Саймон Скэрроу - Добыча золотого орла
Макрон взъерошил пятерней взмокшие от пота, липнувшие к голове темные кудряшки. Свой увенчанный гребнем шлем он перед тем, как поползти вперед с проводником, снял и отдал на хранение Корду. Избавление от тяжести нагревшегося на солнце металла и пропотевшего насквозь, из-за чего голова отчаянно чесалась, войлочного подшлемника было огромным облегчением.
Он указал пальцем вдоль дороги, назад:
– Пошли.
Корд и остальные в нетерпеливом напряжении дожидались возвращения Макрона с проводником. Когда они подошли, Корд вернул центуриону шлем. Тот натянул подшлемник, надел шлем и рассказал о том, что видел:
– Никакого движения. Вообще ни малейших признаков жизни.
– Думаешь, это ловушка, командир?
– Нет. Будь это ловушка, они попытались бы заманить нас туда, сделав так, чтобы все выглядело мирно и безобидно, пока они не преподнесут свой сюрприз. Нет, это место выглядит опустевшим.
– Заброшенным?
Макрон покачал головой.
– На полях урожай, в загонах домашний скот. Вот что: мы войдем туда строем и будем сохранять его, пока не убедимся, что никакой опасности нет.
Когда патруль проходил между двумя ближайшими хижинами, легионеры подняли свои щиты, настороженно озираясь по сторонам и гадая, откуда может последовать нападение. Однако вокруг царила тишина, казалось, лишь усугублявшая общую гнетущую атмосферу с ее духотой и жарой. Макрон поднял руку.
– Стой!
Стук сапог, и строй замер. Макрон указал на самые большие хижины.
– Обыскать их! По двое на каждую!
Легионеры, разбившись на пары, осторожно направились к туземным жилищам, Макрон же тяжело опустился на шершавый пень, на котором местные жители кололи дрова. Он потянулся за фляжкой и уже собрался вытащить пробку, когда из ближайшей хижины донесся крик:
– Сюда! Сюда!
Потом из темного входного проема, пятясь, появился легионер, зажимавший руками рот и нос. Макрон выронил фляжку, вскочил и бросился к солдату.
По приближении в ноздри ему ударил запах разложения, и он непроизвольно остановился. Легионер, слышавший сзади шаги, обернулся к центуриону.
– Докладывай!
– Трупы, командир. Полная хижина.
Макрон отстранил легионера, сглотнул и, морщась от вони, заглянул внутрь, держась при этом сбоку от входа, чтобы не заслонять падавший снаружи свет. Внутри с жужжанием вились тучи мух; трупов же, валявшихся в центре хижины, словно брошенные куклы, было около десятка. Оставив свой щит у дверного проема, Макрон ступил внутрь, подошел к мертвым телам и, борясь с рвотными позывами, опустился на колени. Там было трое мужчин, один из них древний старик, а остальные – дети. Они лежали в неестественных позах, но лица с открытыми невидящими глазами под густыми шапками взъерошенных, как это всегда бывает у кельтских юнцов, волос повреждены не были.
На лица мертвецов упала тень, и, оглянувшись, Макрон увидел заглядывавшего в проем Корда.
– Иди сюда, оптион.
Корд неохотно двинулся вперед и присел на корточки рядом с Макроном.
– Что тут случилось, командир? Кто это их? Каратак?
– Нет, не он. – Макрон печально покачал головой. – Посмотри на раны.
Все были убиты колющими ударами, одним или последовательной серией – так убивают вооруженные короткими мечами легионеры.
– Кельтские воины предпочитают рубящие удары, используя тяжесть своих длинных клинков.
Корд уставился на него, нахмурившись.
– Ну и кто же это сделал? Один из наших патрулей?
– Нет, не думаю. Но все равно здесь поработали римляне.
Командиры обменялись невеселыми понимающими взглядами, потом Корд снова взглянул на тела.
– А где женщины?
Прежде чем Макрон успел ответить, прозвучал новый крик. Они вскочили и выбежали из наполненной трупным запахом хижины, испытав огромное облегчение, когда смогли глотнуть более чистого воздуха. Макрон сделал несколько глубоких вздохов, очищая легкие, и увидел у другой стоявшей неподалеку хижины легионера, призывавшего командира, размахивая метательным копьем:
– Еще тела, командир. Там, внутри.
Корд, опередивший его на несколько шагов, заглянул в хижину первым, замер, потом отступил от входа и повернулся к центуриону:
– Вот и женщины, командир.
– Мертвые?
Корд отступил в сторону.
– Сам взгляни, командир.
Макрон, хоть его с души воротило, заглянул в хижину и увидел в сумраке три обнаженных женских тела. Одно принадлежало почти девочке. Все три были убиты теми же колющими ударами, лица взрослых женщин покрывали кровоподтеки, а у одной из них отрезали грудь – на ее месте осталось жуткое кровавое месиво. У Макрона при виде этого кошмара сжалось сердце. Что здесь произошло? Сделать это могли лишь люди Катона, но он бы никогда ничего подобного не допустил. Во всяком случае, тот Катон, которого он знал… Вывод был прост: Катон более не контролировал беглецов. Или, промелькнула в сознании Макрона мрачная мысль, его люди распустились потому, что Катона с ними больше нет.
Глава 32
В последующие дни Каратак посылал за Катоном чуть ли не каждый вечер, продолжая удовлетворять свое любопытство, задавая вопросы. На второй вечер он предложил центуриону угоститься, и тот, не в силах совладать с голодом, уже готов был вонзить зубы в баранью ногу, но вдруг остановился. Дразнящий запах жареного мяса заполнял его ноздри, и ему стоило невероятных усилий опустить руку и положить угощение обратно на плоское деревянное блюдо, которое придвинул к нему по полу Каратак.
– В чем дело, римлянин? Боишься, что я тебя отравлю?
– Нет. Но раз мои люди голодают, должен голодать и я.
– Правда? – Каратака это, похоже, позабавило. – Почему?
Катон пожал плечами:
– Центурион обязан сносить все тяготы вместе с солдатами, иначе он утратит их уважение.
– Откуда они об этом узнают? Ты голоден. Вот и угощайся.
Катон снова взглянул на баранью ногу, чувствуя, как увлажняются его десны. Он представил себе вкус мяса, искушение накатило на него с ошеломляющей силой, которой невозможно было сопротивляться, но следом пришло шокирующее осознание того, что он слабый человек, не властный над собственными телесными потребностями. Не желая потакать слабости, Катон собрал всю свою волю, крепко сжал за спиной кулаки и в конце концов заставил себя покачать головой.
– Нет, пока мои люди голодают…
– Ну, дело твое, центурион.
Каратак потянулся вниз, взял голяшку и швырнул ее лежавшей, свернувшись у стены, охотничьей собаке, так, что ее задело по морде. Псина удивленно взвизгнула, но тут же сообразила, что к чему, ухватила нежданную добычу мощными челюстями и, придерживая конец мохнатой лапой, вгрызлась в мясо. Катона, у которого сводило живот от голода, при виде облизывающего мясо длинного розового языка чуть не замутило, и он поспешно отвернулся, снова устремив взгляд на вражеского вождя.
Каратак смотрел на него внимательно, не без удивления.
– Хотел бы я знать, многие ли центурионы поступили бы таким образом?
– Все, – мгновенно ответил Катон, и Каратак рассмеялся.
– На мой взгляд, в это трудно поверить. Мне вообще кажется, римлянин, ты вовсе не типичный представитель своего народа и армии, хоть и пытаешься им казаться.
Катон расценил это как своего рода комплимент, несмотря на упрек в притворстве.
– Да, я вовсе не типичный. Большинство центурионов куда лучшие солдаты, чем я.
– Ну, тебе, конечно, виднее, – ухмыльнулся Каратак. – Но если ты худший из них, то мне и вправду следует опасаться за исход своего дела.
Он оторвал от другой бараньей ноги полоску мяса и начал медленно жевать, рассеянно поглядывая на тени между потолочными опорами хижины.
– Знаешь, я вдруг поймал себя на том, что гадаю, а способны ли мы вообще превзойти таких людей. Я видел, как тысячи и тысячи моих опытных воинов умирали под ударами ваших мечей. То были лучшие представители поколения, таких мы больше уже не увидим. А великое ополчение всех племен скоро станет не более чем воспоминанием тех немногих, кто еще жив и сражается на моей стороне. Что же до прочих… по всей земле звучат причитания их жен и матерей, притом что гибель принесла им лишь честь и славу, но не привела к победе. Но если наша борьба тщетна, что проку в том, чтобы умереть с честью. Это всего лишь жест. – Он перестал жевать и выплюнул хрящик.
Катон деликатно прочистил горло и заговорил:
– Коли так, отправь послание командующему Плавту. Сообщи ему, что ты готов обговорить условия заключения мира. Почетные условия. Тебе незачем враждовать с нами. Заключи мир: и тебе, и твоим людям найдется место в нашей империи.
Каратак печально покачал головой:
– Нет. Мы уже говорили с тобой об этом, римлянин. Мир любой ценой? Это путь к порабощению.
– Но ведь выбор, стоящий перед твоим народом, это выбор между миром и гибелью.
Некоторое время Каратак смотрел на Катона молча, словно обдумывая его слова, потом нахмурился, опустил голову, подпер лоб ладонью и медленно пропустил пальцы сквозь волосы.
