Граница - Станислава Радецкая
Йохан пыхнул трубкой и вытянул лист писчей бумаги из высокой стопки для черновиков. Вверху его тянулись старательно выведенные готическим шрифтом строки из стихотворения «К возлюбленной Кристиане», и Йохан заулыбался: похоже, твердая цитадель нравственности Диджле дрогнула из-за юной служанки в доме фон Бокков. Он осторожно положил лист на край стола и взял второй.
Он размашисто написал две буквы Г и обвел их в круг. «Подозрительный», «грабитель», «легенда о бывшем дворянстве» - появилось рядом. «Найти женщину», «сообщники?» - подписал Йохан после жирной черты и потушил трубку, чтобы не мешалась. Ниже появилось имя баронессы Катоне и у линии, соединявшей их с Герхардом Грау, - большой вопрос. «Настоящая баронесса? Есть рекомендательные письма, общие знакомые». Если письма было легко подделать (Йохан знал это на собственном опыте), то с общими знакомыми было куда как трудней. Увы, он не мог поймать ее на несостыковках, хоть и пытался. В остальном же баронесса Катоне была чиста, как жертвенная овечка, не подкопаешься.
В середине появились имена Пройссена и Уивера. «Вероятно, случайное знакомство» подписал Йохан между ними. «Если англичанина не отпустят, навести о нем справки в канцелярии капитана. Если отпустят, расспросить о той ночи». Между Цепным Псом и Пройссеном тоже появилась линия: «Попытка грабежа. Старый долг?» Это казалось разумным, Пройссен был любителем делать долги. «Выяснить». Около имени должника мелким почерком: «Мертв или сбежал? Почтовая карета, частная лошадь, пешком – вряд ли. Пропали ли вещи из дома? Узнать в канцелярии».
Оставался Шварц и его темные делишки. Он был связан с разбойниками, но вел себя осторожно, и Йохан написал его имя рядом с именем Пройссена. «Дружба? Или обман?» добавил он между ними. «Разбойники» - появилось ниже. «Куда пропал главарь и его сестра?» Отсиживаться в лесу они не могли, их убежище было разорено; в городе горбунью Йохан тоже не встречал: уж больно она была приметна. «Знает ли о них Шварц? Скорее всего, да». «Спрятались среди влахов?» Это было разумно, там их вряд ли бы кто нашел, а свои – не выдали бы властям.
Йохан звонко закрыл чернильницу, и Диджле тревожно вскинул голову. Записи ничего толком не проясняли, но в хаосе сомнений были путеводным огоньком, что делать дальше. Единственным человеком в этих местах, в ком Йохан не сомневался, была Анна-Мария. Пусть она была женщиной, но твердости ее характера и верности позавидовал бы любой мужчина. Стыд от последней встречи до сих пор не прошел, но Йохан верил, что все наладится, как только закончится вся эта история с исчезновением Пройссена.
За всю следующую неделю попасть в канцелярию ему так и не удалось, но путем расспросов местных гренцеров и торговцев Йохан узнал, что немногие дворяне или люди чистых занятий выезжали из города в последнее время; все больше крестьяне из окрестных сел, которые надеялись продать свои нехитрые товары без посредников. Большинство из них были известны гренцерам в лицо, не говоря уже о том, что среди влахов у них попадались родственники. Йохану пришлось придумать историю о потере часов, чтобы гренцеры не удивлялись таким дотошным расспросам, и расстаться с изрядным количеством серебра, чтобы заставить отвечать искренне. Целый гульден ушел на то, чтобы пробудить разговорчивость у женщины с младенцем, которая устроила столь затейливое представление у дома Пройссена и сломить сопротивление ее мужа. Она призналась, что с Цепным Псом познакомилась случайно, на рыночной площади, и вначале думала, что он намеревается нанять ее как служанку. Судя по румянцу, ярко залившему ее щеки, на самом деле роженица полагала, что Герхард намеревается предложить ей кое-что иное, как норовили иные господа, и потому очень удивилась, когда тот посулил ей щедрую плату, если та привлечет внимание окружающих. Перед рождением четвертого ребенка они влезли в долги, неохотно пояснила женщина, и она согласилась без раздумий. Весь разговор и она, и ее муж опасливо поглядывали на Йохана, словно ждали, что он вот-вот позовет стражу и велит отвести их в замковые подвалы, мялись и переглядывались. Чтобы успокоиться самой и утешить плачущего младенца женщина дала ему грудь, не стесняясь знатного гостя; она точно защищалась невинным дитем от посланца судьбы, и Йохан ограничился только тем, что велел не говорить никому об их разговоре и о своем дурном поступке. По всей видимости, к исчезновению Пройссена отношения они не имели и были лишь слепым орудием в руке Герхарда Грау.
Иероним Шварц держался ниже травы и тише воды и старался не оставаться с Йоханом наедине. Он окончательно оставил свои еженедельные прогулки на природу и все чаще проводил время в гостях у казначея: быть может, этот человек тоже был его подельником в темных делах, и Йохан жалел, что не может назваться ревизором и проверить расходные городские книги.
Англичанина из застенка так и не выпустили, но и обвинения пока что не предъявили. В узком светском кругу переговаривались, что он убийца, и почти все дамы наперебой уверяли, что сразу почувствовали в нем нечто демоническое, чудовищное, и в доказательство своих слов приводили рассказы господина Уивера об Индии: разве может нормальный человек столько времени провести среди дикарей и остаться добрым христианином? Единственной, кто осмеливался высказывать иное мнение, была юная София, но поскольку ее все еще считали ребенком (сверстниц, равных по происхождению, у нее в этих краях не было), к ней не прислушивались и не возражали, что очень расстраивало баронессу. Она искала общества Йохана, но они больше не целовались, потому что София призналась, что ей очень стыдно перед Роксаной Катоне, и она чувствует себя предательницей своей лучшей подруги, потому что встала между ними. Йохан про себя чертыхнулся, вспомнив о собственной легенде, но настаивать ни на чем не стал, хотя без женщины за эти месяцы порой было туго. Юная баронесса была бесценным кладезем сведений и, проникшись к Йохану доверием, ничего от него не скрывала. По большей части наедине они говорили о Роксане, и наивная девочка рассыпалась ей в похвалах, думая, что польстит этим барону. Из ее
