Игорь Лощилов - Отчаянный корпус
— Товарищ полковник, в чем дело? Статья 93 говорит, что каждому суворовцу положены кровать, одеяло, подушка с наволочкой, две простыни, полотенце… Какое у нас нарушение?
— А что сказано в конце? «Кровать должна быть аккуратно заправлена».
Так с поднятым пальцем и уходит.
К нему-то и обратилась Наумова со своими педагогическими раздумьями. Киселев был совсем по другой части, но положение проверяющего обязывало выслушивать каждого. Он смотрел на красавицу, мечущую молнии в своего коллегу, и даже позавидовал отчаянному математику, вызвавшему ее интерес.
— А что говорят результаты контрольных проверок?
Наумова заявила, что контрольные тут ни при чем, поскольку речь должна идти не о простой проверке знаний, а о системе воспитания, на ее взгляд, порочной и вредной. Суворовцев надо приучать к исполнительности и строгому соблюдению той программы, по которой учатся все дети, а заниматься отсебятиной и высшим пилотажем ни к чему.
— Высший пилотаж тоже нужен, но для него существуют свои правила.
Киселев сказал это так строго, что Наумова осеклась. До сих пор, видя внимание, с каким слушал и глядел на нее полковник, она рассчитывала на его поддержку. Выходит, ошиблась? А тот поднял палец и повторил:
— Высший пилотаж нужен, но его следует проверять по соответствующим инструкциям.
Наумова посмотрела на него широко раскрытыми глазами и вдруг поняла — как она сама-то раньше не додумалась? Теперь она добьется, чтобы очередная контрольная проходила по официальной программе.
Сандимыч к известию о предстоящей контрольной отнесся спокойно. Его жизненная философия основывалась на том, что во всем происходящем, даже самом плохом, всегда имеются элементы положительного. Тем более такие вещи, как контрольные и экзамены вообще. Он любил говаривать, что память — это склад, который человек всю жизнь заполняет знаниями. И что ее, как и всякий склад, нужно проветривать и периодически перетряхивать, иначе содержимое придет в негодность. Вызов к доске — это улучшение циркуляции воздуха, контрольная — принудительная вентиляция, экзамены — плановая ревизия и очистка. Складская аналогия налагала свои правила подготовки к разного рода проверкам: нужно не зубрить и не рыскать по учебникам (зачем захламлять помещение перед ревизией), а только систематизировать имеющееся и уточнять, что где находится. И потом, перед смертью все равно не надышишься… Этим по существу и закончилась общая установка классу на контрольную. Лишь в самом конце урока Сандимыч порекомендовал освежить в памяти кое-какие параграфы. Вечно что-нибудь жующий Голубев разочарованно протянул:
— Ну, вот, а говорили: перед смертью не надышишься…
— Не надышишься, — подхватил Сандимыч, — но раз-другой дыхнуть все-таки можно.
Когда после проведенного урока Демидов вошел в преподавательскую, шедший там возбужденный разговор сразу прекратился. Офицеры разошлись по своим местам, как бы не замечая появления коллеги. Начальник кабинета майор Пискунов в напряженной позе склонился над столом, перебирая бумаги, только Наумова еще больше вытянула шею и направила на вошедшего сверкающие глаза. Сейчас она напоминала изящную кобру, вставшую в оборонительную позу. Наконец начальник нарушил тишину и поинтересовался ходом подготовки к контрольной работе. Демидов ответил, что все идет нормально, у него подготовлены четыре варианта примеров — в полном соответствии с утвержденной программой обучения.
— Утвержденной? Кем? — спросил начальник.
— Вами, — удивился Демидов вопросу и полез в стол за подтверждением.
Майор жестом остановил его — дескать, помню, помню. Обычно добрый и покладистый, он был явно не в своей тарелке и после некоторого замешательства сказал:
— Тут возникли сомнения относительно правильности вашей программы и правомочности моей подписи… Поэтому предлагают, так сказать, независимую экспертизу… Не то чтобы вам не доверяют, но эксперимент должен быть чистым, понимаете?
Демидов, конечно, ничего не понял.
— Ну, в общем… Юлия Петровна с любезной помощью коллег из пединститута разработала свои варианты… Они не сочли возможным сказать раньше… Думаю, что простим им женский каприз…
Демидов равнодушно пожал плечами.
— Я могу взглянуть на труд этих любезных подпольщиц?
— Да, да! — вскричал Пискунов, предваряя начало возможной перепалки. — Вот варианты, Александр Дмитриевич, знакомьтесь.
Демидов взял протянутые листы и медленно направился к своему столу, но, не дойдя до места, вернулся к начальнику.
— Позвольте! Мы же этого еще не проходили: числовые ряды, задачи на экстремум. Вот же программа…
Он снова побежал к столу и задвигал ящиками. Пискунов, схватив первые попавшиеся под руку бумаги, стремительно поднялся, намереваясь покинуть кабинет. Демидов встал у него на пути.
— Вот же программа. Мы начнем изучать ряды на следующей неделе.
— Ну не знаю, не знаю… Согласуйте с Юлией Петровной… — Пискунов очень торопился.
— А что со мной согласовывать? — живо откликнулась она. — Мы руководствовались вузовской программой, поскольку средняя школа Александра Дмитриевича уже не устраивает. Если же он испугался своих сомнительных новшеств, то давайте вернемся к обычной программе и окончим эксперимент. Хватит сидеть между стульями, пора выбирать что-нибудь одно.
— Но позвольте, — продолжал горячиться Демидов, — ребята не готовы к такому стремительному повороту. Они действительно выросли из школьной программы и продвинулись вперед в плане общей математической подготовки. Нужно притормозить? Согласен. Мы так и планировали, чтобы перед экзаменами пройти все заново и освежить память. Вы же были согласны, вот подпись.
Майор находился в безвыходном положении. Спину его жалил неукротимый взгляд не знающей компромиссов Наумовой, на пути стоял возмущенный Демидов, потрясая утвержденным им же документом.
— Пустите, мне надо на урок, — отчаянно взмолился он, ибо был сугубо штатским человеком, случайно надевшим десять лет назад погоны младшего лейтенанта, а потом совершенно незаметно для себя доросшим до майорского чина, так и не научившись ни командовать, ни отдавать приказаний, — пустите же, наконец…
Демидов отступил в сторону и сказал вслед уходящему начальнику:
— Только учтите: я проводить эту контрольную отказываюсь.
— То есть как? — застрял в дверях Пискунов. — Нет уж, вы не должны, теперь не время. Потом, вы, наверное, не все знаете: эта проверка проводится по требованию полковника из Москвы. Понимаете, что подобные демонстрации сейчас особенно неуместны…
— Что вы его уговариваете? Я проведу! — сделала Наумова свой последний и решительный бросок.
— Ну, знаете… — потоптался у двери Пискунов и побрел, поникший, по коридору.
Слухи о неожиданной отставке Сандимыча быстро достигли чутких ребячьих ушей. Сережа Ильин, который занимался в кабинете математики какими-то оформительскими делами, рассказал о случившемся и подтвердил: да, завтрашнюю контрольную проводит Фулия, причем сразу в двух классах, для чего дана команда подготовить актовый зал. Понятно, что очередное заседание в укромном местечке заднего двора, называемом Курилами, было полностью посвящено этому событию.
В том, что имели место чьи-то происки, сомнений не возникало, ибо Сандимыч, как следовало из сегодняшнего урока, намеревался проводить контрольную сам. Факт, что такая скоропалительность совершилась за его спиной, говорит о нечистоплотности предприятия, а на него и реагировать нужно соответственно. Но как? Открытое выступление может только навредить Сандимычу. И потом, ничего неизвестно наверняка. В общем, все сошлись на том, что эту чертову контрольную нужно постараться всем написать и посадить Фулию в лужу. Сказать, конечно, легче, чем сделать, ибо трудно предположить, что им подсунет Фулия, да и шпоры не помогут: потеряли навыки, поскольку Сандимыч отучил. Ну, может быть, осталась лишь пара «шпорсменов» высокой квалификации.
Первым среди них считался Петя Малеев — знаменитый училищный художник. Офицерская служба вряд ли ожидала его, и на учебу он не обращал никакого внимания. Принципиально. У нас, говорил, у художников, это не принято. Зато шпорсмен был отменный. Его художественный талант как раз и начал проявляться в изготовлении изящных, убористых шпаргалок, так что если бы не переманила станковая живопись, быть бы ему мастером книжной миниатюры. Недюжинные способности проявлял он и по части изобретательного использования своих шедевров. Все его обмундирование было напичкано потайными карманчиками: поясной ремень вмещал десяток фотокопий, за обшлагами прятался набор расцарапанных целлулоидных манжет, а латунная бляха прикрывала вход в самое потайное место, отведенное для документов особой важности. Он и Фулия были бойцами одного класса и, похоже, испытывали удовольствие от обоюдного общения, ибо оно заставляло непрерывно совершенствоваться. К чему только не прибегала Фулия в стремлении уличить Малеева, сколько ни конфисковывала его произведений, он на все реагировал спокойно и на всякое изъятие делал успокоительный жест: не волнуйтесь, все не выгребла. С возрастом Петя стал все чаще одерживать верх. Еще в прошлом году Фулия позволяла себе прощупывать рукава или исследовать нижнюю часть его мундира. Петя всему подчинялся, как голубь, пока кто-то из класса не бросил реплику, что обыскивать человека — значит ущемлять его достоинство.
