Ханна Мина - Парус и буря
— Это верно, — согласился Надим. — Большинство людей — искренние патриоты. Но не хватает у многих решительности. Надо их раскачать, подтолкнуть…
— Нет, просто наши люди очень эмоциональны и в то же время простодушны, доверчивы. Но долго их обманывать нельзя. Они сердцем чуют, где правда, а где ложь…
За стеной снова раздались вопли Абу Самиры. Абу Хамид подскочил как ужаленный и, распахнув дверь, закричал:
— Да заткнись же ты наконец, Абу Самира. Я оглох от твоего крика!
Абу Самира, сделав испуганные глаза, нырнул головой в один из многочисленных сундуков с овощами, затем, выпрямившись, приложил ладонь ко рту, как бы давая молчаливую клятву, что отныне будет нем как рыба. Абу Хамид, конечно, прекрасно знал, что через несколько минут он опять забудет о своей клятве и примется орать пуще прежнего. Но Абу Хамид должен был на него прикрикнуть, хотя бы для того, чтобы показать таким важным гостям, как Надим и Кямиль, что он тоже обладает здесь достаточной властью и авторитетом, необходимым для выполнения любого важного задания и ведения политической работы.
После того как он перестал посещать кофейню Ибн Амина в Шейх Захире, где над ним постоянно посмеивались из-за его «несчастной любви» к Гитлеру, он замкнулся, ушел, как он говорил, в подполье. Свою «партию», однако, сохранил. В ней, правда, состоял теперь только Абу Самира. Все невысказанные обиды, всю накопленную желчь, всю злость и презрение, которые он питал к своим бывшим единомышленникам, предавшим его, Абу Хамид откровенно мог высказать только Абу Самире. И ему очень хотелось, чтобы тот был свидетелем его реабилитации. Чтобы тот услышал, как сам Надим и Кямиль назвали его «золотым человеком». Он радовался своей победе больше, чем в свое время радовался победам Гитлера. К нему пришли за помощью — значит, тем самым признали и его прошлые заслуги как последовательного борца против колонизаторов. Он и сейчас готов доказать свою преданность делу борьбы за независимость. Абу Хамид с воодушевлением заговорил о том, что готов сделать гораздо больше того, о чем его просят. Вынужденное безделье совсем измучило его.
— Вы только скажите, что нужно сделать! Бросить бомбу? Заложить взрывчатку? Поджечь французские казармы? Я на все пойду. Можете на меня положиться. Готов даже жизнью пожертвовать.
— Обожди, обожди, Абу Хамид, — остановил его пылкие излияния Кямиль. — Нам нужны не только взрывы и пожары. Для этого еще не пришло время. Мы должны сначала провести подготовку. А это можно делать исподволь. В первую очередь необходимо выяснить намерения противника. Узнать все, что происходит в Джубе, в лагере Муршида… У тебя есть там клиенты?
— В Джубе нет, но есть в Хиффе — это совсем рядом. Короче говоря, вы мне дали поручение, а уж как его выполнить — мое дело.
— Ладно, мы даем тебе это поручение, но с одним условием, — сказал Кямиль.
— С каким? — испуганно спросил Абу Хамид, подавшись всем телом вперед, будто приготовился к отражению возможного удара.
— О нашем разговоре никому ни слова. Нигде — ни в кофейне, ни дома, ни на улице.
— Можете быть спокойны! Я в кофейни вообще теперь не хожу.
— Ходи — тебе никто не запрещает. Сиди там, сколько душеньке угодно. Только сам помалкивай — больше слушай. Как говорят на базаре, покупай, а сам ничего не продавай.
— А если начнут приставать, спрашивать, что нового?
— Ну тогда расскажи им что-нибудь про Гитлера, — с лукавой улыбкой посоветовал Кямиль.
Надим засмеялся. Абу Хамид, поняв шутку, тоже рассмеялся.
— Намек и совет ваш понял, — сказал он, перестав смеяться. — Больше никаких разъяснений не требуется.
Когда гости ушли, Абу Хамид принялся снова стучать по остывшей за это время железяке. Потом отбросил ее в сторону. Свернул сигарету и, закурив, стал ходить взад-вперед по кузнице. Ему не терпелось поделиться с кем-нибудь радостью, которая переполняла его.
— Абу Самира! Бросай свои арбузы и помидоры, иди сюда. Есть хорошие вести! — крикнул он в открытую дверь. Не дождавшись от него ответа, Абу Хамид раздраженно повторил: — Абу Самира, тебе же говорят: оставь свое гнилье! Есть важное дело!
Но у Абу Самиры был свой взгляд на дела — важнее торговли для него ничего не могло быть. Поэтому он сделал вид, что не слышит Абу Хамида, и продолжал азартно торговаться с покупательницей.
Такое безразличие к таким важным событиям — это уж чересчур! Абу Хамид выглянул в дверь и, разъяренный, набросился на Абу Самиру:
— Ты что, оглох от своего собственного крика? Или для тебя ничего другого в мире не существует, кроме твоих паршивых арбузов? Тебе же говорят: есть важное дело! А ты и ухом не ведешь. Сидишь, как клушка, на арбузах, боишься с места сдвинуться! Для тебя арбуз, наверное, дороже самого аллаха.
Абу Самира, не на шутку испугавшись, сразу засуетился, поспешил навстречу Абу Хамиду.
— Не богохульствуй! Ну зачем гневаться? — подобострастно заглядывая Абу Хамиду в глаза, заговорил он. — Что там у тебя могло стрястись? Дай бой, надеюсь, что-нибудь хорошее?
— Не то слово, Абу Самира! — воскликнул Абу Хамид, заключая его в свои объятия. — Все идет прекрасно! Отлично!.. Запомни, Абу Самира, сегодняшний день! Нашу партию опять признали!..
ГЛАВА 8
Вернувшийся из Александрии Рахмуни был уверен, что Таруси управился со своими делами и сможет теперь заменить его на судне. Но когда Рахмуни заговорил об этом с Таруси, тот ответил уклончиво:
— Понимаешь, еще не все сделал… Придется, видно, задержаться на какое-то время… И кофейню не продал, и другие всякие дела… Поверь, я и сам не дождусь, когда уйду в плавание. Стосковался по морю… Но появились всякие непредвиденные обстоятельства. Сам знаешь, какое сейчас тревожное положение в городе. Того и гляди, Муршид опять о себе напомнит. Во многих городах проходят демонстрации, забастовки. Со дня на день можно ожидать и других событий…
— Это я знаю, — ответил Рахмуни. — Но ты ведь прежде всего моряк.
— Да, моряк… Но ведь мы и по земле ходим. У нас навеса над головой нет. Нас тоже может замочить.
— Да, ты прав, мы ходим и по земле. Но я хотел сказать, что наше место в море. Наши дела связаны прежде всего с морем. И нам нечего долго задерживаться на суше. Но ты не думай, что я тебя отговариваю… Нет! Долг есть долг. Я тоже готов помочь чем могу. От тебя, во всяком случае, не отстану!
Таруси виновато улыбнулся, словно извиняясь перед другом за свою горячность.
— Ты прав, Салим. Нам нечего задерживаться на суше. Наш дом — море. Я вовсе не предлагаю бросить наши дела и судно. Но мы должны, очевидно, чем-то помочь людям. Внести свою лепту… Может, нужно что-то конкретное сделать… А может быть, потребуются деньги…
— Что ж, мы всегда готовы помочь! С радостью! Ты можешь от имени нашей компании внести столько денег, сколько сочтешь нужным.
— Но у меня есть еще одно поручение… Я должен сначала выполнить его и только после этого смогу отправиться в рейс. Как ты на это смотришь?
— О чем тут говорить? Разве тебе нужно мое разрешение?
Растроганный Таруси крепко обнял и расцеловал Рахмуни.
— Я был уверен, что именно так ты ответишь!
Они распрощались. Рахмуни уже вдогонку крикнул Таруси:
— Только береги себя! Обещаешь?
— Обещаю, — ответил Таруси. — Уж не думаешь ли ты, что я прямо отсюда отправляюсь в бой?!
Два дня спустя, рассказывая об этом разговоре Надиму, Таруси сказал шутя:
— Ну, теперь у нас есть и свой флот. Так что можем доставить все что угодно.
— Вот и отлично! — обрадовался Надим, — Мы знали, что ты справишься с этим, поэтому и поручили именно тебе.
Они подробно обсудили, что должен делать Таруси. При их разговоре присутствовал еще один человек, которого до этого Таруси видел только раз, на совещании у Каабура. Но Таруси знал, что он хотя и не здешний, но в курсе всех последних событий. За все время беседы он не проронил ни слова, предоставив Надиму самому договариваться обо всем с Таруси.
Как только гости ушли, Таруси послал Абу Мухаммеда за Ахмадом.
— Скажи, что я буду ждать его в условленном месте.
Выйдя из кофейни, Таруси огляделся по сторонам. Спустился к морю. В заливчике стояла большая лодка, в которой можно выходить в море и под парусом и на веслах. Он внимательно осмотрел ее и, убедившись, что все в полном порядке, заложив руки за спину, пошел по берегу дальше. Таруси думал сейчас о том, как лучше выполнить поручение, чтобы потом не стыдно было смотреть в глаза и Надиму и другим людям, которые верили в него.
Абу Мухаммед чувствовал, что готовится какое-то важное и, может быть, даже опасное дело. Его тревожила атмосфера таинственности, царившая сегодня в кофейне: разговор вполголоса Надима с Таруси, срочный вызов Ахмада, неожиданное исчезновение самого Таруси. Беспокойство Абу Мухаммеда еще более усилилось после того, как какой-то незнакомый моряк зашел в кофейню и, узнав, где Таруси, тут же, ничего не сказав, скрылся. Уже почти в полночь появился Ахмад еще с двумя моряками. Они спустились к морю и сели в лодку. Абу Мухаммед пробовал позвать Ахмада, чтобы тот вернулся и объяснил ему толком, куда и зачем они собираются. Но Ахмад даже ухом не повел. Поднял якорь, оттолкнулся от берега и, развернув лодку, взял курс на север. То ли он на самом деле не услышал настойчивых призывов Абу Мухаммеда, то ли просто сделал вид, но Ахмад тем самым дал понять, что прошло то время, когда он был на побегушках у Абу Мухаммеда, теперь он человек вполне самостоятельный и у него могут быть свои тайны, в которые он не обязан никого посвящать.
