Тит Антонин Пий. Тени в Риме - Михаил Никитич Ишков
Вот на что обратил внимание Бебий Лонг – Присциан с той же насмешливой снисходительностью, с которой разговаривал с Бебием, относился к указаниям дяди. На одном из писем было даже выцарапано насмешливое замечание: «Хватит курлыкать! Пора браться за дело!»
Флавиний был вполне удовлетворен – одних этих писем вполне хватило для вынесения смертного приговора, против которого никто из сенаторов не посмел бы возразить. Он так и обмолвился, что дело сделано и «птичка попалась», затем пригладил лысину и напомнил Бебию, что пора отправляться в домой.
Бебий не спешил с ответом.
Молчал и Флавиний.
Ожидая ответа, вольноотпущенник втайне посмеивался: «Пусть философ покуражится, все равно будет по-моему. Дело-то кто сделал…» – но вслух заявить об этом он не мог. Формально главным в их компании являлся всадник Бебий Корнелий Лонг, хотя Флавиний был волен распоряжаться своим временем и делами по своему усмотрению. Вольноотпущенник по происхождению, он не мог переступить врожденное, но чаще всего вколоченное с детства почтение, которое испытывал неполноценный римский гражданин по отношению к представителю высшего сословия.
Конечно, Флавиний как доверенное лицо императора обладал большими возможностями – но негласно! Если кто-то из римских граждан лебезил перед ним, заискивал, восхвалял его достоинства, он принимал эти знаки внимания как должное, однако никогда на рожон не лез.
– По-моему, Флавиний, – неожиданно подал голос Лонг, – мы не довели дело до конца.
Застигнутый врасплох вольноотпущенник даже рот раскрыл от удивления.
Бебий добавил:
– Нам пока нельзя возвращаться в Рим, да еще с государственным преступником в придачу. Этак мы можем испортить все дело. Император будет недоволен.
– Ты о чем, Лонг?
– Взгляни на это письмо. – Он протянул Флавинию папирус. – Я отметил ногтем абзац. Читай вслух.
Флавиний прочел:
«…Вчера Катилий Север вновь заговорил о Марке Аврелии и о том, что нам жизненно необходимо сохранить его как символ преемственности власти. Якобы Марк уже не мальчик, хотя, конечно, без опытных помощников ему не обойтись. Недостатка в них не будет.
Я постарался обернуть это дерзкое заявление в шутку, объяснив, что сначала надо добыть зверя…»
– Ну и что? – не скрывая недовольства, выговорил Флавиний. – Негодяи сами расписались в своем злодействе. Их судьба незавидна.
– А вот еще цитата. Послушай…
«…Судьба Марка менее всего волнует меня. Особенно после того, как „тюфяка“ отправят на покой.
На вечный покой!
Тогда и только тогда встанет вопрос о судьбе наследника. Я не считаю эту проблему особенно важной. В нашей многоходовке она занимает второстепенное места. Куда более меня волнует твоя судьба, Присциан. Боги указывают твой путь. Тебя они отметили при рождении. Тем не менее не стоит раньше срока затрагивать эту тему – ни сейчас, ни в будущем. Молнии сверкают внезапно. Они способны ослепить всякого, кто не успел закрыть глаза.
Или отвернуться…»
– К чему ты клонишь, Лонг? – Флавиний уже не мог сдержать раздражения. – Эти документы, письма, наставления – неопровержимые улики. Присциан уже не сможет отвертеться. Никто не сможет сказать «я был в неведении, меня обвели вокруг пальца».
– Ты не понял, Флавиний! Именно эту возможность мы должны предоставить всякому, кто хотя бы краем оказался замешан в заговоре.
Вольноотпущенник не удержался:
– Ты хочешь спасти своих высокопоставленных друзей от гнева императора?!
– Я хочу спасти тебя и себя от его разочарования. Ты же знаешь, Тит никогда не дает воли своему гневу и раздражению. Мы не довели дело до конца. Я приказываю – отплытие откладывается! Присциана отпустить.
Флавиний встал.
– Объяснись, Лонг, или я возьму на себя смелость заставить тебя замолчать.
– Ты обязан выполнить мои указания!!
– Объяснись!!
– Познакомься с еще одним отрывком.
«…Когда вокруг тебя мелкие людишки, Присциан, ты вправе поступать с ними так, как они того заслуживают. Самое великое счастье, которым боги могут наградить смертного, это умение заставить даже самую напыщенную дрянь плясать под твою дудку.
Эту радость я испытал, когда Адриан решал, как поступить с полководцами Траяна, которых обвинили в заговоре против него.
Он колебался, Присциан! Он брал в расчет какие-то отвлеченные суждения о разуме, мировой душе, добродетелях, а я взял на себя смелость поступить с заговорщиками так, как они того заслуживали.
Сразу и со всеми!
Я поступил хитрó, даже сейчас приятно вспомнить. Я сыграл неплохую шутку, отправив наичестнейшего дурака, отца этого философствующего бабника Бебия Корнелия Лонга к Цельзу, Пальме и, кажется, еще к кому-то из негодяев. Я просил его отговорить их от преступного замысла. Он даже не догадывался, что исполнил для меня роль прикрытия. То-то он удивился, когда спустя несколько дней после посещения заговорщиков всех их постигла заслуженная кара. Кого утопили в бассейне, кого задушили шнурком. Я приказал не проливать кровь, чтобы все можно было списать на скоропостижную кончину, свалившуюся на них за день до вынесения приговора…»
– И что? – пожал плечами вольноотпущенник.
– Появиться сейчас в Риме с этим прощелыгой Присцианом означает раскрыть наши карты заранее. Эту новость не скроешь, не спрячешь в тени. Вот когда начнется самое страшное. Весь город будет поднят на дыбы! Те, кто побогаче, с перепугу помчатся как можно дальше от столицы или бросятся прятаться на своих виллах, но те, кто похрабрее, возьмутся за оружие.
И таких будет немало!
Может, слишком много…
Ты этого хочешь? Ты хочешь поставить императора перед фактом вспыхнувшего мятежа?
Это еще не все.
Я не исключаю, что у Аттиана – этого негодяя, смертельно оскорбившего моего отца! – в рукаве может быть припрятан какой-нибудь хитрый ход. Неужели он не догадывается, какой мелкой тварью является этот молокосос Присциан? Что, если такое развитие событий входит в его планы и настоящий мятеж вспыхнет в Антиохии, о которой известно, что там спят и видят, как отложиться от Рима.
Флавиний сжал челюсти с такой силой, что желваки заходили.
Бебий продолжал:
– Доставив Присциана в Рим, мы, возможно, сделаем заговорщикам неоценимый подарок. Своими руками подпалим ситуацию. Ни Урбик в Британии, ни прекращение подвоза хлеба из Египта, ни разгул самых зловещих теней!.. Но если мы сами подпалим ситуацию, выпустим ситуацию из рук, город содрогнется. Хуже всего, что начавшаяся
