Сергей Смирнов - Султан Юсуф и его крестоносцы
Наконец возгласы сына вывели султана из терпения, и он прикрикнул на юношу: «Замолкни! Ты спугнешь удачу!.. Стой смирно и гляди в оба на красный шатер. Пока он на месте, наша победа скрыта в нем, как светильник под рогожей.» Но как раз в это мгновение аль-Афдаль выпучил глаза и закричал: «Шатер! Он повален!»
Султан Юсуф содрогнулся вместе со своим конем. Он долго вглядывался в облака пыли, поднимавшиеся над холмом, и наконец убедился, что собственные глаза не обманывают его. Он сошел с коня и, опустившись на колени, возблагодарил Всемогущего Творца за дарованную победу. Я видел, как по щекам султана текли слезы.
Когда мы поднялись на холм, усеянный телами, остатки франкского войска представляли собой жалкое зрелище. Даже те, кто не получил ни единой царапины, лежали на земле, изможденные зноем и битвой. А те, которые еще могли привстать на четвереньки, уже не находили в себе сил приподнять над земной твердью свои мечи. Франки напоминали бедолаг, заблудившихся в пустыне и блуждавших по ней невесть сколько времени в поисках воды.
Султан Юсуф повелел обращаться со всеми пленными рыцарями учтиво и огорчился, узнав, что безоружный епископ Акры оказался на пути летящего копья и погиб.
Затем султан повелел усадить пленного франкского короля рядом с собою и собственными руками поднес ему чашу с холодным щербетом. В нем плавали еще не растаявшие кусочки льда, который доставляли султану с вершины священной горы Гермон. Король Ги, несмотря на мучительную жажду, с большим достоинством принял чашу. Она задрожала в его руках. Он сделал всего три неторопливых глотка и передал чашу Рейнальду Шатильонскому, усаженному справа от короля.
По восточным законам, если победитель дает побежденному питье или еду своими руками, это означает, что тому дарована жизнь. И вот, как только Рейнальд де Шатильон принял часу, султан Юсуф тотчас сказал королю через своего драгомана: «Пусть этот человек знает, что взял чашу не из моих рук.» Рыцарь Рейнальд сразу понял смысл слов султана, но чаша не дрогнула в его руках. Он отхлебнул из нее и, приняв, насколько хватало сил, важный вид, поблагодарил не султана, а своего короля.
Тогда султан повелел своим мамлюкам взять рыцаря Рейнальда и поставить его перед ним на колени.
Когда повеление было исполнено, султан спросил франка, чтобы тот сделал с султаном, окажись он у франка в плену. И гордый рыцарь Рейнальд, не моргнув глазом, ответил: «С Божьей помощью, я отрубил бы вам голову.»
Даже тени гнева не промелькнуло на лице султана Юсуфа. Он только кивнул и спокойно заметил: «Кто станет отрицать, что сегодня Божья помощь оказана мне?» После этого он немного помолчал, а потом сказал рыцарю Рейнальду с укором: «Ты отплатил мне злом за то, что я некогда даровал тебе свободу.» Франк очень удивился, не понимая, с каких пор он обязан султану столь драгоценным даром. Султан же напомнил рыцарю Рейнальду о тех временах, когда тот томился пленником в стенах Халеба. «Когда я подступил к Халебу, чтобы вернуть городу законную власть, не кто иной как Гюмуштекин отпустил тебя на волю, надеясь на союз с франками, — сказал султан. — Разве не мне ты обязан своим освобождением?» Рейнальд Шатильонский не смог ответить ничего вразумительного, а повелитель Египта и Сирии стал укорять его за вероломные поступки, за то, что именно он дважды нарушал перемирия и, как самый гнусный шакал, нападал на безоружные караваны.
После этого султан взял саблю, собственноручно отрубил франку голову и вздохнул с облегчением.
Увидев столь молниеносную казнь, король Ги Лузиньян сильно побледнел и покрылся потом, будто весь выпитый им султанский щербет разом выступил на его лице. Салах ад-Дин заметил, что франкский король от страха забыл об обычаях и стал дожидаться той же горькой участи. «Малик никогда не убивает малика, — успокоил он короля Ги. — Но этот подданный малика франков был воплощением коварства и беззакония, и я рад, что своей рукой очистил от него эту землю, как некогда очистил землю Египта от другой коварной души.»
Затем была совершена еще одна казнь, которую, впрочем, при ближайшем рассмотрении, вернее назвать не казнью, а отпущением.
Султан Юсуф обратился к Великому Магистру Жерару с такими словами: «Твои воины, как я понимаю, служат не тебе и даже не малику, а самому пророку Исе. Они отреклись от земной славы и земной радости. Смерть в сражении для их — главная цель жизни. Они хотят взойти на небеса, в свой христианский рай и встретится лицом к лицу с пророком Исой. Все это верно?» Великий Магистр подтвердил, что в словах султана нет ошибок, кроме одной: Иисус Христос не пророк, а сам Всемогущий Господь. «Если они в это верят, то тем более должны быть благодарны мне, — рек султан Юсуф. — Ведь я дарую им то, к чему они стремятся всей душой.»
В войске султана были суфии, полагающие, что их души способны воспарять в божественные высоты еще в земной жизни. Именно им султан приказал умертвить рыцарей-храмовников и госпитальеров. Суфии немедля выхватили свои кинжалы и с неистовым рвением исполнили приказание повелителя. (Разумеется, я не стал описывать за столом, в какое опьяняющее и далеко не божественное блаженство впали они все, заколов франков.)
Самому Великому Магистру султан даровал жизнь, и, признаться, вид у предводителя тамплиеров был не самый счастливый.
Все остальные пленники были отправлены в Дамаск. Благородных рыцарей устроили там скорее не как пленников, а как почетных гостей султана, а всех простолюдинов продали по дешевке на невольничьем рынке…
Я замолк, чтобы перевести дух. Рыцари сидели за столом в задумчивом молчании. Хозяин и его родственник только качали головами, пораженные моим рассказом. И только неуемной монахине все было мало.
— Сударь, вы рассказали все, что любопытно мужчинам, — с укором заметила она, — однако ваш рассказ начался с моего вопроса о супруге графа Раймонда и о том, как обошелся с ней султан. Вы хотя бы запомнили, как она была одета, когда пришла в стан к сарацинам?
— Господи, спаси грешную душу этой заблудшей невесты Христовой! — в сердцах воскликнул Дьердь Фаркаши. — Чтоб у тебя язык отнялся, Катарина! Что ты мелешь?! Тут гибнет лучшее воинство Христово, а тебе только бы платье не запылилось! Не гневайтесь, господа, честное слово. Бог ее накажет. Я спрошу, что же стало с Животворящим Крестом? Ведь Крест Господень был при войске…
— Крест оказался в руках султана Юсуфа, — коротко ответил рыцарь Джон.
— Всемилостивый Боже! — перекрестился хозяин дома и весь побагровел. — Я прожил на свете почти семьдесят лет и многое повидал, но у меня не хватает разумения понять, как же такое могло случиться, что даже Крест Господень не помог христианам!.. А как же тогда помогло им копье язычника, пронзившее саму плоть Христову? Ничего не понимаю!
— А может быть, крест был не настоящим? — негромко пробурчал «медведь».
— Господь с тобой, Бошо! — отшатнулся от него в сторону Дьердь Фаркаши.
— Тут не только вашего, но и всего человеческого разумения не хватит, — с видом уже ничему не удивляющегося мудреца изрек рыцарь Джон. — Разве что на Страшном Суде все узнаем. Только представляется мне, что для некоторых Страшный Суд начинается еще при земной жизни, дабы они не успели натворить лишних грехов и окончательно погубить свои души.
— А как же Крест Господень?! — все сокрушался простодушный хозяин.
— Копье — это копье, и всем ясно, для чего оно нужно, — вступил в разговор рыцарь Вильям Лонгхед. — А Крест Господень — не стенобитная машина, и нечего было таскать его по всем дорогам и на всякую драку. Господь не потерпел и отнял Живоносное Древо у христиан за непочтительное обращение. Так же вышло и со святым градом Иерусалимом. Что говорить, если сам патриарх иерусалимский выкупил себя из плена и отбыл со своим сундуком, полным золота, хотя мог выкупить еще тысячи пленников! Ведь все видели, что сундук, если и полегчал, то не больше, чем корова, когда наложит на дороге кучу.
— Неужели так и было?! — ужаснулся Дьердь Фаркаши.
— Да, я видел это своими глазами, — подтвердил Джон Фитц-Рауф.
Вновь за столом воцарилось тяжелое молчание, и я решил-таки удовлетворить неизбывное любопытство Катарины, дабы немного подсластить горечь сомнений, пропитавшую не только души гостей и хозяев, но — даже блюда и доброе вино.
— Султан Юсуф послал в Тиверию за княгиней Галилеи Эскивой целый отряд мамлюков. Когда супруга Раймонда Триполийского появилась в его стане, султан сам вышел к ней навстречу и пригласил к трапезе, — рассказал я с таким видом, будто между вопросом Катарины и моим ответом не было никаких упреков и никакого разговора. — Она была одета, если мне не изменяет память, в небесно-голубое блио[120], поверх которого сверкала златотканная накидка цвета султанских знамен… Потом султан Юсуф выделил ей шатер, куда более роскошный, чем достался от его щедрот королю Ги де Лузиньяну. Наконец, когда султан вышел проводить графиню Эскиву на дорогу, ведущую к Триполи, он подарил ей чудесное ожерелье из бадахшанских рубинов.
