намерений в ближайшее время попробовать перебраться в столицу. Кавасима вполне одобрил эти планы и даже обещал в случае необходимости помочь наладить в столице необходимые деловые связи.
