Под знаком тибетской свастики - Фридрих Наумович Горенштейн

- Если вы согласитесь, мы дадим вам некоторое количество хороших солдат…

- Чекистов?

- …хороших солдат, остальных подберете по своему усмот­рению. Нам вы больше не опасны, а косоглазых можете резать, как резали раньше.

Блюхер рассмеялся.

- А трибунал и приговор? - спросил барон.

- Вас приговорят к смерти, но не расстреляют. Мы помо­жем вам бежать из тюрьмы. Мы поможем вам перейти границу. Он снова разлил шампанское.

132. Сцена

В Иркутске барона зачем-то возили на новом фордовском автомобиле по советским учреждениям.

- Это губисполком, - говорил приставленный гид, секре­тарь губисполкома, - это губнаробраз, это губпродснаб.

В учреждениях, одинаково украшенных портретами вождей, транспарантами, смотреть на барона сбегались советские служащие, особенно барышни. Барышни шептались между собой:

- Интересный мужчина, высок и тонок, белокурые волосы с хохолком сверху. Рыжие усы и бородка. Совсем не жестокое лицо, как о том пишут в газетах. Кроткая, виноватая улыбка. Он очень мил.

Одна из барышень преподнесла барону букет цветов. Барон галантно поцеловал ей руку. Суетились фоторепортеры.

- Можно вас сфотографировать?

- Пожалуйста, пожалуйста, - отвечал барон, - хоть со всех сторон.

- Нравится вам у нас? - спрашивал гид-губсекретарь.

- Любопытно, - отвечал барон, - я помню митингующие анархичные советы, штабы в вагонах, а теперь у вас истинные присутственные места. Порядок, советская бюрократическая машина ра­ботает полным ходом, на все смотрю с любопытством, но без восхи­щения.

- Отчего ж без восхищения? - ревниво спросил секретарь губисполкома.

- Чесноком сильно пахнет, - резко и громко ответил барон.

Секретарь губисполкома визгливо заржал и сказал веселым шепо­том сопровождающему его совслужащему:

- Это барон намекает на засилие евреев в наших учрежде­ниях.

Вдоль улицы собирались обыватели, смотрели на барона.

- Генерал, - говорили они, - истинный “его превосходи­тельство”, царский орден носит “Георгия”.

- Кровопийца! - крикнул какой-то рабочий.

- Волк обра­тился в ягненка.

- Могу ли я посмотреть здание суда, - спросил барон у сек­ретаря, - там, где меня будут судить.

- Вас не здесь судить будут, не в Иркутске, - словоохотливо ответил губсекретарь, - в Новониколаевске будут судить.

- Отчего же?

- Для большего эффекта. Новониколаевск стал теперь офи­циальной столицей Сибири. Судебное заседание состоится в здании театра в загородном саду Сосновка. Уже сформирован состав чрез­ вычайного трибунала. - Он вынул бумагу.

- Председатель - старый большевик Опарин, начальник сибирского отдела Верховного суда при ВЦИКе, члены - товарищ Кудрявцев от ЦК профсоюза, товари­щи Габышев и Гуляев от пролетариата и крестьянства, от Красной армии знаменитый партизанский вождь товарищ Александр Крав­ченко. Защитник - бывший присяжный поверенный Боголюбов. Общественный обвинитель - товарищ Емельян Ярославский.

- Кто этот Ярославский? - спросил барон.

- О, Ярославский партиец с большим стажем. Он много пишет по вопросам атеизма.

- Тогда понятно, - сказал барон.

- Интерес очень велик, - вдохновенно продолжал губсекре­тарь, - входные билеты распределяются заранее. Я надеюсь полу­чить через губисполком. Желающих много. Конечно, предпочтение отдается рабочим и красноармейцам. Много журналистов, разуме­ется, от газеты “Советская Сибирь” и прочих. Но ведущий москов­ский журнишст “Правды” и “Известий” товарищ Иван Майский тоже будет. Он уже назначен послом в Англию, но все-таки приедет, учи­тывая, что репортажи будут читаться и в эмигрантском Харбине, и в белом Приморье, и переводиться для иноземных газет на разные язы­ки.

- Куда мы едем? - спросил барон, чтоб как-то прервать вдох­новенную болтовню губсекретаря.

- В наш городской музей, - ответил губсекретарь, - множе­ство богатых экспонатов.

- Я утомлен, - перебил словоохотливого губсекретаря ба­рон,- нельзя ли назад, в тюрьму?

133. Сцена

Судебное заседание открылось в полдень в новониколаевском здании театра в загородном саду Сосновка. У входа большая толпа. Шум, ропот. Вход охраняется. Администратор кричит толпе:

- Товарищи и граждане, все войти не могут.

В ложах и за ложами, в проходах скамьи набиты битком. На сцене душно и тесно. Лампы горят слабо. На сцене обычный ло­зунг “Да здравствует мировая революция!”, стол под красным сук­ном, на авансцене, на выдвинутом в зал помосте, скамья для подсу­димого. Вокруг снуют люди с фотоаппаратами.

Входит трибунал. Все встают и снова усаживаются. Тишина. Вводят Унгерна. В зале шепот:

- Каков! Смотрит больше вниз, утомленно, держится спо­койно.

- Заседание открыто, - объявляет председатель Опарин.

- Зачитываю обвинение из трех пунктов. Первый: действия под по­кровительством Токио, что выразилось в планах создания централь­ноазиатского государства; второй: вооруженная борьба против со­ветской власти с целью реставрации Романовых; третий: террор и зверства. Признаете себя виновным по данному обвинению?

- Да, - ответил Унгерн, - за исключением одного - связи с Японией. Я марионеткой Японии не был и ничьей марионеткой не буду.

- Слово предоставляется общественному обвинителю това­рищу Емельяну Ярославскому, - сказал председатель.

Емельян Ярославский с растрепанной копной волос, подви­жный и самоуверенный, встал и начал:

- Товарищ председатель, уважаемые члены чрезвычайного трибунала, я хотел перевести данный процесс в особую плоскость. Это не политический процесс, как бы ни обвиняли нас в политических преследованиях наши враги. Это процесс нравственный. Моя задача показать Унгерна типичным представителем не просто дво­рянства, а именно дворянства прибалтийского, самой эксплуататор­ской породы. Здесь, в зале театра Сосновки, витает призрак остзей­ских баронов, которые сосали кровь из России, но одновременно предавали ее Германии. Теперь они перекрасились в русских патри­отов, потому что лишились имений. Подсудимый, - обратился Яро­славский к барону, - прошу вас более подробно рассказать о своем происхождении и связи меж баронами Унгерн-Штернбергами, гер­манскими и прибалтийскими.

- Не знаю, - ответил барон.

- Чем отличился ваш род на русской службе? - спросил Яро­славский.

- Семьдесят два убиты на войне, - ответил барон.

- У вас были большие имения в прибалтийском краю и Эстляндии?

- Да, в Эстляндии были, но сейчас, верно, нет, - ответил ба­рон.

- Лично у вас имения были? - спросил защитник.

- Лично у меня не было, но я по происхождению аристо­крат, землевладелец и воин.

- Сколько лет вы насчитываете в своем роду? - спросил Яро­славский.

- Тысячу лет, - ответил Унгерн.

- Но меня всегда интересо­вала не древность крови, но ее состав.