Поле мечей. Боги войны - Конн Иггульден
Октавиан подпустил бегущих разбойников поближе, а потом вставил ногу в стремя и едва заметно свистнул. Конь поднялся. Весь отряд – двадцать человек – последовал его примеру; всадники вскочили в седла еще до того, как кони полностью поднялись.
Убегающим бандитам со страху померещилось, что на них из земли внезапно налетела полностью вооруженная кавалерия. Семеро отчаянно запаниковали: кто бросился ничком на землю, а кто моментально поднял руки, сдаваясь. Октавиан, не позволяя налетчикам отвлечься, вытащил из ножен меч. Вожак с обреченным видом следил за его действиями, а потом отчаянно сплюнул.
– Ну давай, прикончи нас, – не удержался он.
Несмотря на внешний фатализм, разбойник прекрасно видел и понимал позицию всадников и, когда все пути к отступлению оказались отрезанными, почувствовал даже некое облегчение. Он слышал, что на короткой дистанции человек иногда способен обогнать лошадь, однако, глядя на мощных лоснящихся коней отборного отряда, трудно было даже представить себе такое.
Как только у налетчиков отобрали оружие, Октавиан отстегнул от седла шлем и надел его. Плюмаж слегка развевался на ветру, делая юношу выше ростом и придавая ему внушительный и даже несколько устрашающий вид. Сам он очень гордился приобретением и считал, что не зря потратил на него почти половину месячного жалованья. Бандиты смотрели на своего победителя с немым ужасом, ожидая, когда он отдаст приказ зарезать всех до одного.
– Не думаю, что против вашего хозяина можно будет выдвинуть обоснованное обвинение, – заговорил Октавиан.
Вожак снова сплюнул.
– Не знаю никакого хозяина, солдат, кроме денег, – проворчал он, и лицо его неожиданно приобрело хитрое выражение: прощелыга явно почувствовал, что назревает нечто интересное.
– Но ведь позволить ему выйти сухим из воды даже без добротной взбучки было бы просто нечестно, разве не так?
Октавиан старался казаться невинным и в то же время всеведущим.
Налетчики кивнули. Даже самые тупые уже начали понимать, что убивать их никто не собирается.
– Если ты нас отпустишь, я смогу разыскать этого человека, – предложил вожак, изо всех сил стараясь не позволить себе надеяться на избавление.
Выросшему в городе человеку лошади казались чем-то ужасающим. Он ведь даже не представлял, насколько они огромны, и сейчас то и дело вздрагивал, стоило одной из них заржать или хотя бы фыркнуть.
Октавиан подбросил в воздух небольшой кошелек, и разбойник с готовностью поймал его, а потом, взвесив в руке, отправил в глубокий карман.
– Сделайте дело профессионально, – напутствовал Октавиан и отвел коня в сторону, открывая пленникам дорогу.
Проходя между всадниками, те даже попытались отсалютовать, а потом, боясь оглянуться, поспешно направились к городу.
Еще не проголосовали последние сотни избирателей, а Юлий уже знал, что и он сам, и Бибул получили должности консулов. Сенаторы тут же начали виться вокруг обоих, словно пчелы, а на толстой физиономии Бибула появилось настолько забавное озадаченное выражение, что трудно было сдержать улыбку.
Юлия то и дело кто-то хватал за плечо, кто-то постоянно пожимал ему руку – причем поздравляли совершенно неизвестные люди. Не успел он полностью осознать изменение собственного статуса, как со всех сторон посыпались просьбы, предложения и даже инвестиционные проекты. Такое преувеличенное внимание раздражало и стесняло. Где же были все эти улыбающиеся сторонники и помощники раньше, во время нелегкой избирательной кампании?
По сравнению с дешевой сердечностью сенаторов поздравления Помпея и Красса казались особенно ценными, особенно если учесть, что Помпею легче было съесть кусок стекла, чем произнести простые слова признания чужого успеха – а особенно успеха молодого Цезаря. Однако Юлий пожал протянутую руку просто и естественно, не выдавая удовольствия. Все мысли нового консула уже сосредоточились на будущем. Не важно, кого граждане Рима выбрали в качестве новых руководителей сената. Пока еще прежние консулы обладали в городе реальной силой, и лишь полный глупец мог в момент триумфа выказать в их адрес хоть малейшее презрение.
Магистрат поднялся на небольшой подиум, чтобы распустить последние из центурий. Люди, склонив головы, слушали слова благодарности, закончившиеся традиционным призывом:
– Расходитесь!
Граждане поступили так, как было приказано, и со смехом и шутками разошлись, направляясь к городу, ворота которого до сей поры оставались опечатанными.
Отец и сын – Пранд и Светоний – тоже подошли, чтобы поздравить победителя, и Юлий постарался разговаривать с ними как можно более дружелюбно, стремясь использовать шанс вновь навести те мосты, которые оказались сломанными и в далеком, и в совсем недавнем прошлом, во время избирательной кампании. Он мог позволить себе подобный жест, и Пранд, судя по всему, принял благие намерения и слегка поклонился вновь избранному римскому консулу. Однако Светоний смотрел прямо перед собой: он так и не смог смириться с поражением.
Люди Помпея привели лошадей. Принимая поводья, Цезарь поднял голову: сидя в седле, сверху вниз на него пристально смотрел Помпей. Выражение лица экс-консула казалось непроницаемым.
– Пройдут еще долгие часы, Юлий, прежде чем сенаторы снова соберутся, чтобы утвердить новые назначения. Так что если ты поедешь с нами прямо сейчас, то курия окажется в нашем полном распоряжении.
Красс же склонился и произнес почти шепотом:
– Можешь довериться мне еще раз?
Юлий взглянул на консулов и сразу ощутил огромное напряжение, с которым оба ожидали его ответа. Без колебаний он взлетел в седло и поднял руку, приветствуя толпу. Избиратели ответили дружным приветственным возгласом, и тройка всадников помчалась по полю в сопровождении целой центурии кавалеристов Помпея. Скоро они стали едва заметными точками в пространстве поля.
Глава 20
Трое всадников ехали по улицам казавшегося странно пустым города: жители его еще не вернулись с выборов. Юлий невольно вспомнил дождливый рассвет, когда он в одиночестве шагал по городу, скованному комендантским часом, а затем попал в тот страшный подвал, где пытали сообщников Катилины. Спешившись возле здания сената, он взглянул на Красса, и консул вопросительно поднял брови, пытаясь отгадать причину пристального взгляда.
Юлий еще ни разу не бывал в пустом зале сената. Все трое прошли вперед и сели на скамейку перед трибуной. Каждый шаг отдавался гулким
