Святослав Логинов - Драгоценнее многих (медицинские хроники)
В скором времени стоны и крик вокруг палатки Паре заглушили шум далекого сражения. Раненые валялись на земле, контуженные в грудь хрипели, на губах выступала розовая пена. Иные сидели, зажимая рукой рану с торчащим обломком копья. Сраженные пулей лежали, открыв такую нестрашную на вид рану солнцу, чтобы приостановить действие яда. Люди громко стонали, многие умирали, не дождавшись перевязки. Их оттаскивали в сторону.
Первому пациенту Паре остановил кровь и туго стянул повязкой руку, рассеченную ударом алебарды, следующему мощными щипцами «вороний клюв» вырвал стальной обломок лопнувшего арбалета, пробивший щеку и вонзившийся в изгиб скуловой кости. Раненые находились в шоке и почти не кричали. После перевязки Жан, чтобы привести в чувство, давал им по глотку крепкого вина и отводил под навес.
У третьего была огнестрельная рана. Пуля попала в бок, но отразившись от ребер, вышла наружу. Его еще можно спасти. Паре быстро очистил рану и протянул руку за меркой. Прозрачное бузинное масло медленно кипело в начищенном котелке, поставленном на угли жаровни. Паре пинцетом расширил рану и влил туда полную мерку масла. Раненый захлебнулся криком. Остро запахло горелым мясом. Паре, стараясь не дышать, повторил выжигание, сверху наложил смягчающую повязку из терпентина и яичного желтка, откинул полог палатки и хрипло крикнул:
– Следующий!
Двое служителей из числа легко раненых отнесли лежащего без сознания оперированного под навес. Паре, бледный, словно это его терзали только что, смотрел, как беднягу укладывают на соломе. Потом повернулся и пошел в палатку, где уже полулежал в кресле очередной пациент. У него тоже было пулевое ранение.
Вскоре Амбруаз потерял счет и времени, и операциям. Он сшивал, резал, прижигал, извлекал пули, стрелы и обломки костей. Вопли уже не задевали его слуха, а когда кто-то умирал прямо на столе, он лишь досадливо махал рукой и кричал:
– Это уберите и давайте следующего!
Жан метался как угорелый, не успевая подносить лекарства, корпию, полотно, и оттаскивать тазики полные крови и отсеченных частей человеческого тела. Проклята будь война! Никогда еще она не была столь кровавой, еще несколько лет и христианские королевства обезлюдят, и Солиман без боя подойдет к стенам уже не Вены, а Парижа…
С первых минут сражения французам удалось опрокинуть неприятеля и погнать его от реки. Через раненых просто переступали, они оказывались за спинами французский солдат, где их подбирали люди назначенные Монтежаном. Кто мог добирались в лагерь на своих ногах, прочих без разбора грузили на телеги. На поле разбираться было некогда, люди истекали кровью, да и пули туда порой залетали. Сами раненые молчали, отлично зная, что если ты не дворянин и не можешь заплатить выкуп, то не стоит рассчитывать на милосердие. Оставалось надеяться, что в суматохе никто не отличит швейцарского наемника из войск Франциска от его родного брата, отправившегося служить Карлу.
Но Паре все же узнавал баварцев по зеленым, а арагонцев по коричневым курткам, венгров по колетам с витой шнуровкой, саксонцев по особо пышным буфам и панталонам под цвет знамени курфюрста. Это были пленные, их Паре не должен лечить, но он перевязывал их наравне со своими и не жалел лекарств. Дубле, конечно, так не поступает. Он, хоть и не официальный врач, но патриот и ярый католик. Паре не раз слышал, как он, стоя среди солдат, громко повторял слова Фомы Аквинского:
– Лучше умереть с Христом, чем выздороветь от еврея! …и от гугенота, – добавлял он, перехватив мрачный взгляд Паре.
Ну и пусть, кто не хочет не идет к нему. Здесь госпиталь, а не богословский диспут!
– Следующий!
Выстрелов больше не слышно, поток раненых уменьшился. Все-таки, он неплохо провел свое первое большое сражение.
Очередной воин был поражен из аркебузы. Пуля раздробила ключицу и засела глубоко между мышц и связок. Левой рукой Паре обхватил больного и, зажав правой зонд, попытался нащупать пулю в ране. Раненый – легионер из южных провинций, застонал и начал биться. Его пришлось привязать, но и после этого пулю нащупать не удалось. Очевидно, она сдвинулась в теле. Но в какую сторону?
И тут Паре вспомнил, как во время странствий с разными хозяевами пришлось ему послужить и у одного ученого, хотя и весьма опасного для пациентов хирурга. Тот любил цитировать Абулкасиса, которого почитал выше Гиппократа. Одно из наставлений арабского врача гласило: «При извлечении стрелы ты должен придать телу пациента такое положение, в котором он находился, когда в него попала стрела, ибо такое положение наиболее удобно». Хорошая память – достоинство хирурга. Конечно, если нужная цитата вспоминается в должное время. Хотя круглая свинцовая пуля мало похожа на длинный и острый наконечник стрелы, но надежда все же есть.
– Что ты делал, когда в тебя выстрелили? – спросил Паре.
– А?.. – не понял легионер, а потом, покосившись на хирурга, добавил: – Воевал.
– Вре-от!.. – протянул вошедший Жан. – Убитых он обшаривал. Три кошелька у него в поясе, и все чужие.
– За это он ответит перед богом, – остановил ученика Паре. – А пока, – он повернулся к легионеру, – встань, как был, когда в тебя попали.
Паре ослабил веревки и вновь взялся за зонд. Солдат пригнулся, испуганно косясь на окровавленную одежду и руки хирурга. Проволочный зонд погрузился в рану, легионер приглушенно подвывал сквозь закушенные губы и дрожал крупной дрожью. Дрожь мешала Паре, он старался не обращать на нее внимания, лишь зорче щурил глаза, словно мог рассмотреть пулю в глубине искалеченного тела, да бормотал себе под нос афоризм хирурга:
– Сия тонкая и деликатная работа исполняется руками и инструментами…
Через минуту зонд наткнулся на твердое препятствие. Паре облегченно вздохнул – пуля найдена! Тонкими щипцами с зазубренными губками удалось ухватить свинец; Паре сильно потянул, и пуля вышла. Солдат вскрикнул, лицо его залила бледность.
– Терпи! – приказал Паре.
Оставалось влить в рану масло и перевязать пострадавшего. Паре повернулся и замер: на дне котелка чадило лишь несколько капель почерневшей от огня жидкости.
– Жан! – позвал Паре. – Масло скорее!
Жан откинул полог и с недоумением посмотрел на хозяина.
– Я же говорил, что масло кончилось, – произнес он.
– Совсем? – молодой хирург был ошарашен.
– В бутыли ни капли.
Что делать? Только что он совершил невозможное: извлек пулю, засевшую так неудобно, что здесь спасовал бы сам Шолиак, и все напрасно! Пациент умрет потому лишь, что неопытный хирург слишком щедро расходовал масло. Как назло, он перевязал полсотни врагов, а масла не хватило именно своему, пусть даже и мародеру. Теперь жди неприятностей, ведь полковник только сегодня предупреждал его, что так поступать нельзя. Что делать?.. Выжечь рану раскаленным пекеленом? Но сухое железо не сможет уничтожить сухой пороховой яд, и страдания больного только усугубятся. Здесь мог бы помочь териак, но под рукой не только териака, но и вообще никакого антидота. Дубле лечит отравления индийским безоаром. Скотина! Паре сам видел, как эмпирик собирал индийский камень на берегу реки. Молодой человек представил торжествующий взгляд соперника, и растерянность сменилась злостью.
Какого черта! Шарлатаны отправляют на тот свет сотни людей, получая за это деньги! Кто определит среди бойни, отчего умер этот прохвост? Да если сейчас рассечь бритвой яремную вену и выпустить из парня всю кровь, то никто, даже Жан, не заподозрит дурного. Еще один труп среди сотни других…
Паре бросил взгляд на раненого, и мерзкие мысли споткнулись. Легионер сидел, запрокинув голову, на лбу выступили капли пота. Было видно, что ему очень нехорошо.
Закон природы: любить и любя помогать. Помогать всем, без различия веры и подданства. С мародера спросится и в этой, и в последующей жизнях, но пока это не преступник, а страждущий. Значит, надо лечить, и то, что у тебя нет больше масла, не оправдывает тебя ни перед богом, ни перед собственной совестью. Старуха-знахарка из Пьемонта учила прикладывать к воспаленным ранам печеный лук. Лука под рукой нет, но ведь существуют и другие средства. Можно использовать кровь голубки, а иной раз помогают душистые масла…
Паре взял флакончик с дорогим розовым маслом, смочил им клок белой, хорошо прочесанной шерсти и вставил тампон в устье пулевого отверстия. Может быть, летучее масло оттянет на себя часть яда. Сверху Паре наложил обычную повязку с терпентином и яичным желтком.
Когда Жан увел легионера, Паре стало дурно. Но надо было работать, и Паре, превозмогая себя, продолжал операции. Еще пять человек он перевязал, не выжигая в ране порохового яда. И то, что среди них было два испанца, ничуть не утешало.
Неважная ночь выпала на долю Паре. Он ворочался между одеял, часто вставал, но опасаясь потревожить больных, к навесу не подходил, вздыхал и снова ложился в смятую постель. До его слуха доносились стоны, неразборчивый бред, порой – болезненные вскрики. Многие ли из лежащих под навесом, доживут до утра? Более всего беспокоился Паре о тех, кому по недостатку масла не сделал прижигания. Жан де Виго – один из немногих авторов, писавших на родном языке и потому доступных Паре, в восьмой главе первой книги «О ранах» утверждал, что заражение пороховым ядом убивает человека наутро. Паре ждал утра.
