Александр Богданович - Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра
Утром на военном поезде, курсирующем между Бродами и Львовом, Белинскому предстояло проследовать к месту назначения – в штаб Восьмой армии Юго-Западного фронта.
Приказ отбыть на фронт стал для капитана неожиданностью. Будучи включенным в состав государственной комиссии по расследованию шпионской деятельности иностранных компаний в России, он считал делом бесполезным ходатайствовать о своей отправке на фронт.
С самого начала войны тема шпионажа иностранных фирм в России была у всех на устах, и общественность с нетерпением ждала громких разоблачений. Капитан участвовал в разработке сотрудников немецких филиалов американской компании «Зингер». Уличить их в шпионаже так и не удалось, комиссию сократили, и Белинский в числе других следователей был направлен на укрепление создаваемых контрразведывательных отделений штабов армий.
Особых хлопот со сборами и прощаниями не было. В свои двадцать семь лет капитан был холост. Единственная из родных – мать после гибели мужа на Японской войне проживала в небольшом имении под Вильно. О своем отъезде на фронт он решил сообщить ей позже.
– Мы были обречены, нас просто бросили на произвол судьбы, – уже порядком охмелев, картавил молодой прапорщик с перевязанной головой, – ни врачей, ни сестер, ни кухни, ни чистого белья, ничего. Мне повезло больше других – я был в сознании, пуля попала в щеку и вышла возле шеи под подбородком, не задев ни костей, ни зубов, ни языка. Вокруг просили пить, глухо стонали, как из подземелья. Многие не подавали признаков жизни, от них шел такой тяжелый дух, что от одного этого можно было помереть… Утром нас, офицеров, кто был еще в сознании, успели вывезти на подводе, остальных оставили австрийцам.
– Что тут говорить, – после небольшой паузы заговорил ротмистр в потертом, выцветшем полевом кителе без верхней пуговицы, – отсутствие санитарных частей – не единственная беда. У нас не хватает снарядов, продовольствия, транспорта. Я не раз видел, как гибнут от голода лошади, – сена и овса тоже нет.
Ротмистр глубоко вздохнул и с горечью добавил:
– Надо признать, господа, войска у нас в хаотическом состоянии, мы не готовы к энергичным действиям.
– Я думаю, ротмистр, вы немного преувеличиваете, – возразил ему господин средних лет в очках и новой форме со знаками вольноопределяющегося[23]. – Все это обычные, неизбежные издержки любого массированного наступления. Главным же является то, что боевой дух наших войск сейчас как никогда на высоте, и следствие этого – наше уверенное продвижение к Карпатам.
– Вы, господин вольноопределяющийся, называете это обычными издержками наступления? – блеснул глазами ротмистр. – А я называю это… – Он закашлялся и хрипло закончил: – По меньшей мере безалаберностью тыловой службы и нераспорядительностью нашего Генерального штаба.
Снова наступила пауза.
Белинский с любопытством смотрел в небритое, осунувшееся лицо ротмистра и думал о том, насколько все услышанное им в эту ночь расходится с официальными сообщениями о событиях на фронтах.
Пожилой подполковник со следами оспы на лице нервно постукивал пальцами по столу и рассматривал висевшие над роялем портреты декольтированных дам. Было заметно, что спор между офицерами был ему не по душе.
– Голубчик, не сочтите за труд, велите принести нам еще чаю, – обратился он к проходящему мимо вахмистру.
– К сожалению, господин подполковник, кухню уже закрыли, – развел тот руками.
Единственный за столом штатский – господин лет сорока пяти в аккуратном коричневом костюме – задумчиво приглаживал свои кудрявые, зачесанные назад волосы. Он сидел молча, не вмешиваясь в разговор, но ироническая улыбка на его лице свидетельствовала, что он имеет собственное мнение о предмете спора.
– Армия для нашего государя, – вновь заговорил вольноопределяющийся, – всегда являлась делом первостепенной важности. И я думаю, нет оснований полагать, что сейчас, в момент тяжелых испытаний для отечества, он сделал ошибку в выборе и подборе кадров Генерального штаба и других служб…
– Милостивый государь, скажите тогда, – перебил его ротмистр со все возрастающим раздражением, – а кто же подбирал этих генералов и корпусных интендантов, которые при нехватке вагонов для перевозки снарядов, фуража, хлеба и раненых переправляют в свои имения в России хороших лошадей – по две в теплушке?
– Ну, воровство – это у немцев преступление, а у нас, к сожалению, народная традиция… – с кривой улыбкой начал было вольноопределяющийся, но ротмистр не дал ему закончить:
– Да бросьте вы, «народная традиция»… Народная традиция – это наша беспросветная коррупция и неумение организовать дело.
Вы обратили внимание, как здесь на станции меняют колесные пары австрийских вагонов на наши, российские? С такими домкратами можно «переобувать» сто вагонов в сутки, а мы, при хронической нехватке вагонов, обслуживаем от силы десяток…
– Господа, господа, – не выдержал подполковник, – мне кажется, у нас нет достаточно сведений, чтобы допускать какие-либо крайние суждения и тем более давать оценку всей нашей военной кампании. Время все поставит на свои места. Главное, что мы пока не отдаем австрийцам инициативу и имеем все шансы покончить с ними уже в этом году. Кстати, у них тоже не все гладко, даже на уровне азбучных основ военного дела. Я могу привести пример, как под Городком нас атаковала их конница в боевом порядке столетней давности, они были разодеты, как на параде. Тогда мы здорово покрошили их из пулеметов, а их начальник дивизии застрелился там же, на поле. Кстати, Михаил Аронович, – повернулся он к своему соседу в штатском с явным намерением не возвращаться к неприятной теме, – а что означают эти слова? – И он указал на тарелку с гравировкой mazelyov.
– А это переводится как «приветствую» или, если хотите, «приятного аппетита», – ответил тот с улыбкой и добавил: – Иван Валерьянович, а ведь уже светает. Не пора ли нам собираться? Я предлагаю не ждать автомобиля, а размяться – пройтись пешком на станцию, тем более это не больше версты отсюда, к тому же дождь вроде уже закончился.
– Неплохая идея, я не против, – согласился подполковник и стал собираться. – Желаю здравствовать, – протянул он руку вольноопределяющемуся. – А вам, господа, – обращаясь к ротмистру и прапорщику, – скорейшего и полного выздоровления. Капитан, – повернулся он к Белинскому, – у нас имеется свободное место в экипаже, если желаете, можете ехать с нами до Золочева, оттуда до Львова уже рукой подать.
Капитан сразу принял предложение. Он был наслышан о нерегулярности прифронтовых поездов.
– Прошу извинить, – обратился подполковник к Белинскому, когда они втроем шагали по мокрой мостовой к вокзалу, – я не запомнил вашу фамилию. Раненые офицеры со своими рассказами не позволили нам ближе познакомиться.
– Белинский Павел Андреевич, командирован в штаб Восьмой армии, – представился тот.
– Очень приятно. А моя фамилия Ширшов. Ширшов Иван Валерьянович, офицер для поручений штаба Девятой армии.
– Грудский Михаил Аронович, – в свою очередь любезно назвался штатский, – уполномоченный думского комитета.
– Мне тоже приятно, господа, – сказал капитан. – Наши раненые офицеры и в самом деле поведали сегодня ночью много удивительных историй, в которые, однако, очень не хотелось бы верить.
– Ерунда, – махнул рукой подполковник, – об этом даже не стоит говорить. Все они получили тяжелые ранения да еще наслушались всякой чепухи в госпиталях.
– Я думаю, вы не совсем справедливы, Иван Валерьянович, – неожиданно возразил ему Грудский, – кризис в довольствии войск на самом деле существует. И проблема в основном в подвозе, в нехватке вагонов, а последние, помимо прочего, отсутствуют действительно по вине военного ведомства. Поезда с артиллерийскими парками стоят на фронтах подолгу неразгруженными. В Москве, например, вот уже около полугода стоят в тупике тысячи вагонов с фабричными станками, которые крайне необходимы промышленности. К тому же ни для кого не секрет, что расчет боеприпасов накануне войны был произведен только на шесть месяцев.
Подполковник не ответил. Выражение его лица красноречиво свидетельствовало о том, что продолжать разговор на эту тему он не намерен.
– А мне ведь приходилось бывать тут лет десять назад, – заметил Грудский, когда они проходили мимо полуразрушенного здания с уцелевшей вывеской «Банк Пражский». – Сейчас город не узнать, всюду следы войны. Я был тут в составе этнографической экспедиции. Помню, тогда на этой центральной улице, если не ошибаюсь, Золотой, вечерами было весьма людно и довольно интересно. Тут проходили так называемые променады – прогулки представительной публики города с показами нарядов и других достоинств. И надо признать, у здешних дам достоинств было немало.
