Георг Борн - Султан и его враги
— Или ты должен подождать, пока вернется благородный паша, или же я позову надсмотрщицу за гаремом, чтобы она переговорила с тобой.
— Позови ее!
Слуга удалился и вскоре вернулся со старухой, бывшей надсмотрщицей за гаремом Сади-паши.
— Вот старик-дервиш, — сказал слуга, указывая на Лаццаро.
— Отведи меня к своей госпоже, — сказал Лаццаро, — я могу помочь ей и спасти ее.
— К ней никто не может пройти, — отвечала старуха, — греческий врач строго запретил это, поэтому я не могу отвести тебя!
— Я хочу спасти ее!
— Сегодня ей и без того лучше, — продолжала старуха, — и доктор сказал, что наша госпожа выздоровеет, если только все его предписания будут в точности исполняться.
— Наша госпожа выздоровеет! — вскричал старый слуга, радостно всплеснув руками. — О, слава и благодарение Аллаху!
Это было неожиданным препятствием для Лаццаро…
— Так ты не хочешь пустить меня к ней? — еще раз спросил он.
— Я не могу взять на себя ответственность за это, — отвечала старуха.
— Знает ли Сади-паша о том, что сказал доктор? — спросил Лаццаро.
— Нет, эта радость еще предстоит ему!
Тогда Лаццаро поспешно удалился.
— Теперь я понимаю, — сказал слуга, — этому дервишу нужен был какой-нибудь подарок, и вот теперь он поспешил на вокзал к нашему господину, чтобы передать ему приятное известие и получить за это бакшиш.
Между тем в это самое время Сади провожал Зору, уезжавшего в этот вечер в Лондон.
— Мне кажется, — говорил Зора, — что и ты недолго останешься в этой неблагодарной стране, которую глупый фанатизм и недостойные правители ведут прямо к гибели. Я уезжаю потому, что мне надоело получать за мою службу одни оскорбления.
— И ты никогда больше не вернешься? — спросил Сади своего друга, прощаясь с ним на платформе.
— Не думаю, Сади, но, несмотря на это, я надеюсь снова увидеться с тобой, — отвечал Зора. — Если ты последуешь моему совету, то также уедешь, потому что, мне кажется, ты достаточно испытал на себе неблагодарность, и боюсь, что если ты останешься, то тебе придется еще немало испытать ее. Ты сам рассказывал, что едва избежал смерти, и хотя враги сохранили тебе жизнь, но это только пугает меня, и, мне кажется, Гассан прав, говоря, что ему и тебе предстоит мрачное будущее, если вы не устраните людей, стоящих теперь во главе правления.
— Я еще не отказался от мысли быть полезным моей родине, Зора, но даю тебе слово, что в тот день, когда я увижу, что мне здесь ничего не остается делать, тогда я с тяжелым сердцем, но все-таки оставлю эту страну, до тех пор я останусь здесь и не остановлюсь ни перед какими жертвами.
— Да хранит тебя Аллах! — заключил Зора этот разговор и, дружески простившись с Сади, сел в вагон.
В ту минуту, как Сади хотел выйти из вокзала, к нему подошел нищенствующий дервиш, голова которого была плотно закутана в капюшон.
Сади не любил дервишей, но, подумав о нищете большинства из них, хотел бросить ему несколько мелких монет.
Лаццаро, так как это был он, быстрым взглядом убедился, что он один с Сади. Минута была удобной для выполнения его плана мщения.
— Одно слово, паша! — сказал он, когда Сади хотел пройти мимо.
— Вот тебе! — отвечал Сади, бросая ему деньги.
— Благодарю! Я знаю, что ты добр, паша…
Сади хотел пройти дальше.
— Еще одно слово, паша, — настойчиво сказал дервиш, подходя ближе.
— Что тебе еще надо? — спросил Сади, взглянув на закутанную фигуру дервиша.
Тогда ему показалось, что в глазах дервиша сверкнула молния. Взор Сади остался как бы прикованным, он испытал на себе могущество взгляда Лаццаро.
— Важное известие, могущественный паша! — сказал дервиш.
— Кто ты? Твой взгляд напоминает мне взгляд грека, бывшего слуги принцессы.
— Что ты говоришь, паша, я бедный дервиш!
Тогда Сади повернулся, чтобы идти дальше…
Но в то мгновение, когда он повернулся, взгляд его невольно упал на зеркало, и он увидел, что сгорбленный дервиш вдруг выпрямился, отбросил капюшон, и в его правой руке сверкнул кинжал…
В своей жажде мщения Лаццаро забыл, что Сади мог видеть в зеркале все его движения.
Сади в одно мгновение обернулся и схватил грека за руку.
— Подлый предатель! Ты действительно слуга принцессы. Для чего у тебя в руках кинжал? — спросил Сади, бледный, но спокойный, крепко держа убийцу, который напрасно прилагал все силы, чтобы вырваться…
— Кинжал этот должен был убить тебя! — с яростью прошипел грек, снова устремляя на Сади свой гипнотизирующий взгляд. — Он должен был убить тебя, и то, что не удалось сейчас, удастся в другой раз…
На шум собралось несколько служащих железной дороги. Сади все еще держал Лаццаро за руку, в которой был кинжал.
— Позовите кавассов! — приказал он, и несколько человек сейчас же бросились исполнять его приказание.
Грек извивался, как змея, стараясь вырваться.
— Ты не уйдешь от меня, — кричал он Сади, — говорю тебе, что ты погибнешь! Кого Лаццаро поклялся погубить, тот погибнет, не сегодня, так завтра! Ты должен умереть.
В это время явились кавассы, показывая для виду такое усердие, что могли бы обмануть человека неопытного.
Сади передал им Лаццаро с поручением предать его суду как убийцу.
Кавассы схватили грека, и пока паша был тут, усердно стерегли его, но Лаццаро, зная их, не беспокоился.
Передав грека кавассам, Сади вернулся домой и там скоро забыл обо всем случившемся под впечатлением радостного известия о том, что Реции лучше и что появилась надежда на выздоровление.
Между тем кавассы вывели Лаццаро со станции железной дороги, тут их рвение стало уменьшаться.
— Отведите меня к благородному Гуссейну-Авни-паше! — сказал грек. — Мне надо передать ему важное известие.
— Тебе — известие? Из-за тебя нам идти в сераскириат? — вскричали кавассы. — Ну нет, мы отведем тебя на ближнюю гауптвахту.
— В таком случае я должен буду там повторить свое требование, и уверяю вас, что вам может порядком достаться, если из-за вас не удастся важное дело, в котором очень заинтересован Гуссейн-Авни-паша! — сказал Лаццаро.
Кавассы вопросительно переглянулись, в словах грека могла быть правда, потому что зачем ему было требовать, чтобы его отвели в такое время к военному министру.
Тогда они решили выполнить его требование.
Было уже далеко за полночь, когда они пришли в сераскириат.
Здесь они узнали, что Гуссейн-Авни еще не вернулся, и вынуждены были остаться ждать его, что привело кавассов в сильное раздражение.
— Идите спокойно и оставьте меня здесь, — сказал им Лаццаро. — Что вам еще надо? Чего вы ждете? Вы привели меня сюда, этого довольно. Кроме того, разве вы не знаете, что вам передал меня Сади-паша?
— Да, я узнал его, — сказал один кавасс.
— Что вам от него ждать или бояться? — насмешливо продолжал Лаццаро. — Ведь он теперь в немилости и скоро совсем исчезнет со сцены. Вот каковы дела Сади-паши!
— Он прав! — согласились кавассы.
— Его владычество скоро кончится, — продолжал грек. — И что вы знаете? Может быть, поднимая на пего руку, я действовал ради другого? — сказал, подмигнув, Лаццаро. — Может быть, мне было дано такое поручение?
Тогда, посовещавшись немного, кавассы решили последовать совету Лаццаро и уйти, оставив его, так как они решили, что, вероятно, сам Гуссейн-Авни дал греку поручение относительно Сади.
Едва кавассы ушли, как к Лаццаро подошел адъютант, спросив его, тот ли он грек, который требовал, чтобы его провели к министру.
— Это я, и мое донесение очень важно! — поспешно отвечал Лаццаро.
— В таком случае следуй за мной, — сказал адъютант и повел грека в ту часть дома, где находилась квартира Гуссейна-Авни-паши.
Военный министр только что вернулся из совета.
Войдя, Лаццаро упал на колени, отлично зная всемогущество министра.
— Что это за сообщение, которое ты хочешь мне сделать? — спросил Гуссейн-Авни-паша, глядя на грека своим проницательным взглядом.
— Ты несколько дней ищешь Мансура-эфенди, не так ли? — сказал Лаццаро.
— Мне кажется, что я тебя где-то видел, и теперь, когда ты назвал имя мудрого эфенди, я вспомнил, что ты был его слугой, — сказал Гуссейн-Авни.
— Точно так, могущественный паша, я был слугой Баба-Мансура. Мудрый Мансур-эфенди исчез…
— Я ищу его!
— Я и пришел для того, чтобы просить твоей помощи спасти его, могущественный паша! — продолжал Лаццаро. — Тяжелое несчастье обрушилось на Баба-Мансура, но ты можешь спасти его!
— Значит, ты знаешь, что сталось с эфенди?
— Да. Золотые Маски схватили Баба-Мансура, чтобы убить его.
— Золотые Маски? — мрачно и с удивлением спросил Гуссейн. — Я слыхал только об одном, разве их много?
