Повесть о самурае - Дмитрий Иванович Богуцкий
Ну, может, только театр «Сарувакадза», с его блистательной труппой кабуки, но об этом судили только те, кто там бывал, а простому люду представление было не по карману.
А покуда все желающие могли наслаждаться цветами города в обоих видах разом. Горел прибрежный рисовый склад, а перед складом кипела добрая драка.
Склад горел в том неясном месте, где Оденматё уже переходил в Хондзё, или, наоборот, недалеко от уходившего в землю Муцу тракта Ёчу-Дочу. И две колоритные пожарные команды из Оденматё и Хондзё сошлись перед ним не на жизнь, а на смерть, решая, на чьей земле горит пожар-кормилец и кому его гасить.
Морды били, таскали друг друга за кимоно и воинские накидки, кидали в пыль, били палками и мечами в ножнах. Треск огня и разрываемой одежды, крики дерущихся и напуганных чаек, жар и пот битвы.
Рисовый приказчик только носился между дерущимися и ломал руки, а потом и вовсе упал в пыль, свернулся калачиком и голову закрыл в полном отчаянии.
– Кто побеждает? – спросил я.
– Да вроде наши. Не, пришлые. Да не – наши бьют! – Младший из Хиракодзи, Тогай, болел всей душой за приютивший нас квартал. – Точно наши! Вон погнали этих! Эй! Давай! Молодцы!
Пинками отогнав претендентов, наши пожарные быстро организовались в группы и набросились на расползающееся пламя, а точнее, на сам склад. Бодро растаскивали тлеющие бревна и доски уже завалившейся кровли. Валили тонкие стены. Таскали воду от близкой реки. Удивительное дело: пламя, словно лишившись почвы под собой, осело, потускнело, цвет дыма сменился на белый, и вот его уже загасили, затоптали, засыпали землей, заплескали водой.
– И что? Так каждый раз? – спросил я, впечатленный не на шутку.
– Нет, – ответил притаившийся в тени у стены Сакуратай. – Но случается.
Оживший рисовый приказчик поднял голову, заозирался, вскочил, заметался с новой силой, организуя носильщиков для спасения имущества из тлеющего склада. Народ из окрестных домов, внимательно следивший за тем, не пора ли уже делать ноги, предав родимый кров огню и лишь прихватив с собой самое ценное, начал разбредаться по домам.
Не сегодня.
А пожарные уже с честью отходили с места пожара, отягощенные славой и добычей – обгорелые мешки с рисом на плечах потных могучих мужиков, удалявшихся в глубь нашего квартала, оставляли коричневые дорожки еще необрушенного риса, сыпавшегося в прогоревшие прорехи. Риса они утащили этак на пяток рё.
– А вот так – каждый раз, – произнес Сакуратай, выбил трубку, сунул ее за пояс и степенно удалился от места пожара, сцепив руки за спиной и о чем-то задумавшись.
– Да уж, – хлопнул себя по бокам старший Хиракодзи, здоровяк Хаято, – бурная могла бы выдаться ночка, кабы ребята купцу не подсобили. Долго бы горело. А вы какими судьбами тут оказались, господин Исава?
– Искал работу в городе, опять с нею плохо, – ответил я. – Проходил весь день зря. Возвращаюсь к себе. А тут у нас такое…
– Да. Славно горело, хотя вот дожди только закончились, – согласился Хаято. – А что, почтенный господин Исава? Разделите вечернюю трапезу с нами, я вас приглашаю. Славно посидим!
– Право же, не думаю, что это удобно…
– Удобно-удобно! Вы же нас удон давеча есть водили? Водили. И мы его полночи ели, я помню! Нельзя отдариваться креветками, коли накормлен омарами. Мы вас просим! Очень просим. Не куда-нибудь идем – в «Обанава»! Вас там помнят и любят! Обслужат в лучшем виде!
И я поддался.
В «Обанава» нас действительно встретили замечательно. Посадили удобно, обслужили быстро. Братья набрали всякой вкуснятины, по чайничку саке на каждого, и принялись объедаться, словно в последний раз в жизни.
– А выгнали нас со стройки, – радостно объяснил здоровяк Хаято. – С концами. Храмовую кровлю мы вывели, а теперь не нужны мы там, никак. Там нашлось кому и подостойнее поработать. Не, ну, может, мы немного и пошумели где-то, не оказали должного почтения. Побили кого-то. Но повинились же… Эх! С ночлега нас тоже погнали. Вот и наедаемся впрок. Кто знает, что дальше будет? Впрочем, строек в Эдо много, нам хватит. Кушайте, дорогой господин Исава, кушайте.
И я кушал, чего уж там. Нынче особо упрашивать меня не нужно.
Пока я ел, братья с горя усердно напивались. Разменяли уже по чайничку. Да и я за компанию уже изрядно захмелел и не заметил, как явился старый знакомый, кабукимоно Нагасиро, как прошел внутрь, как садился. Заметил его, только когда он уже давно сидел в дальнем углу, опять один, сгорбленный и подавленный, пил, не закусывая, и о чем-то угрюмо мыслил, подперев тяжелеющую голову рукой. Очаровательная дочка хозяина, мило смущаясь пред его ярким мужеством, дрожащими руками сменила перед ним бутылочку с саке – а Нагасиро ее стараний даже не заметил.
Не одни мы напиваемся сегодня с горя.
– Эх, славная лапшичка, – нахваливал Хаято, накладывая себе и обильно наливая. – Славная обжорка. Ну хоть поедим вдосталь. Не нужны мы этому городу, господин Исава. Столько славного народу, крепкие, сильные люди, умные люди, вот взять вас, господин Исава. А в этом городе мы не нужны. Лишние мы здесь.
– Ну что ты, Хаято, – укоризненно покачал я головой. – Это уныние, а уныние не пристало славному мужу. Нужно держаться. Идти дальше шажок за шажком. А там и придем куда-то…
– Славный вы человек, господин Исава, – пробормотал Хаято, со свистом всасывая длинную вермишелину. – Хочется вам верить. Да что там! Верю я вам. Скорее бы вот дойти куда-то…
Так мы и сидели, и за неторопливой беседой и славной пищей все и шло в лучшем виде, покуда не пришла пора служанке сменить выгоревшие угли в жаровне. После сезона дождей все было еще сырое; от земли, как сейчас, под вечер, ощутимо тянуло холодом, вот они и грели воздух в почетном зале.
Только служанка открыла жаровню, как порыв ветра с моря выдул облако горячего пепла и угольков прямо на просушенную стену перед нею. Усыпанная тлеющими огоньками перегородка задымила сразу во множестве мест, а затем разом вспыхнула по всей высоте.
Полыхнуло до самых стропил под кровлей!
Я как сидел с поднятой чашкой, ошеломленно глядя на это несчастье, так и остался сидеть.
Служанка подняла визг. Пламя трещало, сжирая перегородку, облизывая темнеющие стропила крыши. Я под ошарашенными взглядами братьев Хиракодзи бездумно выпил чашку, поставил ее на стол, поднялся, скомандовав:
– Все на выход. Не толкаться.
