Последние саксонцы - Юзеф Игнаций Крашевский
Толочко и Змигродский, должно быть, пировали с утра до ночи, потому что их передавали из рук в руки. При таких счастливых знамениях в ротмистра также вступило мужество, к нему вернулась весёлость. В свою гостиницу Под Трубачом, за городскими воротами, он вернулся довольно поздно и уснул крепким сном. Змигродский, вернувшись намного позже, тем ещё развлекался, что кричал и толкал сладко спящего, пока не разбудил, объявляя, что хочет только знать, что ему снилось.
Толочко заснул снова и, чуть позже разбуженный утром слугой, едва имел время одеться, чтобы побежать в замковую часовню на святую мессу. Из назначенного ему места он мог присмотреться к королю, который вошёл, тяжело ступая, потому что, казалось, что ноги его опухли. Лицо, хотя мягко улыбающееся, выражало чрезвычайную усталость, во время богослужения его глаз закрывались и он казался дремлющим. Всё же и мессу, и молитвы, за ней следующие, он слушал, набожно вставая на колени и молясь. Только когда ему пришлось вставать, чтобы поцеловать дискос, люди должны были помогать ему и взять его под руки, но Забелло объяснял это привычкой.
Неизвестно, по какой причине, ротмистр с любопытством разглядывал короля; он нашёл его грустным и сам испытал неприятное впечатление. Забелло, который его сопровождал, нёс в этот день службу, и привёл его в свою комнату.
Толочко не надеялся получить в этот день благоприятную новость от Брюля, но хотел быть настороже, чтобы не терять времени. Поэтому, сближение с особой короля, с шамбеляном, у которого могли быть новости о подписании документов, ему было весьма на руку. Забелло также рад был поделиться с приятелем своим завтраком с королевской кухни.
За довольно многочисленным кортежем придворных, сопровождающих его величество, он направился в замок, где его ждал Брюль. Забелло отвёл Толочко в свою комнату. Он велел быстро подавать завтрак, потому что всегда имел волчий аппетит, а сам пошёл появиться на мговение в покоях.
– Король, наверное, что-нибудь перекусит и сядет с трубкой слушать, что ему Брюль в этот день принёс, и я смогу к вам вернуться.
Тогда Толочко сел у окна и, присматриваясь к чересчур оживлённому движению на замковых дворах, спокойно ожидал приятеля.
Прошло немного времени, прежде чем шамбелян вернулся и позвал на перекус.
– Вы видели короля? – спросил ротмистр.
– А как же! Он даже спросил меня о том, что слышал о нескольких господах, прибывших из Польши, а я ему о вас упомянул.
Бунчучный рассмеялся.
– Это ему почти ни о чём не говорит, он наверняка меня не знает, как большую часть своих верноподданных. Как он сегодня себя чувствует? – добавил Толочко.
– Здоров, только ноги, возможно, в часовни застудил, а у него в них заслуженная подагра, – ответил шамбелян. – Пока подагра в ногах, человек здоров, когда она зашагает к голове и груди, – нет спасения. Доктора велели ему лечь в постель, чтобы согрелся. Потом в своё время сядет за обед и хорошо поест, потому что он может показать свой аппетит. Есть и пьёт, что называется.
– Дай Боже, на здоровье, – вставил Толочко.
Недолго там посидев, Забелло вышел для службы, а ротмистр, найдя себе удобное кресло, обитое кожей, погрузился в него и в мысли о панне Аньели.
Шамбеляна, который хотел тут же вернуться, не было полчаса; прошёл час, ротмистр его не дождался. Приближался полдень. Однако от этого никакое отчаяние Толочко не охватило. Он полагал, что Забеллу задержала служба при короле или желание узнать о чём-то, чтобы послужить ему. Однако же в коридорах какая-то беготня, оживлённые движения, нетерпеливые голоса, слышавшиеся всё чаще, казались ему подозрительными. Он находил это чем-то необычным, но успокаивал себя тем, что обычной жизни не знал.
Затем дверь вдруг открылась и в спешке вбежал Забелло, но бледный как стена. Толочко вскочил со стула.
– Несчастье! – крикнул, вбегая, шамбелян. – Несчастье! От этих озябших ног у короля подагра, по-видимому, поднялась вверх. Около него уже полно докторов и цирюльников. Какое-то время назад, когда я к тебе пришёл, не было ни малейшей опасности, а теперь боюсь, как бы через мгновение уже не было никакой надежды.
Ротмистр заломил руки и наивно выкрикнул:
– А моё письмо на староство не подписано! Ох уж моя доля! Но может ли быть, что ты говоришь? Король вчера был здоров, как рыба.
– Здоров был ещё час назад, когда, лёжа в кровати, мне улыбался. Я бы жизнь отдал, что к обеду встанет, а теперь, когда я шёл сюда, этот негодяй, цирюльник Харон, пробормотал мне: «Что толку докторов приводить! Ему ксендз более нужен, чем они.»
Толочко побледнел и, словно в него молния ударила, стоял ошарашенный.
– Мой ротмистр, – обратился к нему Забелло, – мне кажется, что тебе тут нечего делать. В замке в этой комнате тебе будет грустно сидеть одному и неудобно. Возвращайся в гостиницу; я дам тебе знать, что нам Господь Бог пошлёт. Однако я не скрываю – из того, что слышал и видел, предсказания плохи. Седьмого дня сего месяца мы собирались отмечать шестьдесят семь лет со дня его рождения. Дай Боже, чтобы он дожил до них!
– Эта несчастная моя доля! – забормотал Толочко. – Да свершится воля Божья!
Он схватил Забеллу за руку.
– Шамбелян, – прибавил он, – разреши мне тут остаться; я скоро узнаю, что меня ждёт. Но, что тут говорить о себе, когда неизвестно что со страной станет.
– Если хочешь, – сказал шамбелян, берясь уже за дверную ручку, – останься здесь. Ты в нескольких шагах от спальни короля, дам тебе знать, что случится.
Сказав это, он очень поспешно выбежал.
Двор замка уже был полон набежавших отовсюду членов королевской семьи, духовенства, урядников, лекарей. Никто не обращал внимания на ротмистра, который, желая лучше присмотреться и прислушаться к тому, что делалось, остался, прислонившись к стене, на перешейке, по которому пробегали перепуганные слуги и придворные.
На лицах входящих и выходящих можно было прочесть, каким угрожающим стало положение. Говорили громко. На вопрос о здоровье короля лекари говорили открыто:
– Король умрёт. Он очень плох. Ни у кого из нас нет ни малейшей надежды. Ему ещё пускают кровь.
Брюля, которого во время внезапной перемены состояния здоровья короля в замке не было, может, только часом позже принесли в паланкине.
Ротмистр увидел его почти бессознательного, вбегающего на верх и проталкивающегося в спальню, в дверях которой было столпотворение слуг и придворных старшин. Всемогущего мгновение назад министра толкали и, словно его падение уже
