Тулепберген Каипбергенов - Непонятные
— Ну и дела, прямо светопреставление! — изумился Маулен, нервно поглаживая свою рыжую бороденку. Потом сдернул с головы папаху, начал теребить ее. — Что же ты собираешься делать? Ведь Алакоз, хочешь не хочешь, с ножом к горлу подступит!
— По правде говоря, если бы я предвидел, что род мой настроен так, а не иначе, я бы сразу приложил печать!.. Хан далеко, а народ — рядом…
Маулен-желтый резко вскочил с места, будто увидел перед собой змею с поднятой головой.
— Какой же ты трус!
— Хорошо тебе петь, а мне каково?.. — огрызнулся Мадреим.
Маулен не стал больше у него задерживаться. Чтобы люди не догадались, куда он держит путь, Маулен взял сначала направление на север. Отъехав на порядочное расстояние от аула, он, как голодный волк, воровато скользнул в заросли тростника и тамариска, здесь огляделся, отдышался, потом изменил направление — на Хиву.
Вновь и вновь Маулен предавался мечтам о бийстве: «Уж теперь-то я наверняка смогу приставить к своему имени заветное словечко «бий»!.. Если этого, не дай бог, и на этот раз не произойдет, я первый скажу себе: «Маулен, тьфу на тебя! Ничего, кроме плевка, ты не стоишь!»
Конь шел бодро, подгоняемый прохладным ветерком; только сучья под его копытами потрескивали да шелестела сухая опавшая листва. Вдалеке показались величественные минареты Хивы. Маулен умерил бег коня, ему хотелось въехать в священный город чинно и скромно. Он нагнал вскоре человека, который сердито понукал своего осла. «Кого он мне напоминает? — подумал Маулен и вгляделся в него повнимательнее. — Ба, да никак это мулла Шарип?»- растерялся он. Желтая, как цветок тыквы, чалма опущена до самых бровей, глаз не поднимает: мулла явно не хотел, чтобы кто-нибудь его видел и признал… «Верно говорится: собака кусает несчастливого, если он даже на верблюда заберется!.. — подавил горестный вздох Маулен. — И зачем мне только повстречался этот дьявол!..»
Маулен стиснул от злости кулаки, но прокричал весело:
— Здравствуй, мулла Шарип!
Мулла вздрогнул и ничего не ответил, лишь энергичнее стал понукать осла. Это рассмешило Маулена, он захохотал во все горло. Не обращая на него внимания, мулла Шарип гнал и гнал своего осла вперед.
— Эй, мулла! Что это ты такой хмурый? Зубы болят или, может, живот беспокоит? А может, кто-нибудь умирает от нетерпения, ждет тебя в Хиве? — пристал к Шарипу как репей Маулен. — Айдос еще сказывал: в родной сторонушке каждый из нас — орел, а залетим в священную Хиву, сразу в воробьев превращаемся… У нас-то ты знаменитый мулла, но здесь… здесь даже ученик медресе и то важнее и выше тебя! Так что не очень-то заносись и отвечай: зачем несешься в Хиву как оголтелый?
Мулла Шарип не собирался, однако, докладывать этому пройдохе, этому сплетнику, зачем он спешит в Хиву. Не хватало еще, чтобы он пронюхал, что мулле срочно понадобился Каракум-ишан, который сам выехал сюда дня два-три назад.
— Небось донести хочешь, сквалыга, прощелыга недобитый, что аульчане избили своего бия Мадреима?
— Маулен, почему оскорбляешь меня, возводишь на меня напраслину? Да я и слыхом не слыхивал об этом! Я просто на базаре хочу побывать!
— На осле твоем что-то никакого груза не видно. Или, может, твои карманы набиты деньгами и ты желаешь скупить весь базар, а? — не отставал Маулен. — Пожалуй, ты вряд ли успел бы проделать такой путь… Потасовка-то в ауле Мадреима случилась вчера, — размышлял вслух Маулен. — Разве только осел твой с крыльями?
Мулла Шарип ухмыльнулся, потрепал осла по холке.
— Э, Маулен, бывают ослы получше любого коня!..
— Ну, с ослом твоим мне все ясно! А вот какие люди тебе больше всего нравятся?
— Хе-хе-хе, Маулен, до чего же ты умен! Нет человека умнее тебя!.. Мне нравятся люди, похожие на моего осла! — неожиданно заявил мулла.
«Не на меня ли он намекает? — чертыхнулся про себя Маулен и с тревогой подумал:- Наверняка он едет в Хиву с той же целью, что и я. Теперь я, кажется, начинаю догадываться, кто первым приносит сюда на хвосте все наши новости! Нет, вдвоем нам здесь показываться нельзя!»
— А ну, мулла, давай поворачивай разлюбезного своего осла назад! — грубо приказал он Шарипу.
— Почему это? — заартачился мулла.
— Потому что так надо! Негоже мулле разрушать единство своей страны! Да еще такому знаменитому мулле! — добавил Маулен со злобой.
Ссориться, скандалить с Мауленом, смекнул мулла, сейчас не время и не место. К тому же он такого потом наплетет в аулах, что лучше домой не возвращаться!.. А здесь, в Хиве, в результате не очень-то будет нужен со своими услугами!.. Да, осрамит, ославит его Маулен. Надо решить с ним спор полюбовно.
— Разве двоим не хватит того, чем можно удовлетворить одного, а, Маулен? — вкрадчиво спросил мулла.
Маулен совсем разгневался. «Хочет, недоносок, урвать себе мою долю, мою! Отнять то, что принадлежит мне, мне одному! До чего же у этих мулл ненасытная утроба! Если из ста частей отрываешь им от себя девяносто девять, они и от одной частички норовят отщипнуть себе побольше! Ни за что не отступятся!»
— Взгляни-ка, никак это Шонкы нас догоняет? — вскричал вдруг мулла Шарип.
— Вот теперь пойдет дележ на троих! — насмешливо передразнил его Маулен.
— Какой дележ? — пролепетал мулла.
— Тише ты… — зашикал Маулен.
Шонкы чуть из седла не вылетел, оказавшись лицом к лицу с муллой Шарином и Мауленом.
— Ха, Шонкы, куда путь держишь?
— Ха, Маулен, а тебе какое дело? — ответил Шонкы вопросом на вопрос. — И вообще, ты это или, может, чучело твое? Уж больно быстро ты достиг Хивы!
— Он еще унижает меня! Это ты чучело, а не человек! Всем известно, что в нашем ауле первая белая кобыла — Саипназар, а второй сплетник и ябедник — это ты! Я разгадал твой замысел и потому решил перехватить тебя! Сейчас же поворачивай назад, негодяй! Не смей нарушать единства народа!.. — Маулена распирала досада и злость: опять рухнула его надежда на бийст-во. — Все вместе возвращаемся! Если твою курицу слопает собака из чужого аула, все равно будет виновата собственная собака… Если вы меня ослушаетесь, я всему свету раструблю, кто пошел против единства каракалпаков! — Маулен побагровел от- гнева.
— Человек на осле не может быть попутчиком тому, кто едет на коне. Вы отправляйтесь, а я уж потихоньку потрушу вслед за вами…
— Младенец, которого ты пытаешься обмануть, еще не родился! Так что не усердствуй зря! — Маулен выхватил из рук муллы поводья и завопил:- А ну, Шонкы, огрей осла как следует!
Понурые, злые на судьбу и друг на друга, все трое потащились назад. Останавливаясь на ночлег и отдых в аулах, в дороге они пробыли четыре дня, но так и не признались, не открыли друг другу, зачем торопились в Хиву… Когда им оставалось полдня пути, их нагнал Каракум-ишан. Мулла лишь улыбнулся ему жалко, однако от своих спутников оторваться не посмел. Ишан но глазам Шарипа понял, что у него есть какие-то новости. Но решил молча миновать троицу, чтобы не вызывать лишних пересудов о своих связях с муллой. Зато троица рассудила, кажется, иначе — не отставала от ишана, трусила за ним…
В голой степи издали Каракум-ишан заметил двух женщин и всадника. Женщины наблюдали за тем, как всадник носится взад и вперед, на скаку срезая саблей кончики палок и колов, вбитых в землю. Действовал он ловко.
— Кто такие? — осведомился ишан брюзгливым тоном.
— Старший сын Алакоза — Хожаназар, — поспешил разъяснить мулла Шарип. — Та, в белом покрывале, Кумар-аналык. Когда Алакоз бывает занят, она сама следит за военными упражнениями внука… Возле нее, наверно, невестка…
— Чего болтаешь зря? Невестка ее не приходит на эти скачки, — оборвал его Шонкы.
— Ну и ну! Окаянная старуха совсем спятила! Взялась за мужские дела! — Ишан повернул коня к женщинам.
Рядом с Кумар-аналык стояла Гулзиба… Она все-таки решилась и подстерегла однажды Кумар-аналык, излила ей истомленное одиночеством сердце. Мать смилостивилась: на этот раз ее тронули горе и слезы Гул-зибы, — видно, вспомнила, что сама испытала горькую вдовью участь. С тех пор Гулзиба приходила на учения Хожаназара со своим сыном. «Пусть и он растет воином, пусть и он будет таким же сильным и проворным, как Ерназар!»- думала Гулзиба.
— А ты чего торчишь здесь? Чего не видала? — упрекнул Маулен Гулзибу. — Мой ишан, эта молодая женщина — вдова покойного Сержанбая.
— А чей это ребенок рядом с ней? — с подковыркой вопросил мулла.
— Единственный потомок Сержанбая, — решительно отрезал Маулен.
Между тем ишан приблизился к Кумар-аналык почти вплотную.
— Ты, видно, решила действовать по пословице: поросенок учится хрюкать у своей матери-свиньи? — грозно насупился он. — Мужчине — сабля, а женщине — посуда, запомни!
— Наш дорогой ишан! У всего рода человеческого есть конь, на которого в конце концов усядется каждый. Это гроб. Никто не избежит смерти. В наши дни в любой момент над головами людей может нависнуть беда. Я говорю о войне. Необходимо поэтому научиться хотя бы защищаться, — с достоинством произнесла Кумар-аналык.
