Горничная Карнеги - Мари Бенедикт
— Клара, — произнес он, успокоившись. — Не меньше десятка профессиональных консультантов помогают мне с делом Пульмана, но отличное решение предложили мне вы — горничная моей матери. И придумали его меньше чем за минуту. Вы гений.
— Клара! — Сердитый голос хозяйки раздался прямо у меня над ухом. Миссис Карнеги вышла следом за мной в коридор, пребывая в ярости.
Обернувшись, я увидела ее злое, налитое кровью лицо и смущенно пробормотала:
— Прошу прощения, мэм.
— Почему ты так долго? Я отправила тебя к сыну с одним вопросом. О чем еще вы можете разговаривать столько времени?
Эндрю выглянул из купе с книгой в руке.
— Клара не виновата. Это я ее задержал, мама. Попросил подождать, пока не найду в багаже книгу. Я подумал, что тебе захочется почитать ее в путешествии.
Она шумно выдохнула и сказала:
— Хорошо. Клара, возьми книгу и возвращайся в мое купе. Эндрю, когда мы должны быть готовы к ужину?
Он сверился со своими карманными часами.
— Ровно через полчаса.
— Пойдем, Клара. Ты потеряла так много времени у дверей моего сына, что теперь нам придется спешить. Иначе я не успею переодеться к столу.
Разумеется, миссис Карнеги возложила всю вину на меня, а не на своего обожаемого Эндру.
— Да, мэм, — сказала я, глядя на книгу, которую он вручил мне. Это был его экземпляр «Авроры Ли».
Глава тридцать шестая
26 сентября 1866 года
Нью-Йорк, штат Нью-Йорк
Поезд замедлил ход, приближаясь к вокзалу на Тридцатой улице Нью-Йорка. Дорога от Питсбурга до Нью-Йорка, крупнейшего города Америки с населением более восьмисот тысяч человек, заняла шесть дней, и теперь путешествие подходило к концу. Все сумки уже были собраны и готовы для передачи носильщикам, мы переоделись в дорожную одежду. Я продолжала играть роль скромной, услужливой горничной, но внутри у меня все дрожало от мысли о скором прибытии на Манхэттен.
Миссис Карнеги стояла у окна, загораживая мне обзор, и мне приходилось тянуть шею, чтобы видеть, как поезд по лабиринту путей приближался к вокзалу. Зрелище не впечатляло: удушливый дым, сажа и гарь, как в Питсбурге, — чего я никак не ожидала. Я думала, что один из центральных нью-йоркских вокзалов должен быть безукоризненно чистым и роскошным — под стать самому городу.
Но я ошибалась. Поезд подъехал к невзрачному зданию из красного кирпича, похожему на складские постройки возле церкви Святого Патрика в Питсбурге, — зданию, насквозь пропитавшемуся несмываемой копотью индустриализации.
— На удивление простенько для вокзала Центральной железной дороги Нью-Йорка, — презрительно фыркнула миссис Карнеги.
— Особенно если учесть, что президент этой компании командор Корнелиус Вандербильт — богатейший человек Америки, — кивнул Эндрю. — Мистер Томсон никогда не допустил бы, чтобы станция Пенсильванской железнодорожной компании смотрелась так неказисто.
— Как говорится, о вкусах не спорят, — произнесла миссис Карнеги с таким важным видом, словно она — недавняя иммигрантка, приехавшая в Америку из Шотландии без гроша в кармане, и приверженица старомодных фасонов в одежде и прическах — была законодательницей вкусов. Я чуть не рассмеялась вслух.
Протиснувшись по узкому коридору, мы подошли к выходу из вагона.
— Мама, ты знала, что траурный поезд президента Линкольна проходил через эту станцию по пути на Восточное побережье? — спросил Эндрю. — Представь себе, здесь находился его гроб.
— Довольно мрачно, тебе не кажется? — поморщилась моя хозяйка.
— Ничего мрачного, просто момент в истории, — заметил Эндрю.
Меня удивили его слова. История знает немало жутких и мрачных событий. И если эти события остались в прошлом, то это вовсе не значит, что они стали оправданными и приемлемыми. Интересно, что сказал бы Эндрю об ужасных условиях жизни ирландских иммигрантов в Нью-Йорке, о которых мне столько рассказывали Патрик и Мейв? Что сказал бы Эндрю о моих соотечественниках, которые ютились в трущобах Нижнего Манхэттена, без окон и водопровода, по девять человек в одной комнате, кишащей крысами, и платили за это удовольствие четыре доллара — почти недельную зарплату? Он посчитал бы обоснованным с точки зрения истории, что мои родные вчетвером теснились в крошечной комнатке на сыром чердаке тетиного дома, а до ближайшего отхожего места им приходилось проходить четверть мили?
Неужели Эндрю забыл, кто он и откуда? Он сам иммигрант, и если бы он не сумел так подняться, то сейчас ничем не отличался бы от тысяч других приезжих, прозябающих в нищете. Я сразу же отругала себя за эту мысль. Кто я такая, чтобы его осуждать? Я сама пользовалась плодами его успеха. Я получала зарплату из его денег и путешествовала вместе с ним. Я помогала ему в делах и служила его матери, притворяясь совсем другой Кларой Келли. Так кто из нас забывался — он или я? Моя зависимость от его денег заставляла меня отказаться от собственной иммигрантской истории.
На платформе к нам подошел человек в форменном кителе с начищенными до зеркального блеска медными пуговицами и спросил с некоторой нерешительностью:
— Сэр, это вы мистер Карнеги?
— Да, это я.
— Прошу вас, следуйте за мной. Я провожу вас к вашей карете.
Мы вышли из здания вокзала на углу Десятой авеню и Тридцатой улицы. Носильщик загрузил в карету чемоданы Карнеги и мою скромную дорожную сумку. Мы расселись внутри и двинулись на юг к отелю «Сент-Николас», трясясь по неровным булыжным мостовым, испещренным выбоинами и ямами. Вытянув шею, я смотрела в окно на проплывающий мимо город. Высокие элегантные здания соседствовали с заброшенными пустырями или ветхими деревянными лачугами. Уличные торговцы с тележками, продававшие мидий, цветы, жареные каштаны и всевозможную экзотическую еду, конкурировали с модными магазинами, в витринах которых под полосатыми тентами были представлены новейшие модели дамских шляпок и перчаток. Коровы и козы бродили по широким полям рядом с элегантно одетыми мужчинами и женщинами, гуляющими по мощеным тротуарам. В открытые окна кареты проникала гремучая смесь запахов: дамских духов, жареных орехов, фабричного дыма и конского навоза. Мне хотелось скорее написать письмо домой и рассказать маме с папой и сестрам о диковинной мешанине всего, из чего состоял город Нью-Йорк. Может быть, мой рассказ сумеет развлечь их, тогда они ненадолго забудут о своих бедах.
Вскоре — по-моему, как-то уж слишком быстро — мы подъехали к входу в отель «Сент-Николас» на углу Бродвея и Брум-стрит. По дороге Эндрю рассказывал матери, что этот отель настолько роскошен — первое здание в американской истории, строительство которого обошлось больше чем в миллион долларов, — что с ним не сравнится даже «Астор Хаус»,
