Леонтий Раковский - Кутузов
И турки усердно окапывались.
Генерал Булатов, поспешивший с пятью батальонами к месту переправы, хотел было сбросить басурман в реку. Он настойчиво три раза ходил в атаку, но ему не удалось окончательно опрокинуть врага: мешал сильный огонь удачно поставленной на высотах правого берега турецкой артиллерии. ("Не иначе как хранцуз им поставил, сами не догадались бы!" — говорили, осердясь, солдаты.) Турки пристрелялись, и их огонь преграждал дорогу русским.
Уже утром Булатов намеревался в четвертый раз попытать счастья ("Неужто не выкурим его, бусурмана окаянного?"), но в эту минуту как раз приехал на своем белом тихом мекленбуржце Михаил Илларионович. К удивлению всех, он отменил атаку.
— Пусть их переправляются! Побольше бы перешло на наш берег! — спокойно сказал Кутузов.
Это было всем понятно — Кутузов жалеет народ, а с другой стороны, он, пожалуй, прав: пусть басурман переправится побольше, чтобы покончить с ними одним ударом!
Но прошел день, и другой, и третий, а Кутузов не шел в атаку.
Турок на русском берегу уже собралось много — целая армия с десятком пушек. Османы настойчиво окапывались — только блестели на солнце лопаты и кирки.
А Кутузов не предпринимал ничего. Правда, он привел сюда из Журжи свою, не бог весть какую большую — тысяч в десять — армию. Но пушек все-таки насчитывалось до сотни, солдаты были те же, что два месяца назад прогнали от Рущука всю турецкую армию, превышавшую русских по численности в четыре раза.
А здесь турок было вдвое меньше, чем у Рущука, так чего же медлить?
Но командующий вместо наступления приказал… рыть редуты.
Турки роют и днем и ночью, и русские не отстают от них.
Конечно, любой мушкатер или егерь мог сказать, что русский редут строился с большей смекалкой и расчетом, чем турецкий окоп: редуты поддерживали, защищали друг друга фланкирующим огнем. Редуты охватывали полукольцом весь турецкий лагерь, спускаясь к самому Дунаю, в тростники, так что турецкая кавалерия не смогла бы выбраться из них и заехать в тыл русским.
Цепь редутов тянулась на восемь с половиной верст, так говорили инженеры.
Но зачем все это?
Не проще ли сразу разделаться с турками, ударив на них, прижатых к широкой реке?
От пленных русские знали, что турки терпят лишения и недовольны своей жизнью на левом берегу. Ведь здесь турки как ворона на колу: ни продовольствия, ни магазинов, ни фуража — все надо доставлять из Рущука по Дунаю. Лошади стояли на подножном корму. Холеные арабские кони анатолийской конницы худели от бескормицы, а русские — московские, киевские, тамбовские, могилевские — лошаденки ели сена вволю.
В четырех верстах от русского правого фланга, у деревни Малка, егеря, вспомнив прежнюю крестьянскую жизнь, складывали в стога сено. Дни еще стояли ясные, но приходилось уже думать об осенней непогоде.
Деревня располагалась на возвышенности и была хорошо видна туркам. И вот спаги не выдержали искушения. Большие толпы их на полном карьере пронеслись между еще недоконченными русскими редутами и устремились к Малке. Егеря, вооруженные только граблями и вилами, кинулись в деревню. Но из-за пригорка выскочила лава стоявших наготове казаков. Они с гиканьем и криком ударили во фланг спагам.
Не удалось арабским скакунам поесть душистого сенца!
Вот тут бы и воспользоваться замешательством и страхом, которые внесли с собой в турецкий лагерь уцелевшие от казачьих сабель и пик спаги, — и ударить по туркам. Но все кончилось только кавалерийской сшибкой.
Каждый день у русских с турками, как у добрых соседей, происходили размолвки. И всякий раз командование не позволяло разойтись как следует штыку и сабле: командующий запретил превращать стычку в настоящий бой.
А так хотелось!
И было непонятно: почему нельзя?
Турки укреплялись, Кутузов не мешал.
Через неделю после высадки турки надумали строить в версте от своих ретраншементов большой сомкнутый окоп. Они, видимо, хотели, чтобы в этом отрезке можно было пасти лошадей.
Генерал Ланжерон приказал открыть по туркам, рывшим окоп, огонь из двадцати четырех орудий.
Артиллеристы оживились. Пехота тоже повеселела.
Но прошло не более часа, на батареи приехал сам Михаил Илларионович и громко и не весьма ласково — все слышали — сказал Ланжерону:
— Не тратьте попусту снарядов, генерал! Отставить!
И даже нетерпеливо замахал на канониров нагайкой. Потом, уезжая, Кутузов еще о чем-то говорил с Ланжероном.
Приказание главнокомандующего в одну минуту облетело и ошеломило всех:
— Не мешать туркам! А самим, не медля, в ночь построить против их окопа два редута!
Вот те на!
Ланжерон в недоумении развел руками.
— Нет ничего неприятнее, как иметь начальника боязливого! Уж лучше поменьше таланта, да побольше энергии! — запальчиво сказал он Булатову.
— Каменский не ждал бы, — поддержал его Булатов, — хотя, вечная ему память, Николай Михайлович был менее талантлив, чем Кутузов!
За последнее время командующий как-то изменился. Это видели все: денщик Ничипор, адъютант Кайсаров, племянник Паша Бибиков и все генералы, бывшие у Кутузова.
Михаил Илларионович все дни сидел у себя в палатке, не наведываясь, как бывало раньше, в полки.
Он вставал поздно, часу в десятом, не спеша завтракал, затем выслушивал рапорт дежурного генерала, подписывал бумаги, которые приносил Кайсаров. Так проходило до обеда. Обедал Михаил Илларионович долго, часа два, словно сидел у себя на набережной Невы в Петербурге, а не в двух шагах от неприятеля. После обеда отдыхал, чтобы, как он говорил, дать отдых больным глазам. И за обедом и на отдыхе все время молчал, думая о чем-то.
Резвой, лучше других знавший Михаила Илларионовича, понимал все это, но ни с кем не делился своими соображениями. Кутузов, видимо, старается протянуть время, к нему лучше не лезть с расспросами.
Но быстрый генерал Марков и наглый Ланжерон все-таки однажды не выдержали: пришли к Кутузову и стали убеждать его, что у турок, по сведениям лазутчиков, на этом берегу только тридцать шесть тысяч человек с пятьюдесятью пушками, а русских все-таки около двадцати и орудий больше ста. Они убеждали Михаила Илларионовича наступать, ручаясь за полный успех.
Кутузов сидел, по-стариковски сложив на животе руки, молчал, не перебивая генералов. А потом, когда они выговорились и стали уже повторяться, сказал по-украински:
— Не спiши трусить яблук, поки зеленi: поспiють, самi опадуть!
Генералы ушли недовольные.
— Почему он говорит, что мы трусим? — не понял француз. — Он сам трусит, а не мы!
— Э, нет, — недовольно скривился Марков. — "Трусить" — это по-украински значит "трясти". Кутузов говорит, что мы слишком спешим!
— Мы спешим, а он уж очень не торопиться! Ну и пусть! Увидим, чего он дождется! — со злостью говорил Ланжерон, который считал себя умнее и талантливее этого старого кунктатора.
XIКутузов дождался-таки своего.
Михаил Илларионович давно задумал этот оригинальный план разгрома турецкой армии и никому не говорил о нем.
План заключался в следующем: когда большая часть турецкой армии окажется на левом берегу, перебросить небольшой корпус своих войск на правый и захватить с тылу турецкий лагерь у Рущука. Тогда турки на русском берегу окажутся в мешке.
Визирь выжидал, когда Измаил-бей выйдет в Малую Валахию, а сам, боясь дезертирства, постарался перевезти на русскую сторону побольше войск. Этим он ослабил свои силы у Рущука.
Кутузов, все время тщательно следивший за неприятелем, решил, что настала пора приводить свой план в исполнение.
Главнокомандующий вызвал генерала Маркова и, посвятив его во все, сказал:
— Возглавьте, Евгений Иванович, эту важную экспедицию. Ваша задача — занять высоты позади лагеря у Рущука. От успеха экспедиции зависит победное окончание всей кампании.
Вечером 29 сентября семитысячный корпус Маркова с тридцатью восемью орудиями двинулся из лагеря к переправе, которая была выбрана в восемнадцати верстах выше Слободзеи. Чтобы обмануть турок, Марков оставил палатки на месте.
Казаки, посланные на разведку, донесли, что на турецком берегу неприятельских разъездов вовсе нет. Турки не очень следили за своим берегом. Они никак не ждали, что русские снова станут переправляться на правый берег, который они сами оставили.
К вечеру 1 октября весь корпус Маркова, не замеченный турками, благополучно переправился через Дунай и стал на ночевку в пяти верстах от рущукского лагеря турок.
В ночь с 1 на 2 октября Кутузову не спалось. Хотя вечером к нему прискакал от генерала Маркова казак с известием, что все идет благополучно, но Михаил Илларионович все-таки тревожился: а вдруг Ахмед заметил переправу и послал гонца к Измаил-бею, чтобы он двинулся по правому берегу Дуная в тыл Маркову?
