Идрис Базоркин - Из тьмы веков
Калой слушал, стараясь понять и запомнить эти слова.
Значит, здесь собрались не просто удальцы, а такие же, как и он, которых обездолила власть. Они мстят. И добывают себе на жизнь… Было над чем подумать.
А рыжеусый главарь, заломив черную папаху, продолжал:
— Сегодня мы все вернулись невредимыми. Кажется, и у наших врагов никто не пострадал. Но это война. Маленькая, но война. И кто будет с нами, тот должен знать: в драке иной раз такое бывает, что вместо добычи нам едва удается унести своих раненых и убитых. — На этом он оборвал свою речь и, только когда все были уже на лошадях, добавил: — Наш закон: никого не выдавать!.. Кто попадется — тянет все сам. Что попадется — всем поровну! Месяц-другой надо затихнуть. Шум большой поднимется. Будут искать, пугать… У каждого есть клочок земли. Идет время жатвы. Поработаем. Посмотрим, сколько каждому будет нужно до нового урожая, да и соберемся, чтобы, как сегодня, пополнить запасы. Ну, счастливой дороги, парни. По домам!
И всадники разъехались, оставив в лесу груду сожженных бумаг, которую быстро размел налетевший ветер.
Эгиаульцы были поражены, с какой легкостью досталось им богатство. Ведь столько денег они не могли сколотить за всю свою жизнь! Но они понимали, что за них можно было сложить голову. Лесными тропами Эги направились в свои горы. Ехали цепочкой. Вел братьев Иналук. Немного погодя, они посовещались, разделились: трое поехали через перевал Ака-бос[100], трое направились в проход Барта-бос[101]. Передав свою винтовку Иналуку, Калой решил, как он сказал, повидать родных матери и вернуться по Ассе.
Никто не должен знать, что все они были вместе.
Но, кроме этой цели, путь в объезд Калой выбрал и по другой причине.
Простившись с Зору со скалы Сеска-Солсы еще вчера, он знал, что ее лишь сегодня вывезут из ущелья Ассы на плоскость. И его непреодолимо повлекло туда, чтобы еще раз хоть издали взглянуть на нее, пусть уже совсем чужую…
Он понимал, что для него теперь все потеряно. Но рассуждать было проще. А сердце не хотело примириться с тем, что оно осиротело.
Остерегаясь встречи в лесу с казаками, минуя большие дороги и открытые поляны, он перебрался через Сейвинадук[102] и спустился в Галашкинскую долину. Здесь, по берегам Ассы, лежали плодородные земли — пашни, луга, которые поднимались в горы и терялась в дремучих буковых и чинаровых лесах.
Земли эти в древности принадлежали ингушскому племени, и только с покорением Кавказа царь отнял их у народа и роздал в виде награды за службу обосновавшимся на реке Сунже казакам. С тех пор ингуши селений Галашки, Мужичи, Алкун вынуждены были арендовать свои же земли, начиная прямо от околиц своих аулов. Знал о печальной судьбе этих сел и Калой. Глядя на них, он еще раз вспомнил рыжеусого главаря ночного налета и твердо решил: «Справедливое дело. С врагом — по-вражески».
Не показываясь на проселочной дороге, краем леса он миновал села Галашки, Мужичи. Но как только показались плоскокрышие мазанки Алкуна, Калой увидел всадников и подводы. Они двигались с плоскости к началу ущелья, до которого было всего несколько верст. Присмотревшись, он понял, что это народ, прибывший для встречи невесты.
«Зачем я здесь? Где мое мужество? Что я кручусь около людей, которые заняты своим делом?» — думал он. И, решив, что ему следует избежать встречи с родственниками Чаборза, он, вопреки этому решению, тут же направил Быстрого прямо к ним. Вскоре его приветствовали незнакомые юноши плоскостных аулов. Многие из них были на холеных лошадях.
Поздоровавшись с Калоем и узнав, что он горец, юноши окружили его вниманием, таким же, как если б он был родственником их невесты. Здесь были родовые братья Гойтемировых, родственники Наси, родня жен братьев Чаборза и их многочисленные друзья.
Были здесь и почетные гости: помощник пристава, тот, что был сватом у Чаборза, его сослуживцы, знакомые Гойтемира — назрановские купцы, барантоводы, владельцы мельниц. Они сидели на просторной лужайке в тени огромного, наскоро сделанного шалаша. С этого места было видно и начало ущелья, поросшее лесами, откуда могли появиться поезжане с невестой, были видны и зеленые волны реки.
На поляне шли танцы. Вокруг стояло несколько подвод, паслись стреноженные кони. Юнцы на скакунах гостей то и дело уезжали к ущелью и возвращались с вестью, что там пока никого не видно.
Из аула, куда должны были привезти невесту, в шалаш была доставлена еда и выпивка, и там уже начался пир. Молодые люди прислуживали гостям. Неподалеку горел костер. Над костром в котле разогревалось мясо, бульон.
Танцевали сразу в трех местах широкого круга. Часто раздавались выстрелы. Непрерывно играли три гармонистки, во всю длину рук растягивая гармони. Гремел барабан.
Пришлось станцевать и Калою. Иногда пляски останавливались, и начиналась игра в сватовство. Одну из девушек, по выбору парня, начинали «уговаривать» выйти за него замуж, восхваляя его до небес. И когда девушка говорила традиционное «согласна», ее благодарили, и снова начинались танцы.
Одну из девиц «сосватали» и Калою. Но, объявляя о своем согласии, девушка, оказавшаяся острой на язык, попросила, чтобы «жених» не забыл в приданое прислать ей пару ходулей. Шутку народ принял.
— Только не договаривай до конца, чтоб люди не узнали, что ты собираешься со мною делать, поднявшись на ходули! — ответил Калой.
И снова раздался смех.
— Это ясно!
— Целоваться хочет! — кричали из толпы.
— Вот, видишь, — снова обратился Калой к своей «невесте», — лучше бы ты просто, как и все, согласилась выйти — без ходулей!!! А то они все узнали!.. А мы обошлись бы с тобой и так. Ты бы, когда тебе захотелось, пригнула меня клюкой, а я мог бы просто взять тебя на руки… Ты ведь не тяжелее его, хоть и кругленькая? — С этим словами Калой поднял одной рукой тучного соседа, парня пудов на шесть.
Эта новая шутка вызвала еще большее веселье. А девушка закрылась платком, стараясь спрятаться за спины подруг.
В шалаше, видно, тоже узнали о шутках проезжего горца. И подвыпившее начальство решило позабавиться, поглядеть на силача.
Калоя попросили подойти к почетным гостям. Он подошел, поздоровался с ингушами по-ингушски, а русским сказал:
— Драсте!..
Гости Чаборза сидели за привезенным сюда столом. Стол ломился от угощения. И хотя пили они много и русского вина и чихиря, никто из них не был еще пьян.
— Говорят, что ты сильный. А это поломаешь? — спросил его помощник пристава, шевеля усами и пережевывая мясо. Чтобы видели все, он поднял над головой кость. — Мы все уже пытались. Ан не тут-то было! Видно, барашек не тот! С доброго бычка! Голова да курдючище вон какие!
Кость передали Калою. Он попросил тряпку. Обернув ею кость, сделал несколько пробных перехватов, прилаживаясь, и, резко нажав, с треском сломал ее пополам. Гости пришли в восторг. Но помощнику пристава этого показалось недостаточно.
— Э-э! Батенька! — закричал он. — Ее все столько тискали и мяли, что она, наверное, уже давно трещину дала, да мы только не заметили. А ну, подайте ему вон ту!
Из груды костей была извлечена вторая чийност[103].
Калой только улыбнулся. С этой костью повторилось то же, что и с первой. Сила Калоя была признана всеми. И гости, подав ему чарку, выпили за его здоровье. Калой поблагодарил их, сказал, что не пьет, и передал вино младшему из ингушей, сидевших с гостями.
В это время донеслись возбужденные голоса. Русские недоуменно прислушались, а ингуши поняли, что там происходит перебранка между хозяевами свадьбы и какими-то пришлыми, которые хотят увидеть помощника пристава… Узнав об этом, тот велел впустить их.
Вошли три пожилых ингуша — выборные от аула Галашки. Они подали помощнику пристава прошение. Тот бегло прочитал его. Галашкинцы рассказывали в нем о своих древних правах на землю, которая лежит вокруг аула, и просили вернуть ее.
— Да что я вам царь, что ли?! — воскликнул помощник пристава. — Кто же это может казачью собственность раздавать? Эх вы, темень басурманская! Разве эти дела писульками решают? Вот Гойтемиру понадобилась земля — так он купил ее у хозяина. А вы хотите задарма! Кто же свое-то отдаст?
— Это наша земля! Нашей она была! — пытался объяснить старший из выборных..
Но помощник пристава не стал его слушать и вернул прошение.
— Была, да сплыла! И не нашего с вами ума это дело. Мое дело — порядок. Чтоб ни грабежей, ни разбоя не было. За это я отвечаю. А земля — не моя забота. Скажите им: пусть едут во Владикавказ! Капкай[104], Капкай! — добавил он. — Там есть комиссия. Туда пусть и едут.
Горцы вышли из шалаша. Старший из них, большеносый, щербатый, с обвисшими усами, спрятал на груди прошение.
— Когда ему что-нибудь надо, он и царь и Бог! А когда его попросишь — «не мое дело»! А вы еще кормите этих свиней, гостями их сделали, сидите! — не унимался он, размахивая руками.
