Элизабет Фримантл - Гамбит Королевы
Сьюзен принужденно улыбнулась. Катерина помнит, как лучше обращаться со скользкими придворными; их положение так непрочно! Искусству не наживать себе врагов она научилась от матери.
– И еще, – продолжила Сьюзен, когда Катерина оправляла на себе платье и чепец, – она хочет, чтобы ваша падчерица пришла к ней вместе с вами.
Катерина кивнула:
– Пойдем, Мег. Нельзя заставлять ее ждать.
– Я должна идти? – шепотом спросила Мег.
– Да, должна. – Катерина довольно резко схватила Мег за руку и тут же пожалела о своей несдержанности. Мег такая застенчивая! Мысленно выбранив себя за то, что она испугала падчерицу, Катерина продолжила: – Хоть леди Мария и дочь короля, ее не надо бояться. Сама увидишь. – Погладив Мег по спине, она заметила, как исхудала девушка; лопатки торчат, как крылышки.
Леди Мария сидела в своей спальне, облаченная в шелковый халат. Вид у нее был болезненный, лицо одутловатое. Она уже не юная девушка. Катерина прикинула, на сколько лет Мария моложе ее, – года на четыре, а лицо уже морщинистое, и глаза лихорадочно блестят. Отец ее не жалует, и это дурно сказывается на ней. Теперь она хотя бы живет при дворе, где ее место; отец больше не отправляет ее в захолустные замки. Правда, ее положение по-прежнему шатко. После того как король разорвал страну на части, доказывая, что его брак с ее матерью нельзя считать законным, на бедной Марии лежит бремя незаконнорожденности. Ничего удивительного, что она так цепляется за старую веру; католицизм – ее последняя надежда на признание и на выгодный брак. Увидев Катерину, Мария скривила тонкие губы в улыбке:
– Катерина Парр! Как я рада, что вы вернулись!
– Миледи, для меня большая честь оказаться здесь, – ответила Катерина. – Правда, сейчас я приехала только на крестины. Мне сказали, что вы станете крестной матерью для малышки Райзли.
– Только на сегодня? Как жаль!
– Я в трауре по покойному мужу.
– Да, – тихо проговорила Мария, поднимая руку, закрывая глаза и на миг сморщившись.
– Вам больно? Хотите, я приготовлю вам целебный отвар? – предложила Катерина и, наклонившись, погладила лоб Марии.
– Нет, не надо. Отвары у меня скоро из ушей польются, – возразила Мария, выпрямляясь и глубоко вздыхая.
– Возможно, вам станет легче, если я помассирую вам виски.
Мария кивнула в знак согласия. Встав у нее за спиной, Катерина начала круговыми движениями массировать ей виски. Кожа на висках тонка, как пергамент; под ней просвечивают голубые жилки. Мария закрыла глаза и запрокинула голову Катерине на живот.
– Примите мои соболезнования, – сказала она. – Мне искренне жаль лорда Латимера.
– Вы очень добры, миледи.
– Прошу вас, Катерина, возвращайтесь поскорее. Вы нужны мне. Мне нужны верные друзья. Я могу доверять лишь вашей сестре и Сьюзен. Хочу, чтобы рядом со мной были те, кого я хорошо знаю. В моих покоях столько дам… со многими из них я почти не знакома. Помните, в детстве у нас был один наставник, ваша матушка была фрейлиной моей… Мне кажется, что мы почти родственницы.
– Считаю за честь, что вы так думаете обо мне, – ответила Катерина, только теперь понимая, насколько Мария одинока. По праву ей давно следовало выйти замуж за какого-нибудь прекрасного иностранного принца, родить целый выводок наследников престола и дать Англии союзника в виде великой страны. А ее много лет подряд перевозят из одного отдаленного замка в другой. Король то благоволил к ней, то сердился; ее считали то законной, то незаконнорожденной. Никто не знает, что с ней делать, и меньше всех – ее отец.
– Катерина, вы по-прежнему придерживаетесь истинной веры? – спросила Мария, понижая голос до шепота, хотя в комнате нет никого, кроме Мег. Девушка робко переминалась с ноги на ногу. – Знаю, ваш брат – сторонник Реформации, ваша сестра и ваш покойный муж тоже. Но ведь вы, Катерина, долгое время жили на Севере; старая вера там еще очень распространена.
– Я следую вере короля. – Катерина надеялась, что из ее уклончивого ответа ни о чем нельзя догадаться. Она прекрасно знала, как обстоят дела на Севере, когда речь заходит о вере… Она не может думать о религии, не вспоминая грубых рук Мергитройда, запаха немытого тела… Она попыталась отогнать от себя неприятные воспоминания, но не получилось.
– Вера моего отца… – вздохнула Мария. – Он по-прежнему в глубине души католик, хотя и порвал с Римом. Разве не так, Катерина?
Катерина слушала невнимательно; перед ее глазами – ее мертвый ребенок, его круглые вытаращенные черные глаза, так похожие на глаза его отца… С трудом взяв себя в руки, она ответила:
– Да, миледи. Вопросы веры сейчас не столь прямолинейны, как раньше. – Ей вдруг подумалось, что она не лучше других скользких придворных. И все же сейчас не время признаваться в том, как она прониклась новой верой. Мария будет разочарована… Вся ее жизнь – цепь разочарований. Катерине невыносимо было думать о том, что она, сказав правду, еще больше огорчит свою подругу детства. – Да, – негромко продолжила она. – Очень жаль, что все так запуталось.
Мария рассеянно перебирала четки; бусины щелкали, когда она передвигала их по шелковому шнурку.
– А это ваша падчерица?
– Да, миледи, позвольте представить вам Маргарет Невилл.
Мег робко шагнула вперед и, как ее учили, сделала глубокий реверанс.
– Подойди ближе, Маргарет, – поманила ее Мария, – и садись, садись! – Она жестом указала на стоящий рядом с ней табурет. – Сколько тебе лет?
– Семнадцать, миледи.
– Семнадцать… Наверное, ты уже с кем-то помолвлена?
– Была, миледи, но он скончался. – Катерина велела ей отвечать так. Ни к чему упоминать, что ее нареченный был одним из тех, кого повесили за измену после «Благодатного паломничества».
– Что ж, мы скоро найдем нового, верно?
Покосившись на падчерицу, Катерина заметила, как та бледнеет.
– Можешь помочь своей мачехе одеть меня.
Процесс одевания тянулся бесконечно. Мег от волнения то и дело что-то роняла, а мысли Катерины возвращались к Сеймуру и его наглому взгляду, к его ярко-синим глазам. Воспоминание о нем тревожило и пугало ее. Она заставила себе вспомнить нелепое подпрыгивающее перо и его рисовку. Все чрезмерно. Ей с трудом удалось сосредоточиться на том, что она делает.
Мария выглядела нездоровой; просто чудо, как ей удавалось удержать младенца на руках. Ее крестница, крепкая девочка с развитыми легкими, своими воплями способна была напугать самого дьявола. Таинство проводил епископ Гардинер; лицо у него мясистое, оплывшее, как восковая свеча. Он говорил медленно, тянул фразы, его монотонный голос то и дело коверкал латинские слова. Катерина невольно представила, как он допрашивал ее сестру, и поняла: такой способен запугать до обморока. Вспомнила она и о сломанном пальце мальчика-хориста. Говорят, Гардинер все ближе и ближе подбирается к королю; король советуется с ним так же часто, как с архиепископом Кентерберийским. Малышка громко кричит; она раскраснелась, умолкает, лишь когда ее головку окропляют святой водой. После этого она совершенно затихает, словно из нее изгнали дьявола. У Гардинера самодовольный вид, как будто это его заслуга, а не божья.
Король на крещении не присутствовал. И Райзли, отец малышки, выглядел смущенным. Он похож на хорька с острым носом; глазки у него беспокойно бегают по сторонам. Он – лорд-хранитель печати. Некоторые уверяют, что на самом деле Англией управляет именно Райзли вместе с Гардинером, но при взгляде на него так не подумаешь. Катерина замечает, что его мутные глазки часто и встревоженно косятся на дверь. Иногда он рассеянно щелкает пальцами, не слушая, что там бубнит Гардинер. Пренебрежение со стороны короля может означать все что угодно – ведь прихоти короля меняются во мгновенье ока. Возможно, Райзли в самом деле правит Англией, но власть без королевской милости мало что значит. Райзли наверняка хорошо изучил характер короля, недаром он в прошлом был ближайшим помощником Кромвеля. Как только ветер подул в другую сторону, он успел вовремя отдалиться от бывшего покровителя. Вот еще один человек, которому нельзя доверять.
После завершения церемонии все гуськом выходили из часовни. Первой появилась Мария; она вцепилась в желтый рукав Сьюзен Кларенси, как будто боялась упасть. Ее свита следовала за ней по длинной галерее сквозь толпу придворных, которые расступались при ее приближении. Среди них Сеймур; две молодые девицы глупо захихикали, когда он, улыбаясь и сняв шапку, поклонился им. Катерина отвернулась, делая вид, будто внимательно слушает старую леди Баттс. Та язвит по поводу нарядов молодых фрейлин, которые превратно истолковывают закон о роскоши, и жалуется, что от прежней придворной учтивости ничего не осталось. Раньше все было по-другому, неужели в наши дни все разучились выказывать уважение к старшим? Катерина краем уха услышала, как Сеймур произнес ее имя; он что-то говорил о ее украшениях. Все его комплименты неискренни – в этом нет никаких сомнений. Она покосилась на него и сдержанно кивнула, а затем снова повернулась к леди Баттс, чтобы слушать поток нескончаемых жалоб.
