Мария Фагиаш - Танец убийц
Ее резкий истерический смех застал его врасплох. Янковски порывисто выпрямился и взглянул на Драгу с обидой и возмущением.
— Что здесь смешного, мадам?
— Удивительно, насколько один шпион похож на другого, — сказала она, продолжая безрадостно смеяться. Слезы, вызванные то ли весельем, то ли гневом, текли по ее щекам. — Полковник Грабов предложил мне то же самое. За исключением корабля. — Она снова засмеялась. — Только потому, что у него его нет. Во всяком случае, на Дунае. Но скоро они там будут, вот увидите. Русские канонерки станут плавать по голубому Дунаю. Вам же не останется ничего, кроме вальса. — Она напела пару тактов, а потом продолжила: — Вероятно, это именно то, о чем Вы давно мечтаете, господин старший лейтенант. Чашечка кофе со сливками и сотня скрипок, играющих вальс «На голубом Дунае». И к черту Белград с его гуслями[92], коло[93] и старой, никому не нужной королевой.
Ему подумалось, не пьяна ли она. Он не знал, как реагировать на эти неконтролируемые высказывания. Наконец она встала и дала понять, что аудиенция закончилась.
— Я сделал Вам это предложение, мадам, — сказал он официальным тоном, — еще до уведомления моего правительства. — Он уже раскаивался в том, что пожалел эту сумасшедшую. — И если правительство не согласится с моим предложением, это будет мне стоить карьеры. Обе державы строго придерживаются австро-русского договора 1897 года в части договоренности о невмешательстве в дела Балканских стран. Предоставление Вам убежища в посольстве означает нарушение этих договоренностей. В случае, если Вы согласитесь на мое предложение.
— Нет, спасибо, господин старший лейтенант. Я вижу, Вы обиделись. Вы думаете, что я посмеялась над Вами. Это не так. Я рассмеялась потому, что полковник Грабов сделал мне точно такое же предложение, но только после того, как я угрожала ему шантажом. Вы же, напротив, сделали свое предложение от чистого сердца. Речь, однако, идет не о моей собственной судьбе. Я боюсь за короля. Если бы, покинув страну, я могла его спасти, я бы приняла Ваше предложение немедленно. Чуть раньше, вероятно, имело бы смысл, теперь — поздно. Если я уеду сейчас, это будет просто дезертирством. Лучше погибнуть вместе с ним.
Против его воли речь Драги произвела на Янковски глубокое впечатление. На протяжении этих лет ему приходилось часто беседовать с королевой, и временами казалось, что она умна и довольно остроумна, но предубежденность заставляла его прежде всего обращать внимание на слабые стороны Драги. Ему хотелось бы повернуть время вспять и замолвить за нее пару добрых слов перед своим старым приятелем и земляком министром Голуховским. По-видимому, она душой и телом привязана к этому неуклюжему маленькому королю и могла бы стать — при благоприятных обстоятельствах и при наличии хороших советников — вполне приличной королевой. Но сейчас было слишком поздно.
— Я сочту за честь, мадам, увидеть Вас, как только мое правительство рассмотрит Вашу точку зрения. Я буду всеми средствами настаивать на срочности этого вопроса.
Драга кивнула со слабой улыбкой.
— Я благодарю Вас, господин старший лейтенант. Уверена, Вы поступите наилучшим образом.
Она протянула ему руку, и, когда он нагнулся для поцелуя, Драга заметила на его голове маленькую лысину, прикрытую зачесанным на нее волосом. Стройный, элегантный старший лейтенант Ладислав Янковски слыл в Белграде одним из первых красавцев в дипломатическом корпусе. Она не могла понять почему, но эта маленькая лысинка ее опечалила. Так бывает, когда в прекрасном старом фарфоре, над которым, как считалось, время не властно, вдруг обнаруживается трещина.
9 часов вечера
В сад зашел патруль в составе капрала и двух рядовых. Никто из гостей не обратил на это внимания. Внезапные облавы и даже аресты в кафе и ресторанах Белграда не были чем-то необычным. Возможно, кто-то отложил вилку, или беседа прервалась на полуслове и кто-то отвернулся; но цыгане продолжали играть, и гул голосов вряд ли стал тише. Военные остановились у входа. Капрал сделал знак метрдотелю. Они обменялись несколькими словами, затем капрал пошел по саду вдоль столов, сопровождаемый многими взглядами. Тут и там кто-то из офицеров привставал, чтобы посмотреть, о ком на этот раз идет речь. Гости в штатском сидели на своих стульях как пришитые, некоторые из них пригибали головы, как будто так можно было стать невидимым.
Капрал остановился около столика Михаила и отдал честь.
— Осмелюсь доложить, господин капитан, капрал Ристич из охраны дворца. Господина капитана просят явиться к гофмаршалу Ее Величества королевы.
Михаил был поначалу так растерян, что до конца не понял, о чем идет речь.
— К гофмаршалу королевы?
— Так точно, господин капитан.
— Когда?
— Прямо сейчас, господин капитан. Экипаж ждет на улице.
— Ну, хорошо. Подождите минуту, я должен рассчитаться.
— Слушаюсь, господин капитан.
Капрал отдал честь, повернулся и собрался идти, когда Михаил закричал ему вслед:
— Как Вы меня нашли?
Капрал повернулся кругом.
— Мне было приказано сначала спросить Вас дома, и, если господина капитана дома не окажется, проверить все рестораны и кафе вдоль Теразии.
Точно так же, как для женщин, для произведений архитектуры есть определенное время, когда они выглядят наилучшим образом. Для Старого Конака это были дни в середине июня (конец мая по старому стилю), когда в окнах отражалось заходящее солнце и превращало каждое в огромный сверкающий рубин. Наступающая темнота скрадывала трещины, грязные пятна на штукатурке и отслоившуюся краску. Ворота и сторожевые будки из соображений экономии были освещены слабо.
С давних пор уже к концу мая список гражданских исчерпывался, что каждый раз вызывало в радикальной прессе злобные нападения на королевский двор. В прежние годы шум умолкал спустя неделю или две. Как же будет на этот раз, спрашивал себя Михаил.
Экипаж остановился под козырьком, единственным элегантным элементом здания. Дверь в вестибюль была уже закрыта, но едва он позвонил, как на пороге появился лакей, имевший, очевидно, соответствующие указания.
— Ее Величество ожидает господина капитана.
Он говорил по-немецки с венгерским акцентом. Королева предпочитала выписывать прислугу из-за границы, людей, работавших в аристократических домах Вены или Будапешта, потому что выучить серба до уровня приличного слуги было практически невозможным.
— Королева пребывает в своем будуаре. Не угодно ли господину капитану следовать за мной?
«Этот лакей, должно быть, здесь относительно недавно, — подумал Михаил, — иначе бы он знал, что мне не нужен проводник по лабиринту Старого Конака». Они прошли мимо расположенных на первом этаже служебных помещений, поднялись к вестибюлю, откуда начинались королевские покои. Отсюда вели три двустворчатые двери: одна в столовую, вторая в зал приемов и средняя в личные покои. Как обычно, в вестибюле был слышен запах еды. Около двадцати лет прошло с тех пор, как Михаил впервые ступил на этот потертый паркет, — за это время не раз менялся характер проникавших из кухни ароматов, в зависимости от того, какая партия была у власти. При короле Милане господствовали ароматы французской кухни, можно было уловить запахи тимьяна и шалфея с легкой примесью чеснока, все перекрывалось доносившимся из печи ароматом выпекаемого pâte feuiletée[94], лакомства, которое Милан любил больше всего. При регентах из каждого уголка пахло жареным луком. Только спустя несколько лет, когда Милан возвратился из изгнания, здесь начали регулярно проветривать помещения. Между тем, насколько Михаил мог установить, приоритетным был запах венского шницеля — шеф-повар был австрийцем и перед этим служил у одного графа.
Лакей остановился перед будуаром, постучал, дождался от королевы приглашения войти — «Entrez!» — и громко объявил:
— Капитан Василович!
Михаил ощутил, как его тело стало холодным и тяжелым как камень. Это было мимолетное чувство, тут же исчезнувшее, как будто он умер и через секунду снова вернулся к жизни. Он как-то уже переживал подобное, но при совершенно других обстоятельствах, а именно во время сербо-болгарской войны, когда он впервые вел под огонь свой взвод. В какой-то момент Михаил поверил, что в него попала пуля, и он не может пошевелить ни одним членом. Следующее, о чем он помнил, это свист пуль над головой, когда он со своими людьми штурмовал вражеские укрепления.
Драга стояла посередине комнаты; она выглядела потерянной и, казалось, не находила себе места, как тот гость, что попал в сомнительное общество. Михаил вошел и сделал официальный поклон. Три персоны — королева, лакей и посетитель — застыли в безмолвии, словно актеры, забывшие свой текст. Королева пришла в себя и движением руки отпустила лакея.
