Житие маррана - Маркос Агинис
— Курьезное?
— Я бы даже сказал, уму непостижимое. Представляешь, посреди безлюдной равнины высится одинокий холм, а на его вершине возводят храм Пресвятой Богородицы, которому суждено пустовать: кругом-то ни души. Обычно люди сначала строят поселение, а потом уж принимаются за Божий дом. Или сооружают и то, и другое одновременно. Но чтобы наоборот?! Видишь ли, как-то проходил там странник, у которого в котомке лежал образок Девы Марии. И вдруг ни с того ни с сего котомка стала ужасно тяжелой. Странник решил, что это чудо: образ, мол, сам выбрал место. А раз так, быть там церкви, хоть и без паствы.
Франсиско покачал головой.
— А от Гуаманги до Лимы больше ничего интересного не ожидается. Впрочем, тебе будет не до красот: чем ближе к цели, тем сильнее нетерпение.
— Да я уж и так извелся.
Юноша крепко пожал мозолистую руку Севильи и обменялся с ним долгим взглядом. Ему вдруг показалось, что в глазах старого мудреца плещутся океаны. Теперь надо было проститься с Марией Эленой и ее малышками.
Девочки со смехом вспоминали недавние приключения. Моника все никак не могла забыть солончаки близ Кордовы, а Хуану потрясли огромные стада мулов в окрестностях Сальты. Моника стала дразнить сестренку, потому что та назвала индюков воронами. «А ты зато боялась лезть в горячий источник там, в Чукисаке!» — не осталась в долгу Хуана. Моника сказала, что красное пятно на лице Лоренсо не такое уж и страшное, а Хуана робко взяла Франсиско за руку и прошептала, что будет скучать. Эта внезапная нежность тронула его до глубины души. Юноша наклонился и расцеловал девчушек, как целовал когда-то Фелипу и Исабель.
Жена Севильи отвела его в сторонку.
— Я слышала от мужа, что тебе не терпится поскорее добраться до Лимы. — Женщина улыбнулась так же ласково, как когда-то, много лет назад, улыбалась Альдонса. — Верь мне, все будет хорошо. Ты найдешь отца, и вы вместе помолитесь Господу.
— Спасибо! Огромное спасибо!
— И когда это произойдет, вспомни нас.
— Конечно, обязательно.
— Мы ведь с тобой не чужие.
Франсиско понимающе кивнул.
— У нас общая история, общие страдания и общая вера. — Мария Элена пристально посмотрела юноше в глаза и молитвенно произнесла: — Слушай, Израиль: Господь — Бог наш, Господь Един!
— Отец, помнится, говорил что-то такое брату, когда тот поранил ногу.
— Это великие слова, источник силы. Вся наша жизнь зиждется на них, как земная твердь на трех огромных мифических слонах.
59
До Лимы оставалось несколько дней пути. По дороге Франсиско и Лоренсо вспоминали Хосе Яру. Лоренсо гордо восседал на соловом коне, Франсиско же трусил на единственном муле, свободном от поклажи. Кругом расстилалась равнина, окруженная сиреневой кромкой гор.
— Этого дуралея точно четвертуют, — невозмутимо произнес капитанский сын. — Если, конечно, он не одумается, не покается и не запросит пощады.
— Как знать. Арестовали-то многих, не могут же так сразу взять и всех казнить.
— Но Хосе — упрямая бестия, закоренелый язычник. Ему крепко достанется.
— А ты откуда знаешь? — Франсиско сделалось не по себе.
— Так он же по ночам вставал и пялился на луну.
— Подумаешь, луной не только язычники любуются.
— Но он с ней разговаривал, я сам видел!
— И вовсе не с луной, а с камнем.
— Еще того хуже!
— Почему это?
— Луна хоть красивая, таинственная. А камень… — Лоренсо брезгливо скривился.
— Или деревья, озера, природа.
— Да, индейцы верят во всякую чепуху. Они же тупые, темные. Учиться не желают.
— Может, их плохо учат?
— Тоже верно, — кивнул Лоренсо. — Священники соберут вокруг себя толпу и велят повторять Символ веры. Ха! Повторять-то они повторяют, но без всякого разумения. Даже для меня это темный лес, что уж говорить о всяких болванах! Толмачи из местных что-то там талдычат, но поди знай что. А святые отцы и рады: индейцы правильные слова твердят, крестятся. Миссионеры, конечно, не дураки, просто им удобнее верить в эту чушь.
— В какую еще чушь?
— А в такую, что индейцы раз — и стали христианами. Были они язычниками, язычниками и остаются. Чтобы их от греха отвадить, только три средства хороши, уж поверь мне: «кобыла», виселица и кнут.
— Да, средства испытанные, к ним часто прибегают, — проговорил Франсиско, питавший искреннее отвращение к насилию.
— А то как же.
— Но идолопоклонство так и не искоренили.
— Ничего, искоренят, дай только срок.
— Что-то я сомневаюсь.
Лоренсо отпустил узду и воззрился на приятеля.
— Сомневаешься?
— Мне кажется, что и за древними ритуалами, и за поветрием ТЬки Онкой стоит нечто большее, чем просто невежество.
— Дьявол за этим стоит, ясное дело.
— Возможно, но не только он.
— А что же еще?
— Не знаю, не могу объяснить.
— Эх, Франсиско, нет в язычестве ничего особенного. Просто глупая вера в то, что видят глаза и слышат уши. Сатанинские козни.
— Понимаешь ли, я идолопоклонства терпеть не могу, но верования индейцев меня почему-то не возмущают. Скорее… Как бы это сказать… Трогают, что ли.
— Да ты рехнулся! Что хорошего в бреднях наших дикарей?
— Хорошего нет ни капли. Но о чем-то таком они все же свидетельствуют.
— Только о непроходимой глупости.
— Вот смотри: индейцы перестали служить своим богам, когда инки утвердили культ Солнца. Потом перестали поклоняться Солнцу ради христианской религии, которую принесли мы. А теперь готовы отвергнуть Христа и возвратиться к истокам. — Франсиско говорил неуверенно, с трудом подбирая слова.
— Куда это ты клонишь?
— Сам не знаю, — он пожал плечами. — Возможно, вера в древних духов помогает им сохранить собственную суть. Собственную, а не навязанную другими.
— Какая еще суть может быть в камнях? — расхохотался Лоренсо.
— Не только в камнях, но и в горах, в деревьях. В земле их многострадальных предков. Через свои наивные верования индейцы выражают себя. Благодаря им ощущают свое достоинство. Боги оберегают их, ценят. Тогда как Христос оберегает и ценит только христиан. За что же индейцам любить его?
— Ты несешь полную чушь! Тебя даже слушать противно.
— Да я и сам еще не во всем разобрался.
— Выброси это из головы. — Лоренсо вытащил из-за пояса кнут и ткнул им Франсиско в бок. — Тоже мне, проповедник недоделанный! Нет, серьезно, заткнись. Подумай лучше о чем-нибудь приятном.
