Маргарет Джордж - Тайная история Марии Магдалины
И Иоанн Креститель. Он тоже здесь; собственно говоря, как раз из-за него все эти люди сюда и явились. Честно признаюсь, находиться рядом с настоящим пророком бывает страшновато, но он, похоже, страха не ведает. Ничего не боится — как бы мне хотелось быть такой храброй. Вооруженные солдаты явились к нему с угрозами, а ему хоть бы что, он не обратил на их запугивания никакого внимания. А им самим в ответ пригрозил гневом Господним.
Он истощен, шевелюра его всклочена, вся в терновых колючках, одежду составляет грубая власяница, а еду, как говорят, — саранча и дикий мед. Не знаю, правда ли это, про саранчу, но то, что он питается скудно, видно сразу. Думаю, из описания людей, которых я встретила здесь, понятно, что они очень отличаются от тех, кого я знала дома, в Магдале. Даже те, с кем я была знакома прежде, например Симон и Андрей, здесь другие. К слову, Иисус дал Симону новое имя, он нарек его Петром, потому что говорит, он крепок, как камень. Наверняка это было сказано шутки ради, посколку на самом деле Симон-Петр переменчивый и порывистый. С Иисусом трудно понять, когда он говорит серьезно, а когда нет. Правда, я пока еще не очень хорошо его знаю. Вот когда он вернется, тогда…
Позднее твоя Мария напишет тебе еще — ведь если бы не ты, я ни за что не написала бы ни единого из этих слов.
Господь добр, только сейчас я по-настоящему ощущаю это.
Глава 23
— Я не могу больше ждать, — сказал Иуда, поворачивая кусок мяса на конце палки над костром.
Он был занят приготовлением еды для себя. Очевидно, решил, что подкрепится перед дорогой и с первыми солнечными лучами уйдет. Но когда остальные вышли из палатки, Иуда, хотя и без особого радушия, предложил им разделить с ним завтрак.
— В конце концов, вы не знаете, когда вернется этот рабби, или кто он там есть. Я явился сюда, чтобы посмотреть на Иоанна Крестителя, и свое дело сделал. Увидел и услышал все, что мне было нужно. Проповедует он рьяно, но все время талдычит одно и то же, а поскольку ничего нового я уже не услышу, то и задерживаться здесь мне нет смысла.
Иуда осмотрел поджаренный кусок мяса, снял его с дымящейся палки и начал жевать.
— Нет, мы не можем сказать, когда он вернется, — признал Петр. — Да нам и самим надо определиться, что делать. Мы тоже не можем ждать его здесь бесконечно. — Петр тряхнул шапкой густых волос. — Но все-таки, Иуда Искариот, жаль, что ты не сможешь с ним познакомиться. Очень жаль, правда.
Иуда пожал плечами.
— Как-нибудь в другой раз, может быть.
— Сомнительно, что он когда-нибудь еще наведается в Иерусалим, — сказал Андрей, подходя к ним и присоединяясь к разговору. — А ты, кажется, занят в основном там?
— Да, если этот ваш Иисус местный, из Галилеи, то наша встреча и впрямь не слишком вероятна. У меня там дел почти не бывает. Как счетовод я работаю главным образом в самом Иерусалиме, а мозаики, понятное дело, мне заказывают в римских поселениях, таких как Кесария. Впрочем, кто знает. — Иуда вскинул на плечи свою торбу и, уже собираясь уходить, с неподдельной теплотой в голосе сказал: — Я желаю вам и вашему учителю всего наилучшего и хочу предостеречь. Будьте осторожны. Нынешние времена опасны для всех. Как мне кажется, скоро мы надолго лишимся возможности видеть и слышать Иоанна.
— Из-за Ирода Антипы? — спросил Петр.
— Это очевидно. Антипа заткнет ему рот. Дни его проповедничества сочтены. Так что сегодня утром или во второй половине дня, или когда на него найдет, слушайте внимательно — возможно, это в последний раз. Правда, вряд ли он скажет что-нибудь новенькое. — Иуда помахал им рукой. — Приятно было познакомиться.
Он ушел, оставив их в раздумьях о сложившемся положении, весьма неопределенном, все это признавали. Иисус, собравший их вместе, даже не намекнул на то, когда собирается вернуться, и каждому из них нужно было принять какое-то решение.
Вечером разговор на эту тему завел Петр.
— Я не хочу спешить, но мы понятия не имеем о том, когда вернется Иисус. Нас с братом привело сюда другое дело, и оно улажено. Нам пора возвращаться. Иисус сказал, что найдет нас… Приходится верить ему на слово. Я должен надеяться и верить, что он вернется к нам и действительно нас найдет. Ну а пока, поскольку никаких других указаний нет, боюсь, что нам с Андреем нужно возвращаться домой, к своим делам и к делам отца. Мария, ты пойдешь с нами? Или нам передать от тебя весточку?
О, неужели они не могут подождать еще один день? Марии очень хотелось увидеть Иоиля, Элишебу и свою семью, но и уходить, не увидев Иисуса, она тоже не хотела. Мария боялась, что в таком случае перестанет верить, будто все это произошло на самом деле. Теперь, когда она оправилась, пришла в себя, ей просто необходимо увидеть этого человека не в горестной нужде, а при обычных обстоятельствах.
— Нет. — сказала Мария. — Нет. будет лучше, если я расскажу им все сама, покажу, какое чудо произошло со мной. — она повернулась к Филиппу и Нафанаилу. — Нафанаил, ты из Каны; Филипп, ты из Вифсаиды. Это недалеко от Магдалы, Если вы останетесь ждать, тогда я вернусь домой с вами.
На лице Нафанаила отразилось раздумье.
— Задержаться я и верно собираюсь, но надолго ли, пока не знаю. Однако да, когда я буду возвращаться, ты, конечно, можешь пойти со мной.
Иоанн продолжал проповедовать, на мелководье Иордана по-прежнему толпились кающиеся грешники, дни тянулись нескончачаемой чередой. Мария каждый день выходила послушать проповедника, но — вот проклятье! — Иуда оказался прав, Иоанн не говорил ничего нового. Он все время повторял одни и те же слова, все те же призывы и увещевания. Менялись только его слушатели, и новые паломники воспринимали его пламенные воззвания и обличения как откровения пророка.
По мере того как проходили дни, Мария все больше склонялась к мысли о необходимости уйти. Теперь ей казалось, что Иисус уже не вернется. С ним что-то случилось. Они могут ждать вечно, но больше его не увидят.
Исполненная глубокой печали, женщина неохотно подошла к Филиппу и спросила, как долго он собирается здесь оставаться. К некоторому ее облегчению, его тоже мучили подобные мысли. Хочешь не хочешь, но скоро им придется уйти.
Они вошли в палатку и огляделись по сторонам, тоскливо озирая место, столько дней служившее им приютом и убежищем. Жаль, но ведь вряд ли и сам Иисус рассчитывал на то, что они пробудут здесь так долго. Пришло время собирать скудные пожитки, в число каковых у Марии входили и письменные принадлежности, возвращенные ей Петром.
Их последняя ночь была грустной. Мария, Филипп и Нафанаил сидели вокруг костра, почти не разговаривая, и даже сам огонь казался опечаленным и подавленным: горел еле-еле и то негодующе потрескивал, то жалобно подвывал.
Она вернется домой, но всегда будет помнить об этом, о самых удивительных и невероятных днях в ее жизни. Сам Всевышний посетил это место и удостоил ее прикосновения.
— Буду снова рыбу ловить, — удрученно пробормотал Филипп. — А что, нормальная жизнь, как у людей. — Его унылый тон плохо вязался с бодрыми словами. — А может быть, пошлю всю рыбу подальше и засяду за Писание. Буду изучать тексты, как наш Нафанаил.
— Но как ты будешь жить? — вырвалось у Марии. Увидев обеспокоенное лицо Филиппа, она торопливо сказала: — Я что имела в виду — изучением текстов на жизнь не заработаешь, и если твоя жена не будет проявлять сочувствия…
— Сам не знаю, — признался он, поразмыслив. — Об этом я пока не задумывался. Просто вдруг почувствовал, что тратить жизнь на лодки и неводы больше не хочу. Надо наполнить свою жизнь тем, что ты любишь, это главное, а на что прожить?.. Там видно будет.
— Я люблю свою семью так же глубоко, как самое себя, — сказала Мария — Но ясно понимаю, что они меня не поймут. И очень боюсь, что забуду обо всем и в конце концов случившееся будет казаться мне причудливым сном.
— Никакая семья вас не поймет.
Голос раздался из-за пределов света, отбрасываемого маленьким костром. Он казался знакомым, но несколько искаженным.
— Кто там? — окликнула Мария. Теперь странно звучал уже ее собственный голос.
— Я, — У грани круга света появилась фигура. — Я.
Медленно, пошатываясь — явно сказывалось крайнее утомление, — человек выступил вперед, и, как только лицо его осветилось, его мгновенно узнали.
— Учитель! — Филипп подскочил к нему и обнял, поддерживая его.
Иисус! Это был Иисус.
— О учитель!
Мария тоже устремилась вперед, желая обтереть ему лицо или хоть как-то облегчить бремя усталости. Иисус выглядел изможденным, спина его горбилась, обгоревшая на солнце кожа шелушилась и облезала, в глазах, смотревших из глубоких провалов глазниц на исхудалом, осунувшемся лице, отражалось потрясение тем, что ему довелось увидеть.
