1916. Волчий кош - Тимур Нигматуллин
Пальцы скользнули по чему-то твердому. Он развернулся, загребая руками по сторонам, – есть! Нашел! Теперь тянуть что есть мочи кверху, не упустить, всплыть, а там уже до берега дотянуть! Иманов лысый, за волосы не схватишься. За что тянуть? Долго думать нельзя, это когда воздуха много, то думы длинные, а тут… За воротник! Главное, сдюжить, чтоб сил хватило, иначе вдвоем у Балыкхана под хвостом будем жернова крутить, врата для новых мертвяков делать.
Вытащив Иманова на берег, Халил упал рядом, тяжело дыша: нахлебался воды. Каменистый берег хищно скалился отвесами. Над рекой носился рой мошкары. Верблюды безразлично перекатывали во рту зеленую травянистую жвачку. Чуть поодаль от берега, под одиноким кривым кустарником на траве лежали Литвин с Кривцом.
Не давая себе ни секунды на отдых, Халил с трудом поднялся на колени и надавил ладонями на грудь Иманова. Склонил голову к лицу степняка – не слышно дыхания. Сложил ладони вместе, снова и снова наваливался на грудь. Тщетно. Нет дыхания. Умер.
– Зря спас, – голос Акулины раздался над Халилом, – он нас убьет, когда получит, что хочет. Вытащил со дна себе погибель.
– Мертв он. – Халил поднялся на ноги. – Вода из легких не выходит.
– Сама. – Акулина, недобро посмотрев на караванщика, подсела к Иманову и приподняла его голову. – Реб ра сломал ему. Зачем спасаешь сначала фельдфебеля, затем его? Меня зачем защитил? Не боишься лепры?
– Это не лепра. – Халил присел рядом с Акулиной. – Я лепру знаю, видел таких… У тебя рана, укус вроде… А лепра язвами идет, рубцами. Струпья называются.
– Где видел? – задрав веки Иманова, она посмотрела зрачок.
– К халха когда ходил. За Зайсаном поселение есть. Жители там с пятнами, с носами гнилыми, без пяток и пальцев. А у тебя только губа оторвана. Он выживет?
– Выживет, – Акулина нагнулась вплотную к Иманову и что-то всыпала ему в нос, – водой изрыгнуть должен. Дави на грудь! Еще дави! Расскажешь ему про лепру?
– Нет, – пробурчал Халил. – Ты сама почему идешь?
Акулина кивнула в сторону кустарника.
– А как он без меня выживет? Я его уже лечила вчера.
– Знакомы, значит?
– Друзья его в городе ко мне приходили. Нестор и Феодосий. – Она еще раз всыпала в ноздри Иманова порошок, провела пальцем, смахивая высыпавшиеся остатки.
Халил удивленно взглянул на знахарку.
– У Нестора того пальцев не хватает на руке?
– Все ты знаешь, – улыбнулась чему-то Акулина, – откуда такой умный, с виду и не скажешь. Один – как ребенок, пальцев, как и ума, не хватает малость. Второй поумнее будет, но тоже…
– Оба убиты, – перебил ее Халил.
– Убиты? Как?
– Феодосий с казаком в остроге схватился. Нес тор – в банке от пули.
– Феодосий убит? – задумчиво переспросила Акулина. – А казак тот?
– Зарубил я его.
– Казак тот ничего не говорил Феодосию?
Халил перевел взгляд с Иманова на Акулину.
– Про княжну кричал. И про шрамы какие-то. Да про Кавказ упоминал. А что?
– Ты точно убил его? – На секунду знахарка остановилась и немного подалась вперед, словно хотела вытащить что-то из вороха юбок.
– Точно, – подтвердил он и заметил, как вспыхнули от его слов глаза знахарки, как сдвинулись друг к другу ее брови и как по уголкам век запрыгали радостные морщинки, – в остроге. Я Феодосию перед смертью помочь обещал.
– Ты всем, я гляжу, обещаешь. – Акулина вытащила из складок юбки небольшой мешочек, открыла его и высыпала в рот Иманову щепотку порошка. – И всем – перед смертью. Остановиться тебе надо, караванщик. Там, где ты, смерть рядом шагает.
Иманова вырвало водой. Зашелся в натужном кашле, выплевывая с водой куски тины, водоросли, остатки ужина. Открыл глаза, дико осматриваясь по сторонам, потянул руку к голове, огладил ее.
– Борик? – слабо произнес он. – Где?
– Утонул.
Халил встал, окинул взглядом Акулину и пошел к верблюдам. Правду сказала знахарка. Пора остановиться. Карабек-хаджи, Феодосий, Нестор, Алимбай… Все перед смертью о чем-то просили, наказы ему перед Всевышним давали. Почему так выходит, из-за чего он, простой караванщик, оказывается всегда рядом со смертью? Подумать надо… крепко подумать. Но для начала – поспать. Трое суток на ногах, без еды и сна, сломать могут, силы иссушить да разум склеить… Поспать!
– Здесь стоянку делаем! – ложась рядом с верблюдом, закричал Халил. – До утра спим…
Ему никто не ответил. Один, раненый, без сознания лежит под кустом, рядом с ним фельдфебель с кляпом во рту, а у реки, на берегу, исходит водяной рвотой Иманов. Акулина замоталась в тряпье и тоже молчит.
То, что она именно та знахарка, из-за которой Феодосий погиб, сомнений нет. Откуда в городе вторая знахарка с изуродованной губой возьмется? Понятно, почему Феодосий за нее с тем казаком бился. Красивая. Казак в ярости кричал про княжну, Кавказ, месть, друзей. Но не до разговоров там было. Княжна-знахарка. Надо же. А под простую бабку выглядеть хочет. Зачем? Не дойдя до конца в своих размышлениях, Халил заснул, так и не успев снять с себя мокрые шалбары.
Над Силеты летали стрижи. Юркие, резвые. Берега, обугленные черными камнями, подпаливали с двух сторон реку. Полуденное солнце, взобравшись к самому центру неба, жарой придавливало степь. Сомлев от духоты, на сером валуне застыла ядовито-ж елтая бабочка, и в тот же момент поплатилась за беспечность, попав под липкий язык ящерицы. Сонные байбаки повыскакивали из нор, пересвистывались между собой и вертели мордочками, поглядывая на верблюдов. От наступившего зноя весело было только хору кузнечиков, который ни на секунду не прекращал свой дружный, радостный стрекот.
Глава 22. Рыбалка
Удилище Халил сделал из ветки кустарника. Специально подломил у корня, чтоб комель потолще был. Снасть получилась хорошая, под два метра длиной, и дугой гнется – выдержит большенькую рыбу, не треснет.
С леской вышла незадача. Акулина наотрез отказалась отдавать юбочную тесьму.
– Совсем ополоумел? Жарой голову спек? – спросила она. – Ты, караванщик, с себя портки сними да их на лесу пускай. А ко мне с такими вопросами не ходи.
Иманов, не участвующий в рыбалке, тоже заартачился. Не дал халат резать, выпучил глаза, полы стеганые руками схватил, на валун забрался – застыл как истукан. Видать, умом тронулся, подумал Халил. Увидел на дне Балыкхана хвост, провел водяной джинн чешуей по разуму степняка, тот и забыл обо всем на свете. Только борик свой помнит. Где борик? Куда делся борик? Весь вечер о нем твердит. Помощи от него мало. Попросил по берегу дрова поискать – к воде не идет, дрожит. В степь тоже не суется, сидит на валуне, глазами по сторонам водит, словно
