Лоренс Шуновер - Крест королевы. Изабелла I
— Трудно было вынести то, — тихо сказала Изабелла, — что Джоанна родилась, когда мы были уже женаты. Твой первый незаконнорождённый сын появился, когда ты ещё не знал меня.
Фердинанд защищался. Если бы он так сильно не любил её, сказал он, то разве опасался бы разоблачения по поводу ребёнка? Разве короли не демонстрируют открыто свою неверность перед жёнами повсюду в Европе? Разве они не провозглашают национальными праздниками дни, когда рождаются их незаконные отпрыски наравне с законными наследниками? Он не совершил такого бессердечного поступка, потому что любит свою жену.
Слова Фердинанда звучали искренне. Его красивое лицо было бледным и взволнованным. То, что он сказал о других королях, было известно всем, это относилось и к старым и некрасивым монархам. Насколько же сильнее должно было быть искушение для молодого и красивого Фердинанда!
— Но если, — с нажимом произнёс он, — я и поддался искушению и развлекался с блудницей в момент обиды и раздражения, то это не означает, что я не буду любить своего ни в чём не повинного незаконнорождённого ребёнка!
Насколько же труднее понять одного человека, чем целую нацию! Возможно, как сказал архиепископ Севильи, она действительно требует слишком многого. Похоже, она всегда останется такой, какая есть, и часто будет испытывать от судьбы подобные удары. Но из-за странного действия своей гордости ей было больно слышать извинения мужа. Она до такой степени стала частью его, что чувствовала себя униженной, когда терпел унижение он.
— Я не ругаю тебя, Фердинанд.
Ему этого было недостаточно, он хотел бы услышать обвинения и упрёки.
— Мне было бы легче, если бы ты это делала.
— Но сердце не позволяет мне так поступать. Ты ведь знаешь, что я люблю тебя.
— Ты простила меня, Изабелла?
Фердинанд оставался приверженцем соблюдения формальностей! Он хотел полного оправдания, чтобы его совесть могла успокоиться.
— От всего сердца, — через силу улыбнулась она.
— Клянусь жизнью, Изабелла, я никогда больше не обижу тебя!
Для жителей Севильи ничего не изменилось: царственные любовники всё так же гуляли в садах алькасара. Лето уже переходило в осень, цветы увядали, фрукты падали на землю, и природа катилась к бесцветному зимнему отдыху.
Уверенность в том, что она хочет от мужа слишком многого и не получит этого путём простых просьб, укреплялась в сердце Изабеллы. Ну что ж, если простых просьб недостаточно, то она постарается покорить его. Она не была тщеславна, но слишком честна, чтобы не признавать, что сама очень красива. Слухи о любовницах Фердинанда утверждали, что они не отличались особенной красотой. Похоже, он искал в женщинах чего-то другого, а не просто красивой внешности. Но чего? Она решила, что заставит его уважать себя так, как никогда прежде ни один мужчина не уважал женщину. Крут её чтения был гораздо шире, чем это было принято среди знати, в него входили даже рассказы Боккаччо, хотя она и прятала знаменитый сборник новелл, так как знала, что Фердинанд не одобрил бы подобного чтения. Её всегда поражало, что самые знаменитые покорительницы мужских сердец прежде всего отличались своей необычностью, а уже потом — красотой. «Я не потеряю его, если сумею показать всё, на что я способна», — решила Изабелла.
А вне крошечного мирка её сердца жил своей жизнью огромный мир, полный своих собственных проблем. Этой зимой большинство, проблем было весьма печально.
В Барселоне в возрасте восьмидесяти трёх лет внезапно во сне умер король Хуан Арагонский, отличавшийся обыкновенно хорошим здоровьем для своих лет. Фердинанд должен был немедленно отправиться в Арагон, чтобы похоронить отца со всей необходимой пышностью и унаследовать его корону.
— Мне не хочется покидать тебя, моя дорогая. Это будет очень утомительная поездка, и она потребует много времени. Но я должен сам принять присягу у каждого из вассалов отца.
Изабелла знала, что у него есть полный список, составленный в алфавитном порядке и аккуратно уложенный в седельную сумку. Как только присяга будет принесена, секретарь вычеркнет красным карандашом очередное имя из списка.
— Я провожу тебя хотя бы часть нуги.
Он испытующе посмотрел на неё:
— Ты вполне уверена, что можешь ехать верхом?
— Я никогда прежде не чувствовала себя так хорошо, — рассмеялась Изабелла.
— Я должен ехать быстро.
— Я тоже могу ехать быстро.
Для испанцев, которые любили пышность во всём, включая похороны, не было ничего удивительного в поведении длинной королевской кавалькады, которая устремилась к северу на лошадях, украшенных попонами траурных расцветок. Они проезжали через города, где висели чёрные флаги, под звон траурных колоколов. Толпы народа торжественно приветствовали короля, который ехал, нигде не задерживаясь, чтобы отдать последние почести своему усопшему отцу, и королеву, которая сопровождала его.
Когда они оставили позади Сьерра-Морено и выехали на холодную равнину Кастилии, под действием ветра щёки Изабеллы так порозовели, что Фердинанд сравнил их с персиками юга. Она в ответ назвала его льстецом, и они оба рассмеялись.
Ехавшая позади них и вне пределов слышимости Беатрис де Бобадилла сказала своему мужу:
— Я очень беспокоюсь. Уже три месяца, как она снова в положении, а он ничего об этом не знает.
Изабелла сопровождала Фердинанда до самого Толедо.
— Я хотел бы, чтобы ты могла поехать и дальше, — произнёс Фердинанд. — Арагон так и не видел моей королевы.
— В Арагоне окажут мне ещё более тёплую встречу, когда мы сможем привезти им их принца, — деловито произнесла она.
— Во всяком случае, — продолжал он, — я считаю, что один из нас должен остаться, чтобы наблюдать за положением на границе. Португалия, возможно, нанесёт удар сейчас, когда я уезжаю.
Изабелла улыбнулась:
— Я так не думаю.
— Что ж, иногда твоё чутьё бывает очень верным.
Её уверенность основывалась на несколько большем, чем интуиция, но она не могла рассказать Фердинанду об этом, не обидев его. Впервые в жизни Изабелла занялась тайной дипломатией.
Кавалькада разделилась: король и его эскорт продолжили свой путь в направлении Барселоны, королева и её придворные дамы остались в гостях у кардинала Мендосы.
Беатрис подошла к Изабелле:
— Пожалуйста, отдохните, ваше величество.
У Изабеллы болело всё тело.
— Да, я должна это сделать, Беатрис.
Но отдых получился непродолжительным.
Её очень опечалило сообщение Мендосы о быстро ухудшающемся здоровье Каррилло. Архиепископ находился всего в нескольких милях отсюда. Она отправила ему тёплое приглашение. Он капризно ответил, что не может путешествовать, поскольку стая нищим в результате конфискации его доходов. Она не хотела ссориться со старым другом своей юности и увеличила сумму, выделяемую ему. Хотя эта сумма и всегда была достаточной для жизни, но её, естественно, не хватало, чтобы оплачивать собственную армию или проводить дорогие опыты по алхимии. Затем она поехала сама, чтобы увидеть его, так как он всё не приезжал.
Архиепископ изменился самым жалким образом: очень постарел, и дух его был сломлен. Он был слишком слаб, чтобы подняться с дивана и приветствовать её. Его колдун и астролог постоянно ходили взад и вперёд. В воздухе подозрительно пахло химикатами: видимо, опыты всё ещё продолжались. Каррилло говорил о её юности в обычной стариковской манере, перескакивая с одного на другое. О будущем он не упоминал. Это был тяжёлый разговор, и она задумалась, для чего ей всё это было нужно. Но через несколько дней она порадовалась, что так поступила, потому что архиепископ Каррилло умер.
Изабелла оплатила его долги и подготовила указ о высылке доктора Аларкона и Эль Беато; но обманщики, пользовавшиеся глупостью и жадностью старика, уже исчезли с кошельками, наполненными настоящим золотом.
В то время как герольды спешили по дорогам, связывавшим Португалию с Толедо, и Толедо с Римом, Изабелла отправилась в Аревало навестить свою мать. Очень редко за время своей напряжённой деятельности она совершала эту необходимую поездку, предпочитая обеспечивать удобную жизнь для вдовствующей королевы с помощью придворных, чьей доброте и умениям она доверяла. Изабелла часто навещала могилу отца, но посещения матери, лишённой ума, при сохранении относительно здорового тела, наполняли её ужасом.
Но она знала, что была и другая причина для визита к матери. Большая часть её преклонения перед Фердинандом исчезла, хотя любовь осталась. Она хотела бы приласкаться к матери, как это часто делала ребёнком, чтобы получить утешение, когда ей было больно.
