Нид Олов - Королева Жанна. Книги 1-3

Он был глубоко внизу, ходил взад и вперед, как маятник. Надо было делать то, за чем пришла Жанна вынула розу из волос и опустила за окно. Можно ведь было и не бросать. И тут по всему ее телу снизу вверх прокатилась волна адского жара.

В коленях стало томно, она схватилась другой рукой за косяк и незаметно для себя выпустила розу туда, к нему.

«Боже мой, все кончено!»

Она стремглав кинулась вниз, точно убегая от места, где совершила преступление. Она помчалась сломя голову, и сад сразу сделался страшен и опасен, из-за каждого куста выскакивали и мчались за ней черные и голубые призраки. Только перехваченное дыхание мешало ей завопить от страха…

Лишь влетев в низенькую дверцу цветника и заперев ее на задвижку, Жанна привалилась к стене и со всхлипом ловила воздух широко раскрытым ртом Ее куафюра вся растрепалась, ее голубые глаза были расширены ужасом, и она в отчаянии шептала.

— Что же я наделала, Боже мой, зачем я так? Как же я так? Что же это теперь будет?

Глава XXI

ЦВЕТНИК

Motto:

Когда одну из наших сил душевныхБоль или радость поглотит сполна,То, отрешась от прочих чувств вседневных

Душа лишь этой силе отдана;И тем опровержимо заблужденье,Что в нас душа пылает не одна.

Об этом моменте долго думали и она, и он Его рисовали себе с радостью и с ужасом. К нему влеклись как к прекрасной недостижимой мечте. И вот он стал явью. Он приближался. До него оставались считанные секунды, потом — минуты.

Увидев розу на шляпе своего Давида, Жанна словно опьянела. Она поняла, что в рапорт капитана де Милье вложена его записка; рапорт жег ей руку, но то был сладостный огонь, и она еще два часа, до самого обеда, каталась с господами Она в полной мере насладилась предвкушением, и когда в кабинете, тщательно запершись, она взглянула на записку, ее опьянение стало еще сильнее. Перо вырывалось из ее руки, когда она писала ему ответ. Теперь она сама поставила срок — ночью, когда станет темно. «Приди, пока темно!..» Она послала Анхелу передать записку и, ожидая ее, в нетерпении бегала по кабинету.

Наконец Анхела сообщила, что «ответ на рапорт капитана де Милье» передан именно тому лицу, которому было приказано. И тут опьянение внезапно прошло. Жанна вдруг со всей ясностью поняла: это произойдет через четыре часа. До сих пор она не думала об этом, она упивалась игрой: он понял, он ответил, и она ответила ему, и никто ничего не знает… И только сейчас до нее дошел смысл слов, которые она нацарапала дрожащей от нетерпения рукой.

Эти слова уже прочел мужчина, он понял их и придет. Отступать некуда.

А зачем ему приходить?..

«Что же я наделала, Господи? Что же теперь будет со мной?»

Последние четыре часа были часами нарастающего страха.

Надо было идти ужинать с господами. Жанна не разбирала ни их лиц, ни вкуса подаваемых блюд. Герцог Марвы испросил утреннюю аудиенцию для изложения каких-то дел. Жанна механически сказала «хорошо». Она прислушивалась только к бою башенных часов, отмеривающих четверти.

«Господи, за что? Два часа осталось».

Эльвира, конечно, заметила, что Жанна сама не своя. Она предложила Жанне лечь. «Да, да, — покивала ей Жанна, — я лягу, ты отпусти всех. Меня что-то знобит». Эльвира помогла Жанне раздеться, накинула на нее ночную рубашку. Прикасаясь к собственному телу, Жанна испытывала какое-то сладострастно-обреченное чувство — ей казалось, что она раздевается перед казнью.

Наконец она улеглась Эльвира села у ее изголовья. «Говори что-нибудь», — прошептала Жанна сквозь зубы Эльвира была озадачена. «Ну почитай, может быть, я скорее засну». Она почти ненавидела Эльвиру. Эльвира взяла с ночного столика королевы томик Данте, раскрыла на первой странице и начала читать. Жанна не слышала даже ее голоса. Она неподвижно уставилась на синюю кожаную обложку, где золотом вытиснено было дерево, обвитое лентой с надписью: «Divina Commedia»[57]. Лента шевелилась, норовила хлестнуть по глазам, но Жанна не отрываясь смотрела на нее.

Осталось полчаса. Пощады нет.

Жанна пролежала без движения еще несколько минут. Идти или не идти — такого вопроса у нее не возникало. Ее воля уже не была свободна. Она смертельно боялась идти и в то же время знала, что не пойти она не может. Что-то в ней, которое было сильнее ее, тянуло ее в цветник.

Эльвира продолжала читать как ни в чем не бывало. «Довольно, благодарю тебя, — сказала Жанна, закрывая глаза, — теперь я засну». Она чувствовала на себе испытующий, тревожный взгляд Эльвиры. «Уходи же, уходи, о проклятье», — шептала она про себя, сжимая кулаки под одеялом. Наконец Эльвира встала.

— Доброй ночи, Жанна.

Жанна не ответила, прикинувшись спящей. Шаги уходящей Эльвиры отпечатывались у нее в мозгу. Скрипнула дверь, и по комнате прошел слабый ток воздуха. Жанна послушала еще немного, затем соскочила с постели, на цыпочках подбежала к двери и замкнула ее. Оставалось меньше четверти часа. Она вбила босые ноги в туфельки и выглянула в окно. Над неподвижным миром висела голубоватая луна, как и вчера. Жанна зачем-то подошла к зеркалу, постояла перед ним, отворила потайную дверцу, спустилась вниз и села на дерновую скамью.

Эта скамья хранила немало королевских любовных тайн и ныне готова была принять еще одну.

«Господи, что я наделала. Сейчас придет он. Зачем? Что ему надо от меня, что мне надо от него? Дверца будет открыта для тебя. Дверца. Надо открыть задвижку».

Жанна повторяла себе эти слова, но не могла сдвинуться с места.

«Встань, открой задвижку. Иначе ему не войти. Ты сама хотела этого. Нет, я не хотела, я… Это, наконец, смешно. Надо открыть. Нет, не надо открывать, не надо ему входить. Пусть ничего не будет, я же боюсь…

А что же будет, если не будет ничего?»

Жанна встала, медленно («Надо открыть, нет, не надо, что ты делаешь?!»), словно шагая по грудь в воде («Пусть ничего не будет, я не хочу…»), подошла к дверце («Я же не открою, нет, я же боюсь его…») и открыла задвижку.

«Теперь готово все. Ничто не мешает ему войти. Я погибла окончательно. Я сама хотела этого, я его люблю Нет-нет, я не хочу, я совсем не люблю его, я боюсь, что же я наделала, Боже мой, почему он не идет, я схожу с ума. Он ждет сигнала: часы должны пробить, это я сама назначила, сегодня ночью в одиннадцать часов Какое странное выражение — сегодня ночью. Сего дня ночью Несуразица какая-то. А вдруг он не придет. Но что может ему помешать, ох, кажется, у меня бред. Я сошла с ума, я давно сошла с ума и теперь сижу на скамейке и жду неизвестно чего, нет, я жду одиннадцати часов, но почему одиннадцати, когда уже двенадцать, нет, больше, луна уже высоко. Какая страшная круглая луна. Почему он не идет, почему он не идет? Ах, понимаю: он ждет сигнала часов, а часы остановились, они сломались, о, зачем они сломались, как мне не везет Я хорошо помню: когда Эльвира выходила из спальни, часы пробили три четверти. Потом они сломались. Нет, они не сломались, это Время остановилось, оно кончилось, когда часы пробили три четверти. Часы идут, но они не будут бить, они больше не нужны, ибо Время умерло. Вечно будет луна»

В этот момент часы стали бить. С первым ударом заветная дверца приоткрылась, и он вошел и заложил за собой засов.

Когда лейтенант Бразе получил записку королевы, для него тоже кончился сон наяву. Трубы архангелов, звучавшие в его честь, в честь Бога, который выше всех вельмож и пэров, — смолкли Словно кончилась увертюра и в тишине перед ним поднялся занавес, открыв невысокую, увитую плющом стену, в которой была маленькая дверца. Это была осязаемая реальность.

Как только упала темнота, он взял кинжал, накинул темный плащ и, не встретив никого на дороге, выскользнул в сад. Пробило десять. Он прислонился к дереву, запахнулся в плащ и стоял неподвижно.

Он выжидал и знал, что она тоже ждет.

Она — которую он любил как некий недосягаемый идеал, как лучезарную мечту, цельную и единую в своей мучительной недосягаемости, она, сойдя с куполов мечты на землю, так что он мог коснуться ее рукой, — она раздвоилась в его душе. Кто ждал его за дверцей, завешенной плющом? Королева, Ее Величество Иоанна Виргинская, царица Польская и прочее. Девятнадцатилетняя девушка с голубыми глазами и нежным телом. К кому из них двоих он войдет после сигнала часов? Что нужно от него Королеве и что нужно от него девушке?

Это раздвоение не мучило его Он был ясен. Если Королеве нужна его жизнь — пусть возьмет ее, кинжал при нем. Если же девушке нужна его любовь — пусть отдаст себя, и он сделает ее женщиной. Ничем иным эта ночь окончиться не может.

Он знал только это, но знал твердо. Пока же ему надо было выждать до одиннадцати, и он ждал.