Семко - Юзеф Игнаций Крашевский
Для этого нужны были ловкость, гибкость и опыт Бобрка, который везде и всегда мог втиснуться, даже там, где уже ни для кого места не было. Именно в ту минуту, когда люди, возвращающиеся с Семко, шли с лошадьми в сараи, клеха, возвращающийся из местечка, показался в воротах, одним взглядом распознал, что там делалось, и вместо того, чтобы идти в комнату канцлера, куда был должен, проворно направился к конюшням.
Поездка князя, цели которой он до сих пор не мог разгадать, была для него теперь важнейшей задачей. Во время его отсутствия он рыскал по всем углам в поисках какой-либо информации о ней, малейшей указки, но ничего найти не мог.
Самым уважаемым источником для извлечения чего-нибудь, ему казалось более близкое знакомство, заключённое с Блаховой и Улиной. Старуха была очень набожной, он поймал её на клей очень эффективных молитв и заклинаний против всяких дел злого духа, знанием которых хвастался. При ней он делал такую покаянную и елейную физиономию, такими медовыми словами с ней говорил, так ловко льстил, что Блахова видела в нём почти святого человека.
В то же время он старался понравиться прекрасной Улинке, но тут ему не повезло. Некий инстинкт пробудил в ней отвращение к этому человеку, от которого смердило ложью.
Были минуты, когда и она заслушивалась, когда он рассказывал о святых мужах и женщинах, о чудесах и чудесных приключениях, но любая фальшивая нота, косой взгляд выдавали опасного человека.
Она предупреждала о нём мать, которая на это возмущалась и даже не давала ничего говорить на богобоязненного клеху.
Старуха принимала его вечерами с должным почтением к облачению.
Кормила, поила и слушала, удивляясь дочке, которая сидела в углу как можно дальше и ни словечком не вмешивалась в благочестивую беседу. От неосторожной старухи Бобрек узнал очень много мелких вещей, на первый взгляд маленького значения, из которых он мог извлечь некоторые выводы. Он пробовал выяснить насчёт того путешествия Семко, будучи уверенным, что цель его не была для женщин тайной, но Блахова из грозного взгляда дочери догадалась, что не стоило ни словом об этом говорить.
Бобрек помог себе несколькими молитвами против разных болезней, подарил и четыре Евангелии, чтобы повесить в комнате, и чётки, якобы привезённые из Святой Земли, за что получил великую милость. Однако Улинку ничем задобрить не мог, гнушалась им. Опасаясь только болтливости матери, она всегда стояла на страже, когда он приходил. Его любопытство было ей подозрительным.
Тем, что Блахова иногда рассказывала о молодости князя, его сходстве с отцом, вспыльчивости, клеха воспользовался, чтобы создать себе некоторое представление о характере. То, что в дорогу он взял Каукиса и Визунаса, породило в нём подозрение, что путешествие могло везти к Литве, хотя предположение казалось маловероятным.
Увидев возвращающихся людей князя, Бобрек подкрался к конюшням. Он действительно попал, как ожидал, на вопросы челяди, где бывали, что с ним было и т. п., но ответы были такими короткими и невнятными, что из них ничего вытянуть было нельзя. Поэтому он должен был позвать на помощь глаза, присматриваясь к приезжим, чтобы сделать заключение из того, что везли с собой. Они как раз снимали с коней мешки с шубами и подарками Ягайллы, которые собирались отвезти в казну.
Бобрек это запомнил.
Он заметил также, что в числе лошадей, которые вышли с князем, прибыли две маленькие, волосатые, коренастые, очень похожие на тех, какие он видел в Мальборке, которых пригнали из Жмуди и Литвы. Всё это имело для него большое значение, хоть уверенности не давало.
Из конюшни с этой добычей он как можно скорее побежал в комнату канцлера и сел за письмо, обещая себе хорошо навострить уши. Ксендза-канцлера там не было, а мальчик для услуг ничего не знал, кроме того, что князь вернулся, что заблудился в лесу и чуть там не умер от голода и холода.
Бобрек, слушая, улыбнулся сам себе, закрыв рукавом лицо. Склонившись над бумагами, царапая их, ему пришлось долго ждать епископа. Он надеялся, может, что и этот чего-нибудь разболтает.
– Слава Богу, – сказал он, обращаясь к входящему, – что князь вернулся здоровым и целым. Я каждый день молился за него.
– Я слышал, он заблудился на той охоте, без которой они жить не могут, – сказал канцлер.
– И старичка-каноника, который сопровождал князя, где-то по дороге потеряли, потому что его нет, – сказал Бобрек.
– Что удивительного? – быстро смотря на него, ответил канцлер. – Брат давно вернулся в монастырь.
Клеха начал писать снова, но в тот день перед окном мелькало столько новых лиц, столько можно было подслушать и подсмотреть, что он недалеко продвинулся в начатом параграфе. Однако, для отвода глаз, он продержался над пюпитром до сумерек, всё ещё надеясь уловить какое-нибудь неосторожно выскользнувшее слово.
Наконец, сложив свои писменные принадлежности и смиренно попрощавшись с канцлером поцелуем руки, вместо того, чтобы вернуться к Пелчу в город, Бобрек пошёл к Блаховой, дабы и её поз-дравить с счастливым возвращением князя.
Он нашёл её одну. Улинка, о чём легко догадаться, была у князя. Старуха сидела у огня; она была задумчива, грустна, дремала.
– Слава Ему, что вернул нам дорогого князя, – сказал он старухе, – вы так по нему скучали!
Блахова поправляла огонь.
– Разве мы ему долго будем радоваться? – сказала они тихо. – Ждали уже тут его… Если бы только не соблазнились на войну… Я слышала, воевода во все стороны разослал за людьми, а Бартош ждёт! Там, я слышала, в Великой Польше и на Куявии готовится как в горшке.
– Ну, что тогда? – засмеялся Бобрек. – Может, ему корону приготовят! Все её желают, все её ему предсказывают. И то добрый знак, что крестоносцы не будут против него, ибо известно, что они князю дали деньги на эту войну.
Блахова промолчала. Она многого не понимала, а опасалась всего.
– Ах! – пробубнила она, беря кудель. – Если бы он имел разум, сидел, сидел бы спокойно дома, как покойный отец и брат, напрасно бы не срывался. Корона как корона, а шишек непременно получит, и ещё, упаси Боже, на нашу Мазовию нападут немцы.
Бобрек неловко повернул разговор, потому что ему не терпелось воспользоваться им, пока не пришла Улинка.
– Что это там людишки говорят, – сказал он, – якобы князь заблудился в лесу и столько времени умирал с голоду? Это басня,
