Легионер. Книга третья - Вячеслав Александрович Каликинский
— Давай-ка расскажи мне все по порядку, Олюшка! — попросил Ландсберг.
Клочок бумаги в его пальцах еле заметно подрагивал, и Карл поспешил небрежно опустить руку под стол.
Ретроспектива-9
Успокаивая жену насчет «старой беззубой волчицы», Ландсберг слегка кривил душой. Несмотря на то, что в общении он подчеркнуто сторонился и сахалинских чиновников, и преступного сообщества, с коим практически все зажиточные островные обитатели старались если не заигрывать, но и не отталкивать от себя, Ландсберг старался быть в курсе всего творящегося на Сахалине. Иначе тут было просто нельзя.
Занявшись коммерцией и довольно скоро разбогатев, Ландсберг, как и прочие коммерсанты на всем белом свете, сразу почувствовал к себе повышенный интерес воров и налетчиков. Несколько раз его магазин грабили, да и в охотничьих странствиях по таежному бурелому встречались на пути иной раз лихие люди с топорами за поясом. Но Ландсберг знал, что всё это — случайные, пусть и крайне неприятные встречи. Что это не охота специально на него, — а не более чем норма бытия: ты торгуешь, я ворую, всякому свое!
Знал Ландсберг и почти все, что касалось каторжного периода жизни Соньки Золотой Ручки, знаменитой не только в России, но и, пожалуй, в Европе.
Пожав плечами, Ландсберг бросил записку на стол и поднял на жену глаза.
— Итак, Олюшка?
— День вчера вообще с утра как-то не так задался, — начала рассказ Ольга Владимировна. — В амбулаторию я пришла к десяти часам, как обычно. Просмотрела журнал записи больных, приняла одну пациентку. Пока я ее пользовала, появились еще две женщины — они, впрочем, пришли не на прием…
— А-а, кажется, я знаю! — хмыкнул Ландсберг. — Те самые, которые уволокли из приемной круглый стол и снесли его в кабак.
— Сторож уже рассказал? Илья? — слабо улыбнулась Ольга Владимировна. — Впрочем, все это пустяки. Часам к двенадцати пришла моя помощница Катерина, и пациенты стали подходить. Катерина собирала в приемной анамнез, измеряла температуру. И тут появилась мадам Блювштейн со своим «сердечным дружком», Богдановым. Он только вошел, и сразу объявил, что мадам пойдет без очереди. Женщины благоразумно промолчали, а вот Катерина, моя помощница, не стерпела. Объявила Богданову, что внеочередной прием только для больных с острой болью либо кровотечением. Она мне потом уже рассказывала, как одернула Богданова и сама испугалась. А уж он как разозлился! Кровью налился весь, пальцы на дубине, которую он вместо трости повсюду носит, побелели — вот-вот ударит! Ну, тут уже Сонька вступилась: а у меня, говорит, как раз острые боли и кровотечение…
Ландсберг покачал головой: рисковая чересчур помощница жены! Поперек слова Богданова пойти, которого в посту бешеным кличут и боятся самые отпетые уголовники. И Катерину вполне зашибить мог, и Ольгу Владимировну, если бы она на шум вышла…
— Ну, заходит мадам в смотровую. Вежливая такая, голос как у великосветской дамы, речь грамотная. Объясняет мне, что на здоровье по женской части пока не жалуется. А визит свой придумала для Богданова, который никуда ее от себя не отпускает. И просит она передать записку мужу. Попросить тебя о тайной встрече здесь же, в амбулатории.
Ольга Владимировна такой неожиданной просьбе хоть и удивилась, но виду не подала. Записку мужу обещала передать, но вот согласится ли на тайную встречу муж — она гарантировать не может.
— А вы от себя его еще попросите, — сладко улыбнулась мадам. — Авось и не откажет несчастной женщине…
— Не вижу причин подкреплять вашу странную просьбу личным ходатайством! — не приняла предложенный посетительницей тон Ольга Владимировна. — Извините за прямоту, мадам, но мой муж — коммерсант, партнер крупных торговых домов, член правления пароходных и железнодорожного товариществ. Встреча с вами, да еще обставленная таким образом, может его скомпрометировать.
— «Скомпрометировать!» — с Соньки тут же слетело все благообразие, голос стал пронзительным и злым. — У меня, значит, компрометирующая репутация, а он у нас ангел! Это не про него я в газетах читала, что он благодетеля своего с прислугой в Петербурге, как свиней, зарезал? И на Сахалин господин Ландсберг не по приговору суда в каторгу попал, а своей волей приехал? Не срок отбывать, а коммерцией тут заниматься?!
— Милостивая государыня! Я не могу и не желаю продолжать с вами разговор в подобном тоне! — Ольга Владимировна встала. — Записку мужу я передам, обещаю! Все остальное — увольте-с! Скорее уж наоборот — я приложу все усилия, чтобы отговорить мужа от встречи с вами. И не трудитесь более приходить сюда, ежели вы здоровы и не нуждаетесь в медицинской помощи!
— Не пожалеть бы тебе, дворяночка, о своих словах! — Сонька тоже встала, по привычке придерживая закутанную в шаль сохнущую левую руку. — И господину коммерсанту не пожалеть бы, коли откажется.
Женщины сердито сверкали друг на друга глазами несколько мгновений. Первой взяла себя в руки Сонька. Улыбнулась Ольге Владимировне прежней доброй улыбкой, сделала шаг вперед.
— Бога ради, простите мою несдержанность, Ольга Владимировна! Не своей волей научилась — с волками жить, как говорится… Простите, душа моя, простите великодушно! В сущности, я ведь прошу о пустячном деле. Всего-навсего о встрече без лишних глаз и ушей. Поверьте, я действительно несчастна. И этот Богданов, мой сожитель! Он не убил меня до сих пор только потому… Впрочем, зачем вам знать такие мерзости. Прошу вас, устройте нашу встречу! Даю слово, она может оказаться небезвыгодной и для вашего супруга! Как бы там ни было, мы с ним — две жертвы своей судьбы. Нам помогать друг другу следует, а не отталкивать! Всего одна встреча! Ну не захочет он несчастной помочь — так и бог ему судья! Я повернусь, да и пойду себе…
Мадам Блювштейн сделала попытку взять Ольгу Владимировну за руку, та отстранилась. Впрочем, не слишком резко: Ольга Владимировна сознавала, что спорить с мадам и бесполезно, да и чревато последствиями.
— Хорошо. Письмо я Карлу Христофоровичу отдам. И наш разговор передам, вместе с выраженным вами беспокойством, что мы все можем пожалеть об отказе. Но гарантировать его согласие, повторяю, не могу. Он должен вернуться из поездки завтра-послезавтра. Извольте: я запишу
