Кунигас. Маслав - Юзеф Игнаций Крашевский
Молодой король принимал все эти знаки доверия и преданности с великим смирением и скромностью, почти болезненной.
Невольно вспоминалась ему страшная ночь, когда он должен был, как беглец и санник, бежать из дома своих предков, со стесненным сердцем, гонимый собственными детьми.
И немало было людей среди низко кланявшихся ему магнатов, которым пришлось краснеть при этом воспоминании.
Заметив, что палатка его уже готова и у дверей ее стоит его верный слуга Грегор, молодой король пошел к ней, и, прежде чем закрылась за ним завеса, все видели, как он встал на колени, вознося Богу благодарственную молитву.
На страже у королевской палатки стоял человек, на которого обратились теперь взоры всех прибывших из замка. Многим из них он улыбался, как давно знакомым, другие сами подходили поздороваться с ним. Среди них были и пожилые люди, однако внешность этого человека вовсе не заслуживала такого почтения. Это был старый, верный слуга королевского дома. Теперь уже совсем седой, он еще помнил старые времена при дворе Болеслава. Он был дядькой королевича, первый сажал его на коня, натягивал ему детский лук, учил стрелять, пристегивал ему к поясу маленький меч, приучал для него птиц. Привязался к Казимиру, как к собственному ребенку, и уж никогда с ним не расставался. По внешнему виду это был человек простой, невзрачной наружности, молчаливый, неповоротливый и неловкий в обращении, но очень зорко ко всему приглядывавшийся и обладавший прекрасной душой.
Когда королеву Рыксу изгнали из страны и Маслав принялся бунтовать и настраивать магнатов против ее сына, плачущий Грегор остался при своем гонимом и преследуемом государе. Когда же и тому пришлось бежать из собственного дома, старый слуга пошел за ним в изгнание, и хотя не выносил заключения в монастырских стенах, которое казалось ему неволей, однако остался вместе с королевичем в бенедиктинском монастыре.
Если бы Казимир возложил на себя монашеское одеяние, наверное, и Грегор попросил бы принять его в служки и надел бы черное платье только для того, чтобы быть при нем и вместе с ним. За это Казимир платил ему полным доверием и почти детской привязанностью.
Когда сын Рыксы был увезен из монастыря, чтобы занять дедовский престол, обрадованный Грегор, как верный пес, последовал за ним. Во время боя он всегда стоял подле него с мечом наготове, чтобы отразить удар, предназначенный его питомцу; он ложился ночью поперек двери, чтобы никто не мог войти к нему, а днем стоял на страже у входа.
Магнаты и рыцари, окружавшие Казимира, относились к старику с уважением за то, что он, не играя никакой видной роли при дворе, в действительности нес службу за всех.
Старик никогда не пользовался своим влиянием на короля, молчаливо выслушивал различные просьбы, но ни в какие дела не вмешивался и смиренно уступал свое место другим. Но, если что-нибудь казалось ему подозрительным и вредным, он умел оказать противодействие и не допустить. Не высовываясь на первый план, он всегда был поблизости от Казимира. Король его был еще беден, и он совмещал должности его казначея, кассира и эконома и часто бывал послом и уж с утра до ночи бессменным привратником и подкоморием. Но он этим нисколько не гордился и с почтением сторонился перед магнатами.
Люди, знавшие Грегора и раньше, теперь подходили к нему с низким поклоном, над чем он в душе посмеивался. Это был человек, умевший беззаветно любить и заботившийся только о том, как бы без помехи охранять дорогое ему существо.
Когда король прошел в свою палатку и опустил за собой завесу, прибывшие начали уже без стеснения разглядывать королевских приближенных. Одни обнимались и целовались, другие с нахмуренным лицом отворачивались от своих прежних врагов. Слышались возгласы радости и приветствия, громко назывались имена рыцарей.
Вшебор встретился с Самко Дрыей, Топорчик со своим отцом, другие — с братьями, родными и родственниками.
Велика была радость, но для некоторых пришли и печальные вести об убитых и забранных в неволю.
Вместе с Казимиром приехали старый Трепка и все те, кого Вшебор встретил в лесу. К ним присоединились по пути и другие скитавшиеся без цели отряды уцелевших рыцарей, узнавших о возвращении государя.
Опираясь на посох, с обвязанной головой, стоял тут и Спытек, несколько оправившийся от своих ран; старику было тяжело общество своих прежних врагов: тем, которые спасли его — Трепке и всем сторонникам короля, — он не мог простить своей собственной вины.
Воевода Топор обнимал сына, которого давно уж потерял из вида и считал погибшим. Янко принадлежал к числу тех, которых устранили от двора, а теперь они отправились искать короля в немецких землях и умели склонить его к возвращению.
Счастье было полным, если бы будущее представлялось таким же безмятежным, как сегодняшний день, и не обещало никаких неожиданностей и перемен. Общая радость нарушалась тревожной мыслью: а что-то будет завтра?
Приятелей и неприятелей с одинаковым радушием приглашал Белина отдохнуть в городище, хотя и не мог оказать им подобающего гостеприимства. Некоторые приняли это приглашение и поехали за ним, другие же предпочли расположиться в палатках около короля.
Но раньше еще, чем Белина уговорил своих гостей, Собек, ведомый каким-то тайным предчувствием, прибежал в лагерь искать своего старого пана, хотя и трудно было рассчитывать найти его среди приближенных короля, перед которым он так тяжко провинился. Но предчувствие не обмануло его: Спытек, сойдя с повозки, стоял почти один, когда Собек подбежал к нему и бросился ему в ноги, упрашивая поспешить к жене и дочери.
Он и сам спешил, но не столько на свидание с женой к дочерью, сколько на отдых. Старик, суровый и жестокий со всеми, не делал исключения и для женщин и был для них еще более тяжелым в обращении, чем для своей мужской братии. Его дикость и неукротимость были всем известны, хотя, по существу, он не был ни злым, ни жестоким. Мужественный воин, он и в доме своем ввел военный образ жизни и не терпел малейшего беспорядка или неповиновения его воле. Все домашние трепетали перед ним.
И редко можно было встретить в супружеском союзе два таких неподходящих друг другу существа, как Спытек и его жена. Старик или бранился, или молчал, и в женщинах не терпел болтливости, и в жене он искал молчаливую рабыню. Марта, напротив, любила и поболтать, и пококетничать, хотя бы ради забавы; ей хотелось быть хозяйкой в доме и незаметно управлять самим мужем… Все это
