Кунигас. Маслав - Юзеф Игнаций Крашевский
Вшебор, напротив, умел и взглядом приласкать, и слушал внимательно, и услуживал пани Марте, не боясь обидеть других. Теперь, когда муж ее воскрес из мертвых, она уж не рассчитывала выйти за него замуж, но желала отблагодарить его за все, высватав ему дочку.
Спытек нахмурился при упоминании о Доливах.
— Знаю, что он вас спас, — сухо молвил он, — да что за диво, если молодой малый займется бабами?
Жена его залилась румянцем.
— Теперь король Казимир будет платить долги за всех нас — для этого мы его и привели.
— Молодой король! — хлопая в ладоши, прервала его Спыткова. — Слава богу, что он вернулся к нам.
— А хоть бы и молодой! — передразнил ее недовольный Спытек. — Да только бабам от этого мало пользы, потому что он наполовину монах!
И, сказав это, он умолк, словно утомленный беседой, и, опершись на посох, задумался.
Вот он нашел жену и ребенка, но что делать дальше с ней и дочерью, да и с самим собою, он не знал. Дома не было — значит, некуда было возвращаться; воевать не было силы, а оставаться лишним бременем в доме Белинов не очень-то было приятно когда-то могучему владыке. Из окровавленного глаза его выкатилась слезинка.
Между тем в городище становилось все шумнее: съезжались гости. И, желая достойно отпраздновать великое торжество победы, Белина не пожалел откопать из земли бочку старого меда, называемого мешком. Служанки уже варили соленое мясо, пекли лепешки, заменявшие хлеб, и готовили кашу.
Все приезжие собирались в большой горнице внизу — в замок прибыли только те, кто привезли с собой Казимира.
Тут был старый Янко Топор, седовласый воевода, опиравшийся на руку сына, Трепка, Лясота и многие другие.
Для многих приезд Казимира казался просто чудом.
Все знали, что он уезжал из страны, глубоко опечаленный и возмущенный, навеки отрекаясь от своих прав на престол, и что королева Рыкса, не желая для сына такого неблагодарного королевства, отдала его корону в императорскую сокровищницу. Ходили слухи, что Казимир, живя в Кельне у дяди, намеревался возложить на себя монашеское одеяние, чтобы потом унаследовать его высокий духовный сан.
И в конце концов, каковы же были силы у молодого короля, чтобы отвоевать королевство, наполовину завоеванное чехами, а наполовину присвоенное себе дерзким Маславом.
Когда гости вошли в главную горницу внизу, все расступились перед ними, приглашая занять места ближе к огню и уступая свои места. Всем было любопытно послушать, что они расскажут, и раньше, чем прибывшие заговорили сами, их уже засыпали вопросами.
На первом месте сидел Янко Топор. Это был человек преклонного возраста, но еще сильный и крепкий, с ясным и веселым лицом, с кудрявой седой бородой и с длинными белыми волосами, которые падали локонами по плечам и составляли оригинальный контраст с румяным лицом. Лицо это носило выражение ума и энергии, и каждый, взглянув на него, сразу угадывал в нем рыцаря и государственного мужа; его мужество, его ум и сердце никогда еще не возбуждали сомнения, и никто, поверив ему, не был введен в заблуждение.
Пока Мешко слушался его советов, все шло хорошо, и Рыкса, поступая согласно его мнению, никогда в этом не раскаивалась. Но завистливые люди стали нашептывать им, что Янко Топор хотел властвовать и управлять всеми. Понемногу отстранили его от двора, исключили из числа приближенных короля и перестали слушать его советов.
А он отправился в свой Тенчин и стал там жить, развлекаясь охотой на оленей.
Только тогда, когда погнали Казимира, когда чехи разграбили Краков, Познань и Гнезьно и Маслав святотатственной рукой посягнул на корону, старый Янко поднялся и сказал:
— Не время сидеть у очага!
И, собрав около себя уцелевшее рыцарство, уговорил их идти вместе с ним искать государя — наследника короны Пястов…
— Это просто чудо Божьего милосердия! — вскричал Лясота, стоявший подле Янко, гревшегося у очага. — Как же все это произошло? Как же вы нашли короля? И как удалось вам уговорить королеву-мать, чтобы она отдала его?
— Да мы и не пытались этого делать, потому что знали, что ничего из этого не выйдет, — возразил Топор. — Кто же из вас не знает королевы? Это женщина святой жизни, но она всегда помнит, что мать ее была дочерью императора. Живя на нашей земле, она никогда не любила ее и всегда чувствовала себя у нас только гостьей. И душой и сердцем она всегда была среди своих немцев. От нас слишком еще пахло язычеством. Зная, что у нас делается, могла ли она отдать нам в жертву сына?
— А как же можно было обойтись без нее? — спросил Белина.
— Воля и милость Бога помогли нам, — продолжал Топор, — я знал, что мы не обойдемся без императора и что вся надежда на него. Ведь если чехи теперь грабили и опустошали нашу землю, то впоследствии они могли угрожать и ему. И вот мы решили явиться к императору Генриху, потому что иначе ничего нельзя было придумать.
— Император сначала не хотел ни видеть нас, ни выслушать. Велел уходить к себе. Вот тут-то мы вооружились терпением. Выгнанные со двора, мы остановились за стенами, на посмешище слуг, но не теряли надежды на милость Божью.
— Генрих Черный несколько раз проезжал мимо нас, пока ему не надоело смотреть на эту толпу упрямцев.
— Однажды, в счастливую для нас минуту, когда император возвращался в свой замок, окруженный свитой из духовных и светских лиц, мы по обычаю поклонились ему. Он, заметив нас, долго не отрывал от нас взгляда, а немного погодя нас вызвали к нему.
— Прежде чем мы решились заговорить, он сам начал речь о том, что мы напрасно приехали к нему, так как он не может и не хочет ничего для нас сделать.
«Всемилостивейший государь, — возразил я. — А я крепко надеялся на Бога и на вашу помощь. Для костела потеряна страна, в которой процветало христианство, а империя ничего не выиграла от того, что верх взяли изменники, которые хотят освободиться из-под ее власти. Неужели же все эти костелы, разрушенные язычниками, разграбленные сокровища и попранные права жителей захваченных земель не вопиют к Богу о мщении? Если же ни римский папа, ни вы, милостивый государь, не вступитесь за нас, то весь наш край погибнет, язычество займет его, а
