Тулепберген Каипбергенов - Непонятные
Тот, кто нарушит данную клятву, будет предан казни, а все его имущество будет считаться собственностью ханства. Аминь!
Клятва составлена на берегу Казахдарьи, в месяце раджаб».
Стояла тишина, каждый собирался с мыслями, старался осознать значение документа, того, что он сулит.
— Ерназар-ага, все здесь, в бумаге, вроде бы продумано со всех сторон, — первым нарушил молчание хозяин дома. — Однако такое ханство, кажется мне, ну… невозможно его создать! Нет, нет! Оно возможно лишь в сказке… Если нам удастся когда-нибудь осуществить то, что здесь написано, о-о-о! За нами последует не только наш народ, но с нас захотят взять пример и другие народы. Вот было бы счастье! Всеобщее благоденствие!..
— Если народ создаст самостоятельное ханство и назовет его своим, доселе никому не известным именем — Каракалпакское, если его признают другие страны и народы, то это и будет, по-моему, самое большое счастье. Большего счастья нельзя себе вообразить! — заявил Генжемурат.
— Ого-го! Куда вас понесло! Ну и бахвалы же вы! — иронически протянул Джанибек-бий. Это был нескладный человек средних лет, с большой, как тандыр, головой. — Да разве возможно этакое для нас, каракалпаков! По божьему велению — так уж он создал нас! — наш трон — это земля, а корона наша — это небо! И все! И ничего больше нам не суждено!..
— А вдруг… а вдруг такое ханство возможно? — задохнулся от возбуждения и восторга молодой бий, перебив Джанибек-бия.
— Буду рад, подпишусь под клятвой и приложу печать! — отозвался Джанибек. — Ведь я пострадал от этих низких хивинцев больше других! Пожалел своих бедных да голодных — не стал драть с них налог, так что они, подлые ханские приспешники, учинили со мной?!.. Ради того чтобы избавиться от железной опеки Хивы, я готов пожертвовать собственной головой.
— А вот у меня имеется одно сомнение, — тонким голосом прогундел тощий-претощий Сырым-бий — не человек, а связка из кое-как подобранных костей. Все обратили к нему взгляды. В них были легкая усмешка и недоумение: и как, мол, такой тощий и хлипкий командует своими сородичами? Сырым-бий рубанул воздух рукой и продолжал:- Каждый бий — военачальник, так вы записали? А каждый джигит — воин! С этим я согласен, все это по справедливости и можно осуществить. Но вот… что каждый конь принадлежит войску… Это выполнить будет трудно…
— Ничего не трудно! — возразил Ерназар. — Каждый аул, каждый род находится под властью одного бия. Баи — тоже под его властью!
— Попробуйте заставить баев! Принудить их раскошелиться или пожертвовать своим достоянием! — воскликнул один из биев.
— К тому же, если будем заставлять да вынуждать баев, где же тогда свобода, где же справедливость? — прошептал Сырым-бий.
Подобное сомнение было на душе у многих, однако никто не отважился открыто поддержать Сырыма.
Кругленький, заплывший жиром Кадирмухамед-бий откашлялся, сдвинул на переносице свои широкие брови, поерзал, поерзал на месте.
Такого ханства быть не может, невозможно оно, разве только в сказках — правильно сказал Ерназар-младший. Зачем наваливать новые тяготы да бремя на нашу слабую мирную страну?.. Никто не отдаст своего коня, никто! По-моему, надо все оставить, как было всегда: отдавать Хиве в нукеры одного джигита от двенадцати домов! И жить себе поживать спокойно!
— Если большинство биев присоединится к клятве… Присоединишься ли ты? — спросил его без обиняков Генжемурат.
— Я должен пораскинуть умом… — не растерялся Кадирмухамед.
— Ерназар-ага, я готов подписаться первым под клятвой и приложить печать! — провозгласил громко Ерназар-младший.
Многие воззрились на него с изумлением, кое-кто завздыхал, закряхтел.
— Перо и чернила! — распорядился Алакоз. Перо, чернила и бумага были в ту пору диковинкой,
они имелись редко в какой семье. Ерназар-младший все заготовил заранее: он быстро принес и поставил в центре доску для теста — астахту, положил на нее белую бумагу, чернила и два пера, привязанных к тростниковым ручкам. Ерназар Алакоз склонился над астахтой, поставил подпись, приложил печать, затем уступил место Ерназару-младшему. Тот сдержал свое слово. Следующими были Генжемурат и Джанибек-бий. Джанибек долго возился со шнурком на мешочке, где хранилась его бийская печать. Все нетерпеливо, с замиранием сердца ждали — подпишется или нет. Вдруг передумает, увильнет, заупрямится: дело-то рисковое, новое! Он смущенно повертел-повертел печать и дрожащей рукой приложил ее к бумаге. Многие заулыбались, вздохнули с облегчением.
— Нельзя ли денек-другой повременить с решением? — осведомился Кадирмухамед, когда очередь дошла до него.
— Передайте дальше, — с осуждением взглянул на него Алакоз.
Один молодой бий, взяв клятву в руки, пылко произнес:
— Я рад, уважаемые бий, что мы совершаем дело, до которого не смогли додуматься наши предки.
— Э, не заносись и не похваляйся зря! Дорогой ты мой, и мы оставим множество дел следующему поколению! — охладил его пыл Алакоз.
— Ну уж! Что такого особенного числится за нашими так называемыми мудрыми предками? Такими, как Маман-бий или Айдос-бий? — выпалил вдруг Кадирмухамед, чувствовавший себя неловко оттого, что откололся от большинства.
— Чтобы правильно, по справедливости оценить прошлое, нужно иметь нормальную голову, хорошее соображение! А не такие птичьи мозги, как у некоторых! — подал реплику Генжемурат.
— Зачем же нам продолжать неправедные дела предателя Айдоса? — раздался откуда-то сзади недовольный голос.
— Айдос послал защищать родину двух своих сыновей! На смерть! Этого забывать не следует! Это для всех нас может служить примером! — начал закипать Ерназар.
Кадирмухамед не издал больше ни звука, поднялся и выбрался из юрты; вслед за ним свои спины показали и другие бии. Юрта опустела наполовину. Отступников проводили гробовым молчанием. Удалился, чуть помедлив, и Мамыт-бий, однако вскорости вернулся и попросил дать ему клятву. Он долго вчитывался в нее, потом расписался и скрепил свою подпись печатью.
— Нужно будет продолжить дело. Пусть нерешительные поразмыслят! Однако кого-нибудь следует не мешкая отправить к русским, поставить их в известность…
Зарлык и Генжемурат не дали договорить молодому бию и вызвались взять на себя эту миссию.
— Друзья, мы должны сохранить в тайне все, что произошло здесь ныне, — предупредил Ерназар.
— А как же те, кто ушел? Мы-то сохраним, а они?
— В каждом из них тлеет искорка любви к родной стране, поэтому, думаю, не донесет никто из них, — успокоил всех Алакоз.
— Однако как же все-таки заставить их присоединиться к клятве? — протянул Зарлык.
— Это, наверно, придется взять на себя Ерназару-ага! Ох, нелегкая перед ним задачка, нелегкая, — сочувственно вздохнул Ерназар-младший.
— А кого же мы сделаем ханом? — выступил вперед все тот же молодой нетерпеливый бий.
— Когда под клятвой будут все подписи, тогда и посоветуемся.
— А где же будет жить наш хан, ведь нам нужна столица! — не унимался молодой бий.
— Пока что наша столица для всех нас — седло коня! — Ответ Ерназара понравился всем, и молодому бию тоже. — Любое дело, кроме, конечно, смерти, лучше не откладывать! — пошутил Алакоз и добавил:-Теперь нам предстоит всем вместе составить письмо русскому царю.
— Давайте прямо сейчас и начнем!..
— Правильно, правильно! — заговорили-зашумели все разом.
Ерназар придвинул к себе астахту, остальные сгрудились вокруг доверчиво и охотно.
* * *Самое доброе пожелание у каракалпаков: пусть в твоей жизни не будет зимы! Самое же плохое: пусть твоя жизнь пройдет как зима.
Зима на дворе не так уж страшна: можно потеплее одеться, пожарче разжечь огонь в очаге…
Куда страшней, когда зиме подобна жизнь, судьба народа. Зима, зима… Она никогда не прекращалась для каракалпаков. И самая лютая ее стужа, самые жгучие ее морозы — разногласия, распри, вражда среди каракалпаков. Они тушили-гасили любой разгоревшийся благой огонь, задували-дули холодными ветрами в любой дом.
…Будто помягчела, подобрела эта зима-судьба, повеяло вокруг теплом: объединились бии, подписали клятву. Пусть пока не все, но и немало их, тех, кто решил повернуть зиму на робкую весну… Произошло это через сто десять лет после того, как в 1743 году Маман-бий отвез в Петербург послание от каракалпаков. Произошло, началось в пригожий осенний незабываемый вечер, когда бии всю ночь трудились — сочиняли обращение к русскому царю, просили его о помощи. А спустя небольшой срок Зарлык и Генжемурат двинулись в Оренбург, чтобы доставить это письмо генерал-губернатору для передачи самому царю.
Пусть сопутствует им удача!
5
