Исабель Альенде - Дом духов
Она уловила первые шажки около полуночи. Приоткрыла очень осторожно дверь и высунула голову, в тот самый момент, когда одна маленькая съежившаяся фигура проходила в глубине столовой. На этот раз Бланка была уверена, что ей это не снится, но из-за тяжелого живота ей понадобилась почти минута, чтобы дойти до коридора. Ночь была холодная, и дул свежий ветер пустыни, скрипели старые софиты дома, а занавески надувались, как черные паруса в открытом море. С детства, когда она слушала на кухне сказки Нянюшки о буках, она боялась темноты, но не осмелилась зажечь свет, дабы не спугнуть маленькие мумии в их странствии.
Вдруг полное молчание ночи разорвал хриплый крик, приглушенный, словно выходящий из глубины гроба, как про себя подумала Бланка. Она становилась жертвой болезненных чар загробной жизни. Она задержалась, сердце готово было выпрыгнуть из груди, но второй стон вывел ее из задумчивости, дал новые силы, чтобы добраться до дверей лаборатории. Она попыталась открыть ее, но дверь была заперта на ключ. Бланка прислонилась к ней ухом и тогда ясно различила бормотание, приглушенные крики и смех, и уже не сомневалась, что все эти звуки издавали мумии. Она вернулась в свою комнату в твердом убеждении, что дело не в ее расшатавшихся нервах, а в чем-то жутком, что творится в тайной берлоге ее мужа.
На следующий день Бланка подождала, когда Жан де Сатини закончит свой скрупулезный утренний туалет, позавтракает с обычной предусмотрительностью, прочитает газету до последней страницы и наконец отправится на ежедневную утреннюю прогулку; и ничто в ее невозмутимом спокойствии будущей матери не выдавало ужасного решения. Когда Жан ушел, она позвала индейца на высоких каблуках и впервые дала ему поручение.
— Пойди в город и купи мне засахаренные папайи, — сухо приказала она.
Индеец отправился медленной рысцой, и она осталась с другими слугами, которых боялась гораздо меньше, чем эту странную личность со склонностью к изысканным манерам. Она прикинула, что располагает двумя часами до его возвращения, и поэтому решила не торопиться и действовать спокойно. Она пошла в лабораторию с уверенностью, что при свете дня мумии не осмелятся паясничать, и надеялась, что дверь будет открыта, но дверь оказалась на замке, как всегда. Она примерила все имевшиеся у нее ключи, но ни один не подошел. Тогда она взяла самый большой нож на кухне, просунула его в щель и стала поворачивать, пока не посыпались сухие щепки дверной рамы, и тогда она смогла отодвинуть замок и войти. Дверь была так повреждена, что скрыть это было бы невозможно, и Бланка потихоньку стала искать разумные объяснения, однако утешалась тем, что как хозяйка дома имела право знать о происходящем под его крышей. Несмотря на свой здравый смысл, который больше двадцати лет сопротивлялся Клариным прогнозам и танцующему столу о трех ножках, Бланка задрожала, когда переступила порог лаборатории. На ощупь поискала выключатель и зажгла свет. Она очутилась в просторной комнате, стены которой были выкрашены черной краской, а на окнах висели тяжелые занавеси такого же цвета, и ни один самый слабый луч света не проникал сквозь них. На полу лежали темные плотные ковры и повсюду располагались лампы, люстры и экраны, которые она впервые увидела у Жана во время похорон старого Педро Гарсиа, когда граф фотографировал мертвых и живых. Это повергло крестьян в ужас, и они растоптали пластинки ногами. В замешательстве Бланка осмотрелась: она словно находилась в центре фантастической сцены. В открытых сундуках лежали нарядные одежды всех эпох, украшенные перьями, завитые парики и пышные шляпы, а на позолоченной трапеции, спускающейся с потолка, висела кукла-мальчик человеческих размеров, будто бы расчлененная. В одном углу Бланка увидела забальзамированную ламу, на столах бутылки с янтарными ликерами, а на полу шкуры экзотических животных. Но больше всего ее поразили фотографии. Увидев их, она остолбенела. Стены студии Жана де Сатини были сплошь увешаны эротическими снимками, раскрывающими его тайный порок.
Бланка медленно смотрела на них, и прошло какое-то время, прежде чем она поняла, что видит, потому что была лишена подобного опыта. Она узнала наслаждение как последний и прекрасный аккорд в долгих отношениях с Педро Терсеро. Они несли свою любовь радостно, не спеша, по краю лесов, пшеничных полей, по берегу реки, под огромным небом, в молчании долин. У нее не было времени на отроческие переживания. Пока ее подруги по коллежу украдкой читали запрещенные романы с пылкими героями-любовниками и девушками, жаждущими избавиться от невинности, она сидела в тени сливовых деревьев во дворике монахинь, закрывала глаза и вспоминала мельчайшие подробности своих летних встреч с Педро Терсеро Гарсиа, который обнимал ее, нежно ласкал, вызывая из ее глубин те же аккорды, что брал на гитаре. Едва пробудившиеся в ней инстинкты сразу же были удовлетворены, и ей в голову не приходило, что страсть может иметь другие формы. Эти бурные откровения казались в тысячу раз ужасней, чем все, что она навоображала о мумиях и ожидала здесь увидеть.
Она узнала лица слуг их дома. Здесь был представлен весь двор инков, обнаженных, таких, какими Бог послал их в мир, или едва прикрытых театральными одеждами. Она увидела бездонную пропасть между бедрами кухарки, ламу верхом на хромой служанке, бесстрастного индейца, который служил им за столом, голого, словно новорожденного, безусого и коротконогого, с неподвижным, каменным лицом и несоразмерным пенисом в момент эрекции.
Долгое время Бланка не могла стряхнуть оцепенения, пока не почувствовала, что ее охватывает ужас. Она попыталась рассуждать трезво; поняла, что Жан де Сатини хотел сказать ей в свадебную ночь, когда объяснил, что не питает склонности к супружеской жизни. Она догадалась о роковой власти индейца, вспомнила лукавые насмешки слуг и почувствовала себя пленницей чистилища. В этот момент девочка шевельнулась внутри нее, и Бланка вздрогнула, как если бы прозвучал предостерегающий колокол.
— Моя дочь! Я должна увезти ее отсюда! — воскликнула она, обнимая живот.
Она выбежала из лаборатории, пронеслась через весь дом с быстротой молнии и оказалась на улице, где страшная жара и безжалостный полуденный свет вернули ее к реальности. Бланка поняла, что не сможет далеко уйти пешком с таким животом, ведь она была уже на девятом месяце. Она вернулась в свою комнату, взяла все деньги, что нашла, собрала узелок с несколькими платьями из своего пышного приданого и отправилась на вокзал.
Усевшись на грубую деревянную скамейку на перроне, держа на коленях узелок и испуганно глядя по сторонам, Бланка несколько часов прождала прибытия поезда, заклиная, чтобы граф, вернувшись домой и увидев поврежденную дверь лаборатории, не отправился бы искать ее, не нашел бы ее на станции и не заставил вернуться в это пагубное царство индейцев. Она молилась, чтобы скорее пришел поезд, хоть раз в соответствии с расписанием, и она могла бы вернуться в дом своих родителей до того, как младенец, который вертелся внутри и бил ножками в ребра, заявил бы о своем приходе в мир, чтобы у нее хватило сил на двухдневное путешествие без отдыха и чтобы ее желание жить оказалось сильнее того ужасного отчаяния, которое все больше овладевало ею. Она сжала зубы и продолжала ждать.
Глава 9
ДЕВОЧКА АЛЬБА
Альба родилась легко, что является знаком счастливой судьбы. Ее бабушка Клара посмотрела на ее спинку и нашла родимое пятно в форме звезды, характерное для существ, которые рождаются для встречи со счастьем. «Не следует беспокоиться за эту девочку. У нее будет удачная судьба, и она станет счастливой. Кроме того, у нее будет чудесная кожа, потому что это передается по наследству, у меня в моем возрасте нет морщин и никогда не было ни одного прыщика», — высказала свое мнение Клара на второй день после появления девочки на свет. По этим причинам не слишком радели, чтобы подготовить ее к жизни, ведь звезды позаботились наградить ее самыми разными достоинствами. Ее зодиакальным знаком был Лев. Бабушка изучила ее звездную карту и обозначила судьбу внучки белыми чернилами в альбоме с черной бумагой, куда приклеила также несколько зеленоватых прядей первых волос, ноготки, обрезанные вскоре после рождения, и несколько фотографий, которые дают представление о ней в те времена: это было чрезвычайно маленькое существо, почти лысое, морщинистое и бледное, но уже тогда ее черные, блестящие глаза выражали мудрость взрослого человека. Такие глаза были у нее от настоящего отца. Ее мать хотела назвать ее Кларой, но бабушка не являлась сторонницей повторения имен в одной семье, потому что это вносит путаницу в заметки о жизни. Воспользовались словарем синонимов и отыскали имя, которое стояло последним в ряду слов с одним и тем же значением: светлая. Спустя годы Альба переживала, что, когда у нее появится дочь, для нее уже не останется имени с тем же значением, но Бланка посоветовала ей прибегнуть к иностранным языкам, что поможет решить проблему.
