Станислав Хабаров - Аллея всех храбрецов
Перед ожидаемым посещением Главного все предупреждались строжайшим образом. Ходила по комнатам секретарша. Начальники секторов предупреждали начальников групп. Но в дни предполагаемого рандеву коридоры КБ были оживлены более обычного. Всем было интересно: не приехал ли Главный? И потому каждый выдумывал деловой повод, чтобы выскочить в коридор. В сквозных коридорах корпуса было от того шумно и необычно многолюдно.
Когда к мнимым посещениям в отделе привыкли и не реагировали на них, Главный действительно посетил и корпус и их этаж.
Вызову Мокашова с Карпат предшествовали некоторые события.
Однажды Иркин, вернувшись с совещания и столкнувшись с Воронихиным, уже назначенным заместителем начальника отдела и руководившим теоретиками, сказал в своей обычной манере:
– Чёрт знает что.
– В чем дело? – по обыкновению холодно, спросил Воронихин.
– В КИСе испытания лётнего образца, а от теоретического сектора нет представителя.
– А зачем? На всякий пожарный случай?
– Хорошо, – перебил его Иркин. – Не говорите мне про их теоретические способности. Я готов считать их особенными. Я готов смотреть их в самодеятельности и статьи в стенгазету лучше их не напишут. Только нам сейчас не гастроли нужны. Мы сейчас в КИСе по шею в дерьме. И хотя мы его пока удачно разгребаем, нам его опять наваливают выше головы.
Затем к этому вопросу вернулись в разговоре наверху. Иркин тряс бумагами везде, мол, людей не хватает, но никто не брался разрешить этот вопрос, пока не дошло до Главного.
– Я читал вашу докладную записку, и хотел бы выслушать вас, – сказал Главный, глядя на Иркина в упор. По одну сторону длинного полированного стола сидели Главный и его заместитель, занимавшийся предпилотной отработкой приборов, по другую Иркин и Викторов.
Иркин был прирожденным оратором. Говорил он ёмко и красочно, и всегда находил особенные иркинские слова, которые запоминались и передавались. И на этот раз он четко и обстоятельно объяснил.
– Хорошо, – прервал его Главный, но в это время зазвонил телефон, и Главный на минуту выключился из разговора.
– Ясное дело, – продолжал тем временем зам. – У вас подготовлено распоряжение? Дадим вам людей, для дела дадим…
– И вы просите? – вернулся Главный к столу. – Ни одного человека, – отчеканил он.
– Как? – удивился Иркин.
– У вас в отделе, насколько мне известно, тридцать, как вы их называете, теоретиков…
– Двадцать восемь, – уточнил Иркин.
Викторов шевельнулся и, опережая его, Иркин сказал:
– В цехе от них мало толку.
– Да, – подтвердил Викторов, – в цехе от них толку маловато.
– А вы, – Главный поднялся, обошел стол, подошел к Иркину. – А вы, кончая институт, знали, как сфотографировать Луну?
– Я и сейчас не знаю, – рискнул пошутить Иркин.
– И тем не менее, это не мешает вам руководить работой, – отрезал Главный.
Они перешли к следующему вопросу. Но более всего Иркину было обидно, что тоже самое, хотя и иными словами, он сказал Воронихину.
Заговорили об этом и на отдельской оперативке, и Вадим разводил руками: Нет никого. А Мокашов в отпуске.
– Вызывайте Мокашова, – ответил Воронихин. – Он вам сообщил, как положено, где будет отдыхать?
Вызванный Мокашов не сразу появился в КИСе. Пока ему оформляли вкладыш в КИС, он сидел в своей комнате и считал.
Иногда у теоретиков появлялся Славка.
– Что ты мне в нос свои расчёты тычешь? – возмущался он. – Ты покажи, где записано. Документ.
– Вадим, – спрашивал Мокашов, – не помнишь, где записана частота срабатывания? Не то в эскизном, не то в исходных данных. Приходи после обеда, – говорил он Славке, – я поищу.
– После обеда… – в бессильной ярости улыбался Славка. У меня до обеда приёмка. В цехе сейчас комиссия, а вы вместо того, чтобы присутствовать, выключили телефон.
– Согласно приказу Главного, – отмахивался Мокашов, – телефонные звонки до обеда отменены.
– Не волнуйся? – вмешивался Вадим. – Свалился, как снег на голову, и не доволен ещё.
– А… – махал рукой Славка, вспоминая бурлящий КИС в тихой комнате теоретиков. – Во время испытаний вы обязаны дежурить в цехе. В графике Главного записан ваш отдел.
– Ты подумай, – улыбался Вадим. – Ну, какая польза в цехе от теоретика? Он между делом прибор сожжёт или попадёт под напряжение. Ты чего, нашей смерти хочешь?
– Я хочу, чтобы вы тоже чесались, когда система идёт, а не решали задачки для собственного удовольствия.
– По-моему, он многого хочет, – кивал Вадим, но Мокашову сказал: – Позвони, не оформили ли тебе вкладыш?
После этого начальник отдела Викторов вызвал Мокашова к себе и сказал, как обычно, четко и мягко:
– Вы, наверное, в курсе дела. В КИСе идут проверочные испытания. И по ходу их возникают разные вопросы и по вашей части. Так что некоторое время придётся походить в цех. Узнайте, когда нужно появляться. Главное, следует быть на месте во время испытаний, чтобы не было замечаний.
Сначала от Мокашова ничего не требовалось, и он сидел рядом со Славкой возле испытательных пультов системы и даже вопросами мешал. Но затем всё закрутилось каруселью, и он лишь вспоминал о своей тихой комнате и шахматах в обед.
– Ну, как, теоретик, – говорил Славка, – это тебе не пиво со шпикачками.
На работе теперь они почти не расставались. И даже уходя из цеха, шли вместе от проходной..
Дни испытаний мелькали, как колёса проходящего поезда: не на чем взгляд остановить. В памяти оставалось лишь утро, когда Мокашов вскакивал от внутреннего толчка. Вскакивал, бежал в ванную, засовывая голову под кран. Потом завтракал, и то было еще его личное время. В голову его приходили разные посторонние мысли, и о работе он старался не думать.
Он брился, одевался и выходил из дома, доходил до скверика, где ожидал его Славка. И это то же было ещё его личное время. Появлялся Славка, и они шли через сквер, и пока говорили о постороннем. Но затем кто-нибудь не выдерживал, они начинали спорить, и с этого момента начинался их сумбурный, напряженный трудовой день, заканчивающийся поздно вечером.
Собственно, по их системе работы может быть и было всего на два-три часа в день. Но то там, то тут возникали задержки по вине того или другого отдела. В журнале испытаний они так и заносились: задержка по системе терморегулирования – СТР, и эстээрщики бегали с выпученными глазами, и волновались, потому что держали всех.
Но даже нормальные испытания с неизбежными повторами, как при съёмке кино, тревогами и непременной ответственностью, с необходимостью моментального ответа на любой вопрос, изнуряли их полностью. Несколько раз в КИСе появлялся Главный, но по их системе в это время, слава богу, не было замечаний.
Сначала их разбили на смены. Но получилось, что свободный от смены не мог усидеть на месте и обязательно тащился в цех: посмотреть всё ли в порядке и как дела? Подключать новых было бы бесполезно. С ними вышло бы больше мороки.
– Нет, никого не надо, – отвечал Славка на вопрос Иркина, – ничего, вроде бы, и теоретик, оказывается, человек.
Мокашов был рядом, он слышал ответы Славки, но ничего не говорил. Звонили они из кабинета начальника КИСа, и здесь громко был слышен голос диспетчера по громкой связи, гремевший на весь цех.
Последние дни по-разному сказались на каждом из них. Мокашов стал удивительно рассеян, а Славка молчалив. Они договорились о возможности хранить всю испытательную техдокументацию в сейфе, рядом с баррикадами пультов, и это облегчало дело. Теперь не нужно было бегать полдня, разыскивая нужную инструкцию, и приходить в ужас от того, что кто-то её уже востребовал и унёс. Мокашов быстро находил нужное, и без слов показывал Славке.
Он и сам замечал в себе некую перемену: сделался спокойней и ответственней, не реагировал на каждой дребезг, и определяющие всё больше считались с ним.
– Ну, теоретик, – говорил Славка, – Беги, советуйся со своим начальством.
– Ты о чем? – спрашивал Мокашов и, как правило, отвечал:
– Это не по нашей части.
– Смотри, закопаешься. Лучше в отдел позвони.
– Думаешь, лучше?
– Только не напутай. Берешь на себя всю полноту ответственности?
Но Славка понимал, что Мокашов теперь машину знает лучше других и разбирается в документах, а документы более надежный источник, чем слова.
– Не суетись, покажи Вадиму. Отчего не посоветоваться с умными людьми?
– Ничего, – отвечал Мокашов, – перебьёшься.
Теперь по большинству вопросов, минуя Вадима, обращались прямо к нему.
Несмотря на некоторые задержки, они даже опережали график испытаний, и в целом дело уже шло к концу. Но в этот день испытания затянулись. Несколько раз давали отбой по вине пятого отдела. Не проходила команда на отстрел антенн. Все порядком устали, и когда прозвучала команда отбоя, до Мокашова не сразу дошло, что это всё, конец.
Он сидел согнувшись, заторможенный и по-прежнему смотрел на пульт, так что Славке пришлось его одернуть:
