Мария Фагиаш - Танец убийц
— Я благодарю Вас, Мика, за то, что Вы пришли, — сказала она.
Он не был готов к тому, что его ласкательное имя она произнесет так легко.
— У меня не было выбора, мадам. Как я мог отказаться от приглашения, которое было передано вооруженным патрулем? — Он ожидал ответа, но она молчала. В нерешительности он спросил: — Что Вам угодно, мадам?
Она внимательно рассматривала его.
— Вы почти не изменились. Да, Вы выглядите даже еще моложе, чем при нашей последней встрече. В отличие от меня. Я постепенно разваливаюсь. Однако же я не провела трех лет в Швейцарии.
Из болтовни своих знакомых он знал и был готов к тому, что Драга постарела и утратила свою красоту; но это было не так. Волнение новой встречи с ним и тщательно наложенные румяна окрасили ее щеки, а цвет ее глаз менялся от смарагда до топаза, в зависимости от того, как падал свет от люстры. Конечно, она располнела, и намечался двойной подбородок, но над ее голосом годы оказались не властны — он звучал по-прежнему тепло и мелодично и придавал обычно твердым славянским согласным непринужденную мягкость. Ее голос всегда обладал огромной властью над ним. Когда она окликала: «Это ты, Мика?», едва только он поворачивал ключ в замке их домика, Михаила тут же охватывала волна страсти. С тех пор он никогда больше не возвращался так охотно в дом ни одной из своих возлюбленных.
Сейчас это волшебство вновь подействовало, но лишь на короткий момент, поскольку Михаил срочно напомнил себе, что женщина перед ним не та Драга, которую он знал шесть лет назад, и такой она уже никогда не будет.
— Зачем Вы меня вызвали?
— Я слышала, что Вы назначены личным адъютантом короля. Должна признаться, это меня некоторым образом удивило.
— Меня тоже. И в удивлении я пребываю до сих пор.
— Это была идея генерала Петровича. Он знал, что Вы принадлежали к узкому кругу короля Милана, и думал, что Вы сможете как-нибудь способствовать примирению между королем и армией.
— Мне неизвестно, что есть необходимость в таком примирении.
Ее глаза сверкнули, как у кошки, готовящейся к прыжку.
— Бог мой, где же это Вы пропадали?
— В Швейцарии, мадам.
— Оставьте, наконец, эти бесконечные «мадам»!
Эта вспышка была как бы мостиком к прошлому. Ее гнев возникал всегда неожиданно, как залп из винтовки, и так же быстро угасал, не вызвав ни малейшего эха. На этот раз, однако, мрачное выражение на ее лице, скорее обиженное, чем сердитое, не сменилось мягкой улыбкой. Драга была близка к тому, чтобы заплакать.
— Как я могу называть Вас иначе, не допустив оскорбления королевского высочества? — спросил Михаил.
Она опустилась в кресло, обитое такой же розовой парчой, что и стены. На полу лежал обюссонский ковер[95] с вытканными на нем чудесными бутонами роз, — Михаил сейчас приметил. Во времена двоецарствия эта комната относилась к покоям молодого Александра; она выглядела скорее безвкусно, с креслами, обитыми домотканым полотном, и с меховыми шкурами на полу. Отец и сын, при их огромном доверии друг к другу, часто скрывались здесь от суеты Конака. Единственным предметом из того времени был внушительный портрет Милана, который в этой розовой комнате смотрелся довольно смешно. Да и самой Драге, как подумалось Михаилу, не шло это земляничное окружение, происходившее, казалось, из романтических мечтаний шестнадцатилетней барышни.
— Ах, Мика, — устало и едва слышно сказала она, — значит, и ты меня презираешь?
Такие слова из любых других уст он расценил бы как расчетливую попытку вызвать сочувствие, но ее голос, звучавший с таким отчаянием, глубоко тронул Михаила. Это был не легкомысленный кролик, беззаботно жующий салатный лист в клетке удава, — Михаил усматривал в Драге измученную душу, которая видела перед собой разинутую пасть чудовища.
— Я тебя не презираю, Драга, хотя, видит Бог, для этого было достаточно оснований.
— Почему? Потому что я тебя оставила? Но то, что было между нами, Мика, не имело никакого будущего. Скажи ты тогда только одно слово, хотя бы намекни, я и сегодня была бы с тобой. Ты это и сам знаешь, Мика, не так ли?
«Спаси нас Бог, — подумал Михаил, — мы не должны сейчас говорить о таких вещах».
— Если бы Вы, как я, были рядом с королем Миланом, когда он умирал в своей квартире в Вене…
— Он меня терпеть не мог!
— Не без веских на то причин. Сначала эта попытка покушения, для которой был нанят Кнезевич, потом приказ твоего супруга застрелить Милана, если он осмелится ступить на землю Сербии. И в обоих случаях это было твоих рук дело.
— Если бы так! Несчастье следовало одно за другим. Я больше не была собой, у меня вконец расстроились нервы. Что мне дали те три года, когда я была Сашиной возлюбленной? Дом на улице Короны, кое-что из украшений и весьма сомнительный титул официальной любовницы короля. Люди пресмыкались передо мной, а на самом деле презирали. Только не подумай, что я этого не знала! Мне уже было тридцать четыре — на какое будущее я могла рассчитывать, если бы Саша бросил меня? И тут он предлагает мне стать королевой. Только святая отказалась бы от этого или дура — я ни то ни другое.
— Нет, точно уж не святая, но дура, пожалуй. Вам выпала уникальная возможность, а Вы ее не использовали.
— Я пыталась, Мика, поверьте мне. Я хотела походить на старых героинь вроде Милицы или Любицы при старом Милоше. На приемах я одевалась в национальные костюмы, на государственных обедах подавали чорбу[96] и джувеч. Я посетила могилу этого негодяя Карагеоргия — хотела показать русским, что стараюсь быть королевой всех сербов, в том числе и сторонников Карагеоргевичей. Чтобы ублажить клику Милана, я уговорила Сашу совершить со мной паломничество к могиле его отца. Это было ошибкой. Когда я впервые ступила на землю монархии, ни от кайзера, ни от эрцгерцога не последовало приглашения. Меня принял правитель Хорватии — по сути, чиновник на службе у кайзера, полное ничтожество. Он даже жену свою не взял с собой — будто бы с дамой что-нибудь случится, сделай она передо мной книксен.
— Послушайте, Драга, хорошей королевой не стать только из одного приветствия на границе от Франца-Иосифа.
— Но я же хотела этого не для себя, а для Сербии! Мир должен был узнать, что Сербия — это вовсе не турецкая провинция, а независимая гордая страна. Последней пощечиной был отзыв приглашения в Ливадию. Неужели то, что я захотела иметь ребенка, так уж плохо? В чем тут преступление? Разве мужчины, которых я любила когда-то, просто не перестали бы существовать, если бы я родила для Саши сына? Николай и Александра отменили приглашение совсем не из-за мнимой беременности. Они от меня отказались, потому что я им стала не нужна.
Загадка Драги Машиной, этой женщины, которую он попеременно то любил, то ненавидел, тайна ее успеха и ее поражений вдруг открылась Михаилу. В роли королевы Сербии она провалилась совсем не от чрезмерной алчности, не от мании величия и не столько из-за необдуманных поступков, сколько от неуемного стремления отвечать собственным обывательским представлениям о ценностях. Ей хотелось мужа, детей, защищенности и в первую очередь уважения — истинных благословений, которые получает каждая женщина, каждая, за исключением той, что вышла замуж за балканского короля на десять лет моложе ее. Душевное спокойствие, исполнение всех тайных мечтаний, за которые она сейчас боролась без надежды на успех, — все это могло стать реальностью, останься она с Михаилом Василовичем в том маленьком домике с белеными стенами на холме у кафедрального собора. Ее бы любили соседи, даже зная, кто она такая. Для королевы Сербии сердечности не находилось, монаршие соседи отворачивались, когда она протягивала им руку. В их глазах и в глазах своих подданных она читала лишь одно презрение.
Оба молчали: он — стараясь разобраться в своих чувствах к ней, она — желая узнать, что же это за чувства.
— Одно ты должен знать, Мика. — В ее голосе слышался призыв поверить ей. — После тебя я, кроме Саши, не спала ни с одним мужчиной.
— Разве сейчас это еще важно, Драга?
— Обо мне рассказывают ужасные вещи. Все это ложь. Я согласна, это не всегда было легко для меня. Он мне очень нравится, я благодарна ему, но…
— Это касается только Вас и его, Драга. Вернемся к делу. Зачем Вы пригласили меня?
Она закрыла лицо руками; на одном из пальцев вызывающе сверкнул бриллиант, полученный ею при помолвке.
— Спасите нас, Мика! Поговорите с ними!
— С кем?
— С ними. Вы же знаете, с кем. — Она встала. — Это же не случайность, что Вы вернулись из Женевы как раз в тот день, на который назначен переворот.
Он хотел перебить ее, но она продолжала:
— Вы были сторонником короля Милана и продолжаете им оставаться. И остальные заговорщики тоже. Они приговорили нас к смерти. Умоляю, Мика, пойдите к ним и скажите, что мы готовы сдаться. Дайте нам saufconduit[97], мы покинем страну. Взойдет ли на трон Петр Карагеоргиевич или Никита фон Монтенегро, нам безразлично. Нам больше нет дела до этого. Мы и пальцем не шевельнем. Обещаем, кроме того, уговорить тех немногих друзей, что у нас есть, перейти на их сторону. Дайте нам несколько дней, и мы уедем и из дворца и из страны. Я мечтаю об этом уже несколько месяцев. Хотя я и надеялась уйти с поднятой головой, но сейчас это уже не имеет для меня никакого значения.
