Клара Фехер - Море
Комор сидел на пустой банке из-под краски и, протирая очки, пожимал плечами.
— Изменить положение уже не в наших силах. Придется сидеть и ждать прихода Марьяи. Если он не придет сегодня, то придет завтра. Как-нибудь вытерпим, — сказал он.
— А как добыть газеты?.. Я с ума сойду, если не буду знать, где проходит фронт. Ты заметил, какую глупую рожу он скорчил в субботу, когда я спросил у него, что нового. Какое ему дело до войны. Он же здесь не прячется.
— Нашелся добрый человек, а ты его ругаешь.
— За двадцать тысяч пенге и я могу быть добрым. Кстати, это из-за тебя мы не эмигрировали в Палестину.
— Из-за меня?
— Ну, конечно. Если бы ты не возился с шотландкой, а продал сразу одной партией… Эх, да что толковать.
Шпитц отошел в дальний конец помещения, повязался молитвенным ремешком и, расхаживая взад и вперед, забормотал слова молитвы. Вскоре он снова обратился к шурину:
— Послушай, я уйду отсюда.
— Что?
— Если господин Марьяи еще изволит явиться… но если нет, тогда будь что будет, а я уйду. Достану швейцарский паспорт. Уедем. Уеду к людям, где я смогу открывать дверь, когда захочу. Я не в силах больше терпеть. Я задохнусь. Покончу с собой. Как подумаю, что здесь придется провести еще ночь, или две, или десять… И кругом тревога…
— Тсс, помолчи…
— Что еще?
— Не слышишь? Кажется, кто-то… ходит.
- Ничего не слышу.
— Как же, только не со стороны переднего помещения… шум донесся вот отсюда, будто даже ключ щелкнул.
Оба они подошли к запертой конторе и прислушались. Но за дверью царила полная тишина.
— Пойдем в переднее помещение.
Там никого не оказалось. Замки снаружи висели на своем месте. В туалетной тоже было пусто.
— А между тем здесь кто-то был. Посмотри. Мокрый умывальник.
Комор пожал плечами.
— Он мог остаться мокрым с утра.
— Как бы не так.
— Может быть, дворник приходил.
Шпитц подошел к конторе и дернул дверь. Но и она была заперта.
— Эх, как видно, нервы сдают… Говорю же тебе, что я не могу больше. Если придет Марьяи. я уйду отсюда.
Комор молча пожал плечами. Все равно в этой войне не уцелеть, как ни поступай, ничего от этого не изменится.
Швейцарский паспорт
На улице Вадас перед зданием швейцарского посольства вытянулась бесконечно длинная очередь. Старушки с крохотными младенцами на руках, оборванцы и элегантные дамы, и все с желтыми звездами, плачущие и напуганные, они терпеливо стояли, не обращая внимания на моросящий дождь. Два нилашистских молодчика с нарукавными повязками и винтовками тоже торчали тут, у ворот посольства. Старшему было лет восемнадцать, а младшему не больше пятнадцати. Прижавшись спиной к стене, они забавлялись от скуки: грызли семечки, а шелуху сплевывали прямо на стоящих вблизи людей и громко хохотали, глядя на то, как евреи вертят головами.
— Посмотри на этого горбоносого. Будь у меня острый ножик, ей-богу, обстрогал бы ему нос, чтобы стал попрямее.
— Зачем? Еврей тем и хорош, что у него нос горбатый.
— Пьют кровь.
— Именно. Пьют кровь христиан.
— Перестрелять бы их всех подряд.
— Всех до одного.
— При этом младший снял с плеча винтовку и не без удовольствия заметил, как попятились люди в очереди.
Шпитц стал в очередь, наверное, сотым, несколько раз он пытался пробраться вперед сквозь причитающую, шумную толпу, но его безжалостно отталкивали назад. А очередь все не убывала. Люди со страхом следили за часовой стрелкой. Скоро возвращаться в гетто, и, если не удастся получить паспорт, снова начнутся бог знает какие ужасы.
Перед Шпитцом плакала в очереди молодая женщина.
— Десятый день пытаюсь попасть! Господи, что же со мной будет, если и сегодня не удастся.
— Не удастся, — сказал обросший щетиной одноногий мужчина. — Никакой надежды.
— Что вы, не бойтесь, — произнес Шпитц, ободряя скорее самого себя, чем стоявших кругом людей. — Нам обязательно повезет. Швейцарцы не подведут…
— Не очень-то пекутся о нас швейцарцы. Больше людей они уже не могут спасти. Говорят, будто у них даже на чердаках спят евреи, на соломенных матрасах, как селедки, — заметил кто-то.
По мере того как стрелки часов приближались к пяти, а после пяти свободное передвижение евреям было запрещено, очередь становилась все более беспокойной и шумной.
— Я войду, — визжала в сборище высокая, худая женщина, прижимая к себе младенца. — Убьют так убьют, я все равно попытаюсь.
Очередь действительно несколько продвинулась вперед.
— Ну, слава богу, я же вам говорил, а? — победоносно оглянулся Шпитц. Он предчувствовал, что ему повезет, еще тогда, когда спорил с Марьяи. Марьяи сказал, что его затея опасна, советовал оставаться ка месте, нельзя, дескать, расхаживать то из склада, то на склад. Но тем не менее по его лицу было заметно, что он не прочь мирно проститься со своими подопечными. К тому же Шпитц заявил, что деньги теперь уже принадлежат ему, Марьяи… А план у Шпитца был совсем простой: он переспит в швейцарском посольстве, в крайнем случае в подзащитном доме. Завтра же утром, получив паспорта, вместе с Марьяи вернется на склад или, поручив все Марьяи, сам подыщет для семьи квартиру… Не зря же сегодня ночью ему снилась покойная матушка, а она, их хранительница на небеси, не даст погибнуть.
И Йожеф Шпитц сделал шаг вперед.
Вдруг толпа застыла. Перекрывая общий шум, послышались вопли, мольба о помощи. Стоявшие впереди старались вырваться из очереди. У самого входа в посольство вооруженные нилашисты оцепили толпу и куда-то потащили тех несчастных, которые стояли в двух метрах, а может, и того меньше от врат рая. Молоденький нилашист ударил тринадцатилетнюю девочку прикладом в грудь, следуя его примеру, остальные тоже бросились избивать перепуганных людей палками, дубинками, прикладами.
Прошло несколько секунд, пока приземистый, неповоротливый Шпитц понял, что случилось. Он повернулся и, не оглядываясь, побежал по Банковской улице к проспекту Вильгельма. Он даже не замечал, по каким улицам бежал, как вдруг оказался перед квартирой Марьяи. Шпитц позвонил и стал ждать. Ждал пять минут, ждал десять, полчаса, все еще не веря, что Марьяи мог уйти из дома, что ему больше никогда не попасть на склад. Только теперь Шпитц почувствовал, как он проголодался и устал.
Не зная, что ему делать, он в отчаянии продолжал стоять перед дверью. А вдруг Марьяи ушел в театр? А что, если он не придет? Странно, ему и в голову не приходило, что сейчас есть еще люди, которые ходят в театр…
Вот он стоит в коридоре чужого дома и некуда ему идти. Был и у него свой дом, теперь его нет, были родственники, друзья, знакомые, теперь их тоже нет. Нет ничего и никого на всем земном шаре.
Сам того не замечая, Шпитц побрел назад к Бульварному кольцу Карой, к складу. Как лунатик, взобрался по лестнице наверх. Дверь была заперта на замки. Он сел на верхнюю ступеньку и громко заплакал. Ему вспомнилась мать, погребенная на байском кладбище и обещавшая сегодня ночью защитить их. Надо было лучше относиться к матери, ко всем людям. Может быть, это бог его наказал, может быть, это бог послал ему смерть? Можно ли, позволительно ли противиться богу?
Он сидел на каменной ступени бесконечно долго.
Какой-то черноусый мужчина с повязкой «Начальник ПВО» на рукаве потормошил его за плечо.
— Кто вы? Что вы здесь делаете? — спросил он, окидывая Шпитца колючим взглядом.
— Хочу попасть туда, — ответил Шпитц и показал на склад.
— Туда?
— Там прячется моя семья.
— Вы с ума сошли!
— Нет, — медленно произнес Шпитц тихим голосом. — Там прячутся все.
— Дворник! Эй, дворник, немедленно принесите ключи от склада госпожи Кинчеш, — крикнул мужчина с галереи прямо на улицу, — и немедленно позовите патрулей.
Шпитц с каким-то глупым безразличием продолжал сидеть. Он ничего не сказал, не запротестовал, когда его окружили вооруженные нилашисты и повели на склад. Госпожа Шпитц, услышав стук замков, подумала, что это пришли муж и Марьяи. Но, увидев нилашистов, вскрикнула и бросилась на пол.
— Сколько вас здесь? — спросил начальник ПВО.
— Семеро.
— Один, два, три… семь, — сосчитал начальник ПВО сбежавшихся на визг и крики. — Как вы сюда попали?
Шпитц, прижавшись к стене, задыхаясь, рассказал все. Один из нилашистов пнул ногой запертые двери конторы.
— А от этих где ключ?
К нему подошел дворник.
— Там наверняка никого нет. Пустое помещение конторы всегда на замке. Товары отсюда давно вывезли.
— Ну, ты тоже хорош гусь, вот, значит, как следишь за порядком, мы еще и у тебя проверим, — степенно произнес нилашист, больше не интересуясь конторой.
— Ну, пошли.
Чаба Комор обеими руками вцепился в дверь.
— Не пойду.
