Наоми Френкель - Смерть отца
Граф Эбергард замолкает, не спуская глаз со священника. Кажется, он погрузился в напряженные размышления. Иногда он кормит лежащих у его ног псов превосходной колбасой, которую Агата поставила на стол, гладит их по шерсти, и неожиданно громко говорит, словно что-то необычное возникло в его мыслях.
– Ну, конечно! Я приглашаю господ поехать со мной к графу Бодо, – и до такой степени он возбуждается от самой этой мысли, что хлопает себя по бокам.
– Если разрешено мне задать вопрос, граф Бодо это кто? – осторожно спрашивает священник.
– Граф Бодо? – говорит граф, удивляясь тому, что кто-то может не знать графа Бодо. – Он является чемпионом Европы по охоте на диких гусей, – объясняет граф Эбергард с великим почтением к другу, чемпиону по гусям. – И, кроме того, он пишет философскую книгу о душах растений и животных.
– Ах, – говорит священник, – выходит, что он любитель природы, граф Бодо. Я тоже любитель природы и коллекционер растений. С удовольствием присоединюсь к этой встрече. – И он улыбается Гейнцу и Эрвину. – И где проживает ваш друг?
– Граф Бодо проживает в девственном лесу, в деревянной избушке, которую сам построил, – рассказывает граф Эбергард с особой нежностью в голосе, подобной той, с которой поглаживает шерсть своих огромных псов. – Граф Бодо один из самых крупных помещиков Восточной Пруссии. В последние годы, после всех обрушившихся на него бед, он никак не может пережить положение и поражение Германии в войне, и с ощущением, что ему воткнули нож в спину, передал управляющему ведение всех дел своего поместья, а сам уединился в простой избушке в одном из своих лесов. Там он сосредоточился на изучении ботаники, исследовании растений и животных. Очень редко он выходит из избушки. Удивительно то, что в своем глубоком одиночестве он сумел сохранить чемпионство в гусиной охоте. Да, да, – подытоживает граф, – удивительно цельная личность.
– Извините меня, господин граф за вопрос, – говорит Эрвин, – и нет у него семьи, у графа Бодо, уединившегося в лесах?
– Нет, – отвечает граф, удивляясь такому глупому вопросу.
– Гм-м, – бормочет священник, которого мучает вопрос гусей, – быть может, мы нарушим одиночество графа…
– Боже упаси! – обещает граф Эбергард, – я ведь по пути к нему.
И до такой степени загорелся граф своей идеей показать гостям из Берлина такой невероятно важный образец Пруссии, что в голосе его звучит упрек. – Время от времени он приглашает своих друзей на охоту. Ведь он лучший из охотников среди нас, – завершает граф Эбергард свою патетическую речь, энергично вскакивает, забрасывая ружье на плечо. Псы, ворча, вскакивают вместе с ним. Испуганная курочка на яйцах в корзине кудахчет. Общее смятение воцаряется в кухне.
– В путь! – командует граф. Трое господ торопятся за своим куртками.
Возок графа мал для всей компании. Гейнц приказывает Руди запрячь охотничий возок деда. Священник садится в графский возок, ибо именно к нему были обращены слова графа, да и столь щедрое приглашение было дано благодаря священнику Фридриху Лихту. Эрвин и Гейнц садятся в возок деда, и граф уже взмахивает кнутом, но Гейнц просит его повременить минутку, бежит в дом, и выносит оттуда два охотничьих ружья и патронташи к ним. Одевает одно из ружей на плечо, второе дает Эрвину.
– Ты и вправду думаешь пойти на охоту с этим юнкером? – удивлен Эрвин и не берет в руки ружье.
– Для отвода глаз, Эрвин, – шепчет ему Гейнц, – чтобы там не отличались от них всех.
– Почему не отличаться от всех? Зачем быть подобными этим юнкерам?
– В путь! В путь! – подгоняет граф Эбергард.
Гейнц толкает ружье в руки Эрвина.
– Какое это имеет значение, – шепчет он, сдвинув брови, – ну, бери уже.
Возки несутся по тропам между нивами, и Гейнц старается не отстать.
– Как прекрасна эта земля, – восхищается священник, – нет границ зеленым полям.
– У Германии нет границ, – выпрямляется граф на своем сиденье, взмахивает кнутом, но вдруг замедляет скачку. Дикий кот бежит в поле, и ружье графа срезает его. Крольчиха перебегает дорогу с одного поля на другое, граф промахивается, крольчиха убегает. Священник вздыхает с облегчением. Леса восточной Пруссии темны и безмолвны. Свежий утренний холод в сумерках леса насыщен запахами сосен, земли и плесени. Иногда проносится порыв ветра, колеблет деревья, исчезает, и снова в лесу устанавливается безмолвие. Издали доносятся смутные удары топоров. Птицы перекликаются, кукушка молчит, но вдруг тоже подает голос. И далеко разносится эхо ее кукованья. Ветки обламываются и падают. Белка прыгает и маленькими своими лапками перебирает ствол дерева. Граф останавливает возок. Конь издает ржание. Белка замерла почти перед его копытами. Любопытные глазки смотрят на них.
– Какая красота! – шепчет граф. – Какое чудесное создание!
Белка возвращается к дереву и быстро взбирается на огромную высоту, и когда достигает кроны, направляет граф на нее ружье, но тут же его опускает.
– Слишком она красива, – говорит с удивлением, замахивается кнутом, и конь срывается с места.
Священник Лихт опять облегченно вздыхает, но тело его согнуто, будто он получил удар. А лес все погружается в безмолвие и окутывается туманом, словно бы паром. Далеко раскинувшиеся болота сопровождают их путь. Болота эти знамениты тем, что здесь президент Гинденбург одержал великую победу, сумев, со своими генералами, окружить в этих болотах десятки тысяч русских солдат. Порыв ветра оттуда веет холодом. Озера, одно за другим, на, в общем-то, короткой дороге, и на берегах их высятся заросли камышей. Здесь лес более редок, и однообразные пространства наносят тоску. Неожиданной плешью открывается посреди леса поляна. Зеленая свежая трава. Огромные срубленные стволы лежат в траве, и многолетние каштаны устремляют свои стволы в небо. На равнине, между полями, небольшое село. Выглядящие богато красные крыши кажутся покрытыми лаком. Стадо овец пылит по проселочной дороге. Нежны и тонки линии, начертанные весной. Голубизна небес, молодая зелень садов, светлый тон красных крыш, белизна обновленных известкой домов. Только леса по горизонту равнины тянутся резкими пятнами цвета. Вдали, между равниной и лесом, мерцают воды озера. Стая диких гусей взлетает ввысь. Белизна их крыльев поигрывает на ветру медленными взмахами. И внезапно звуки выстрелов разрывают воздух, звук падающих в воду подбитых гусей, и злой лай вокруг.
– Охота уже началась, – говорит граф Эбергард, и с большим волнением погоняет коня. Священник возле него пригнулся еще ниже.
Лес, куда они въезжают, совсем густ и хаотичен. Охотничьи возки осторожно продвигаются между деревьями-великанами, и громкими звуками тишину, словно хлыстами, секут выстрелы, и замолкают. Добрались до пересечения троп. Вывеска на стволе гигантского дерева возвещает: «Частная дорога! Въезд запрещен!»
– Здесь, – с почтительным придыханием говорит граф Эбергард, – это дорога к жилищу графа Бодо.
Домик, мерцающий между деревьями, построен из древесных бревен. Стекла в небольших окнах овальной формы, и жалюзи яркого зеленого цвета – единственное украшение внешних коричневых стен домика.
Дом пуст. На пороге пес, как единственный сторож. Но на поляне перед домом автомобили разных марок и охотничьи возки. Сегодня у графа много гостей. Видно приехали из дальних мест. Графа Бодо нет. Он с гостями уже вышел на охоту.
Это приводит в сильное волнение графа Эбергарда. Освобождает он из упряжки своего породистого коня, закрепляет седло, и вот, он уже верхом на коне. И предлагает гостям следовать за ним к месту охоты. Конь и всадник словно бы высечены из одного материала. Конь аристократической породы, с длинной вытянутой шеей, граф Эбергард гибкий телом, и длинноногие охотничьи псы. Когда граф исчезает между деревьями, приятели решают не следовать его совету и вообще не участвовать в охоте. Они гуляют по лесным тропам, пока не доходят до края болот, до озера с мутными водами.
Залпы охотничьих ружей время от времени нарушают безмолвие леса, и ощущение темных далей снова возвращается к ним печалью.
– Восточная Пруссия не очень-то подходящее место для оздоровления, – говорит священник.
Ощущение печали сходит на них не только из-за того, что безмолвие нарушается внезапными выстрелами, оно столь таинственно не потому, что лесной холод пробирает до костей, а потому, что они чувствуют себя малыми, ничтожными и беспомощными перед этими темными пространствами.
Охотничий азарт усиливается с минуты на минуту. Охотники приближаются к болотам и озеру. Лай псов и залпы учащаются. Крики охотников становятся все более ясными. Уже различим голос графа Эбергарда, вовсе не такой спокойный, каким был раньше. Азарт погони и загона слышен в нем. Сейчас они стоят в самом центре охоты. Как призраки, неожиданно проносятся между деревьями всадники и тут же исчезают. Эрвин вдруг ударяет рукой по корявому стволу дерева, словно собирается с помощью боли вернуть себе ясное сознание. Только лицо Гейнца безразлично.
