Виктор Карпенко - Брат на брата. Окаянный XIII век
После ухода Даны Макразь кричала, пела, кружилась. Теперь-то Дувар к ней вернется, ведь у нее такой красивый голос. И она запела. Это пела ее душа. Песня была красивой. Это была песня любви. Ветер подхватил песню и отнес в село Вечкузы. Дувар услышал ее, в песне упоминалось его имя, и перед глазами во всей красе встала Макразь. Он не мог не прийти к ней. Юноша запел песню и пошел к омуту. Быстро сгущались сумерки, небо покрылось тучами, стало черно. Но Дувар шел по знакомой тропинке и пел песню радости, песню любви. Они встретились. До самого утра звучали их счастливые голоса. Под утро Макразь предложила Дувару: «Скоро осень, а за ней придет зима. Станет холодно. Пойдем ко мне. У моей матушки в хрустальном дворце тепло и уютно. Переждем зиму во дворце, а летом вернемся сюда. Я буду тебе женой и рожу тебе сына». Дувар согласился. Она взяла его за руку и повела в воду. Но чем глубже они заходили, тем холоднее становилось. Голова все больше прояснялась. Словно холодная вода смывала и гасила любовный жар. «Подожди, Макразь. Я не могу сейчас пойти с тобой», — воспротивился Дувар. «Что тебя удерживает здесь?» — встревожилась девушка. «Я не могу в таком виде предстать перед твоей матушкой. Мне надо приодеться, получить благословение родителей на женитьбу. Я приду завтра. Жди меня», — и он быстренько вышел на берег. «Смотри же, не обмани!» — напутствовала Макразь, и Дувар ее заверил: «Порази меня гром, если я не приду. Жди».
Но наступил вечер, а Дувар не пришел. Не появился он и на следующий день. Макразь пела свою песню любви, но юноша не откликался. Тогда Макразь крикнула ветру: «Лети в село Вечкузы, что за Давол-горой, передай слова моей любви Дувару». Улетел ветер, но вскоре вернулся со словами: «Не пой больше песен людям. Они недостойны твоей любви. Дувар сейчас сидит за свадебным столом и обнимает невесту. Он не помнит о тебе. Дувар обманул, забыл о своих обещаниях». — «О! Великий Вере паз! — вскричала девушка. — Помоги мне в моем горе! Верни мою любовь!» Вздрогнуло небо, засверкали молнии, налетел ветер. Черные тучи нависли над селом Вечкузы. На самом краю черной тучи появился хромой Пурьгине. В страшном гневе он метнул стрелу на дом обидчика своей дочери, где шумела свадьба. Одни черные головешки от него остались. Пурьгине же вернулся на берег Суры, где в тоске сидела на камне его дочь. Склонившись к ней, он тихо произнес: «Я исполнил волю Вере паза и поразил огненной стрелой неверного». Вскинулась Макразь, обвела прощальным взором увядающую осеннюю природу и нырнула в омут. Больше никто ее не видел. Но еще долго помнили песню любви. Девушки часто приходили к омуту, бросали в него венки из живых цветов, прося у Макрази красоты и счастья. Вот и весь сказ, — устало закончил Солейка.
— А где тот омут, ты не знаешь? — подала голос Цветана.
— Как не знать, знаю. Да тебе-то он зачем? Красота при тебе, а счастье не за горами. Оно всегда рядом бродит, — хитро улыбнулся дед.
После длительного молчания Акинфий распорядился не терпящим возражения тоном:
— Чего запечалились? А ну, все спать! Не то завтра голов не поднимете.
Андрею не спалось. История, рассказанная дедом Солейкой, будоражила воображение. Юноша встал, подбросил хвороста в огонь и направился к реке. От речной глади поднимался туман. Подгоняемый легким ветерком, он причудливо струился между деревьями, цеплялся за кусты и низко склоненные над водой ветки. Андрей сел на большой серый валун.
«Поди, Макразь горевала, сидя на таком же камне, сером и холодном. Да и в воде не сладко, — передернул плечами Андрей. — Да-а-а», — выдохнул юноша и, услышав шорох, насторожился.
К реке по взгорку опускалась расплывчатая в ползущем тумане тень.
«Никак девица! Не Макразь ли?»
Девушка подошла к самому берегу и что-то кинула в воду.
— Прими от меня, Макразь, ожерелье из ракушек. Это самое дорогое, что есть у меня. Прошу тебя, дай прозрения моему любимому. Он не знает, что я его люблю, и не замечает меня. Он чужой в наших краях, и думы его далеко. Но я так его люблю, что готова идти за ним, только позови он меня. Но Андрей, так зовут его, холоден сердцем. Помоги мне, Макразь.
«Вот тебе и раз! — изумился Андрей. — Я‑то думал, что Цветана, насмехаясь надо мной, презирает, считая рабом, а она любит, готова бежать со мной. Но я никому не говорил, что хочу бежать. Даже Мотька еще об этом не знает. Знать, верно говорят, что любящее сердце вещее. Что же делать? Мне-то Цветана в тягость. Одни насмешки от нее… Хотя девка и лицом пригожа, но не по мне».
Между тем, постояв немного на берегу, девушка удалилась. Андрей же еще долго сидел на камне, раздумывая о своем житье-бытье и о своих планах: ежели бежать, то это надо делать на неделе, пока тепло и много зелени. «Вот только кто бы вывел из этих лесов? Может, упросить Солейку?»
Но никого просить не потребовалось. Как-то ближе к ночи, когда все угомонились у костра, кто-то тихонько тронул Андрея за плечо. Это была Цветана. Прикрыв ему рот ладошкой, она поманила за собой. Когда Андрей подошел к ней, она решительно взяла его за руку и сказала:
— Я знаю твои думы и помогу тебе. Пойдем.
Девушка привела его к реке.
— Лесом не пройти. Князь Пургас на всех тропах мужиков поставил, а вот рекой можно. За теми кустами, — показала она рукой, — лодка. Я ее из деревни привела, хватятся только утром. До рассвета ты далеко уже будешь. А плыть надо все по течению. Река сама тебя к городу на Стрелице приведет.
— А как же Мотька?
— Он уже в лодке дожидается. Прощай!
Девушка стремительно обвила его шею руками и крепко поцеловала. От неожиданности Андрей затаил дыхание и не дышал даже тогда, когда она уже убежала.
«Ну и девка! Отчаянная! Такую-то и полюбить не грех!»
Осторожно раздвинув ветви развесистой ивы, Андрей вошел в воду.
4
Плыли ночами, днями же, спрятав лодку в прибрежных кустах, отсыпались. На третье утро объявились под Нижним Новгородом и вскоре предстали перед воеводой Пурешом, приведшим в город половецкий полк. По приказу великого князя шли они на мордву и только дожидались городецкой дружины. Рассказ Андрея воевода слушал с вниманием, не перебивая, кивал, соглашаясь. Лишь после его завершения он сказал:
— Бивали не раз мордву, побьем и ноне.
— А побьем ли? Половцы к простору привыкшие, воюют на лошадях, а здесь лес. Пешему не пройти, не то что конному, — возразил Андрей. — Дорог нет, одни тропы, а на тропах мордва с луками да копьями!
— И тропами пройдем. А кроме того, городецкая дружина пойдет водным путем. Поведешь? Великий князь мне довел, что ты в Городец воеводой направлен.
— Поведу. Дело мне это знакомое, да и путь ведом.
Не помогли мордовским воинам ни родные непроходимые леса, ни охотничья сноровка, ни воинская хитрость — ничто не помогло остановить половцев и городецких ратников. Пургас, собрав по селениям воинов, попытался было стать на пути дружинников, но был сметен и рассеян. Мордовские селения были сожжены, а жители пленены и уведены в Нижний Новгород.
Андрей появился в деревеньке Акинфия уже после того, как там похозяйничали половцы, и только головешки нашел он на месте его добротного дома. К тому времени убитых предали земле, а пленных увели в Нижний. Узнать что-либо о судьбе Акинфия и Цветаны было не у кого.
Часть IV
Купец Авраамий
1
Земля слухами полнится, а ежели слухи те рождены в землях далеких, таящих угрозу, то разносятся они быстрее ветра. Осенние ветры 1227 года принесли в Европу слухи с востока, с далекого Северного Китая: великий Чингисхан умер. Империю татаро-монголов наследовал его сын Джучи, который отдал земли между Яиком и Днепром своему племяннику Бату, и он только через два года ввел свои тумены в половецкие степи. Саксины и половцы, гонимые татарами с низовий Волги, устремились в Булгарию. Плавание по реке стало небезопасным, но Авраамий, презрев опасность, отправился в путь. Шел он с товарами редкими и дорогими, с вестями тревожными и важными. Погостив у Романа Федоровича в Ошеле, купец Авраамий направился в столицу Булгарии, в которой не был четыре года. Сидя на корме насада, он время от времени погружался в воспоминания, переживая всякий раз перипетии своего долгого и опасного путешествия. Авраамий, несмотря на предупреждения встречавшихся на его пути добрых людей, достиг Северного Китая, Монголии и своими глазами видел несметные полчища хана Джучи и даже говорил с ним. Он понимал, что поход на запад неминуем. Такую огромную армию можно удержать в повиновении, лишь завоевывая новые земли, покоряя народы, грабя и разрушая города, кормя, обогащая этого прожорливого зверя. Хана Джучи вряд ли прельстит обезлюдевшая половецкая степь, а значит, он поведет свои многотысячные тумены севернее: через Булгарию и Русь. Побывав у Романа, он уверился в том, что его тревога будет донесена до великого князя владимирского Юрия Всеволодовича. К царю Булгарии он спешил сам.
