Маргарет Джордж - Тайная история Марии Магдалины
— Уходи! — потребовала женщина, помешивавшая похлебку. — Я не понимаю, зачем ты сюда явился. Для того, чтобы распространять свой яд?
Непрошеный собеседник с иронией ответил:
— Теперь я вижу, что кающиеся грешники — народ приветливый и радушный. Вы, как я слышал, преклонили колени перед Иоанном и обязались сделать прямыми стези Господу. Здорово это у вас получается. Ну что ж, да пребудет с вами его благословение!
Он повернулся к Симону-Петру и остальным, как будто принадлежал к их компании.
— Я всегда думал, что если у Мессии будет отличительный знак, то это великая, посланная небесами сила. У Иоанна похоже, ее нет.
— Шел бы ты отсюда подальше, Иуда. — Женщина демонстративно повернулась спиной и ушла, оставив человека в плаще с Марией и ее спутниками.
— Ну вот, а ведь это действительно один из знаков, отмечающих Мессию, — усмехнулся тот. — А вы знаете, что в Священном Писании содержится указание на четыреста с лишним таких отличительных знаков? Четыреста пятьдесят шесть, если быть точным. Ну а что, если у кого-то окажется всего четыреста пятьдесят?
— Откуда ты знаешь, что их четыреста пятьдесят шесть? — спросил Андрей. — Ты…
— Нет, конечно! Этим занимаются книжники, они ведь все свое время тратят на подобные занятия. Я узнал об этом от них, вот так.
Голос у него был звучный, выговор плавный, раскатистый. Кажется, он был не из Галилеи, произношение указывало на какой-то другой край.
— А откуда ты родом, Иуда? — спросил Симон-Петр.
— Из Эммауса, близ Иерусалима.
— Я так и знал. — Андрей, похоже, был чрезвычайно доволен собой. — Я по выговору понял, что ты из Иудеи.
— А я по твоему выговору догадался, что ты не оттуда, — отозвался Иуда. — Ты, должно быть, из Галилеи.
Они кивнули друг другу.
— Я Симон, сын Ионы из Вифсаиды, — представился Симон-Петр. — Это мой брат Андрей, а Филипп, Нафанаил и Мария — все из прибрежных городов, тут неподалеку.
— Моего отца тоже зовут Симон, — сказал Иуда. — Симон Искариот. Он сам из писцов. Поэтому я многое узнал от него. Собственно говоря, он-то и послал меня сюда, можно сказать, соглядатаем. Отец заинтересовался Иоанном, но сам отправляться не захотел. То ли поленился, то ли не желал, чтобы кто-нибудь его здесь увидел, тут я судить не берусь.
Или опасался того, что сам захочет принять крещение? — предположил Филипп.
— Ну, это навряд ли, — усмехнулся Иуда. — Иоанн говорить умеет, но его проповедь не для каждого.
— Мы встретили человека, который… мог бы… — с опаской начал Симон-Петр. — Я хочу сказать, что мы этого пока еще не знаем. Но…
— А кто это? — Иуда встрепенулся.
Может быть, он и впрямь был самым настоящим соглядатаем, шпионом, которого послали собирать имена подозрительных людей для властей в Иерусалиме?
— Его зовут Иисус. Из Назарета.
— Не слышал о таком. — Иуда пожал плечами.
— Он пришел сюда послушать Иоанна, но он не такой, как Иоанн. Совсем не похож. — Все остальные промолчали, и Андрей поправился: — Ну, может быть, самую малость. По-моему, он тоже своего рода пророк.
— И что же он говорит?
— Ну, всего не перескажешь, — промолвил, вступая в разговор, Филипп.
— Неужели ты даже в общих словах не можешь растолковать, каковы его основные идеи? — Иуда, похоже, был раздосадован, что разговорился с тупыми, необразованными людьми.
— Нет, я не могу, — упрямо заявил Филипп, — Тебе нужно самому его послушать.
— Хорошо, значит, завтра. Где он проповедует?
— Он не проповедует. Он ушел в пустыню, один.
— Надолго?
— Не имею представления, — сказал Симон-Петр, — Но когда он вернется…
— Я не могу оставаться здесь вечно и ждать неведомо чего, — пожал плечами Иуда. — И уж во всяком случае не намерен больше слушать разглагольствования Иоанна. Что хотел узнать отец, я выведал и теперь могу возвращаться домой. — Он рассмеялся, — Еще один проповедник. Какая жалость! Ладно, пойду спать. — Иуда зевнул.
— Пошли в нашу палатку, — предложил Андрей. — Место для тебя найдется. А завтра, глядишь, и Иисус вернется.
— Это палатка Иисуса, — напомнила Мария. — Не наша.
— Но разве Иисус не склонен привечать ищущих? — спросил Филипп.
Когда вся компания расположилась внутри под навесом, Мария, которой раньше было не до того, осмотрелась повнимательнее и только сейчас заметила, что внутри нет ничего, несущего на себе отпечаток личности хозяина. Такого, что могло бы рассказать о нем. Все заурядное, самое обыкновенное — одеяла, лампы и тому подобное. Никаких излишеств. Но, с другой стороны, все необходимое для гостей имеется: еда, питье, куда прилечь, чем укрыться. Опять же свет.
Настроение у всех в тот вечер было подавленное: с уходом Иисуса воодушевление стало покидать их. Обыденность брала свое, и чем дальше, тем сильнее. Они сидели на свернутых одеялах и зевали. Разговор не клеился.
Но вот Иуда, попавший сюда впервые и озиравшийся с нескрываемым любопытством, явно хотел поговорить. У него одного, по-видимому, имелся запас энергии, и ему не терпелось ее куда-то направить.
— Итак, — начал он, — я вижу, вы нашли своего кумира.
— Неверное слово, — предупредил Петр. — Никто из нас не ищет кумира.
— Ну, значит, Мессию, — поправился Иуда, откинув изящной, тонкой рукой волосы со лба. Он сидел, скрестив ноги на подстилке, и его темные глаза перебегали с одного лица на другое.
— Нет, и это тоже нет, — возразил Андрей, такой же смуглый и густоволосый, как Иуда, но более крепко сбитый. — Мы просто… нашли человека, который… поразил нас. Вот и все, что я могу сказать.
— Поразил? — Иуда выгнул дугой брови. — Ну-ну. И в каком смысле? Что ж, порассуждаем. Человек может удивить другого двояко — или своим несказанным величием, или полным ничтжеством: таковое удивляет ничуть не меньше. Стало быть, этот ваш Иисус либо бесценен, либо никчемен. — Он помолчал. — Итак, что же именно? Бесценен этот Иисус или никчемен?
— А тебе-то что? — рявкнул Филипп, — Ты ведь явно явился сюда только для того, чтобы преуменьшать дела других. Пришел и давай умалять достоинства Иоанна, а случись тебе встретить Иисуса, попытался бы принизить и его. Такие люди, как ты… они все пытаются выставить или ничтожным, или смешным.
— Но ведь ты даже не знаешь меня, — обиженно возразил Иуда— Сам-то ты разве не унижаешь меня такими непродуманными словами? Да, я ничего не принимаю на веру просто так, но всегда готов выслушать других. И разумеется, хочу увидеть этого вашего Иисуса, раз уж он произвел на вас такое сильное впечатление.
— Наше впечатление и то, что мы о нем думаем, не имеет большого значения, — промолвил Нафанаил. — Гораздо важнее то, что он думает о нас.
— Ну, в конечном счете имеет значение то, что вы сами думаете о себе, — возразил Иуда. — Чужая душа все равно потемки. — Неожиданно он перевел взгляд на Марию. — Ты, например, удивляешь меня больше всего. Женщина, и вдруг в таком месте, одна. Этот Иисус, он что же, собирает вокруг себя женщин?
— Я первая, — ответила Мария. — Сколько еще, возможно, придет, чтобы узнать его, сказать не возьмусь. — Она помолчала, потом вдруг спросила: — А сам-то ты чем занимаешься, Иуда? Ты лишь упомянул, что твой отец писец. Но из твоих слов ясно, что это не твое дело. И вряд ли ты наймит у хозяина, потому как не смог бы отлучиться надолго, выполняя поручение отца.
Вот так, а то цепляется ко всем с вопросами. Пусть сам ответит.
— Ну, постоянного хозяина у меня и верно нет. Я счетовод, веду счетные книги, проверяю записи, чтобы не было осложнений со сборщиками податей. Нанимаюсь к разным людям, как правило, чтобы закрыть податной сезон. Работа сезонная, как многие другие. — Иуда дерзко усмехнулся, довольный тем, как ловко отбил ее наскок, но спустя мгновение выражение его лица смягчилось. — Это мой основной заработок. Но он оставляет мне свободное время, и часть его я использую на собирание мозаик.
Мозаики? Изготовление изображений живых существ! Мария почти ощутила, как все разом мысленно ахнули.
— Не думаю, что в этом есть что-то богопротивное, — спокойно промолвил Иуда, явно понявший, о чем они подумали. — На мой взгляд, всякое Господне творение славно, и воздать ему честь, достойно изобразив его, все равно что воздать хвалу Богу. — Он помолчал и добавил: — Кроме того, римляне хорошо платят. Я украшаю их дома, и они позволяют мне восхвалять Господа на мой собственный лад, моими руками. Закон… каждый вряд ли должен исполнять его одинаково, верно?
— Не в этом дело, — буркнул Петр.
— А я думаю, в этом, — сказал Иуда. — По мне, так Богу угодно, чтобы каждый из нас чтил его на свой лад. В конце концов, зачем он одарил нас желанием рисовать или делать мозаики, если это зло? Господь не стал бы обременять нас такими желаниями, когда бы сам не хотел, чтобы они тем или иным образом исполнялись.
