Страна Печалия - Вячеслав Юрьевич Софронов
Собрался он было уходить, а потом замялся чуть, чую, хочет еще что-то там сказать, но при людях своих не решается. Я это дело приметил, пригласил князя как будто бы сад свой показать, хотя, по чести говоря, глядеть там особо и нечего. Пошли мы с ним вдвоем, словно друзья закадычные, хотя у каждого на уме своя думка, но если со стороны глянуть, то, как есть, два дружка прогуливаются. Чуть отошли, князь мне и говорит: «А, знаешь ли, владыка, что в городе о тебе слухи недобрые ходят?»
Я ему: «Слух, то не человечий дух, его кулаком зараз не вышибешь. А бороться с ним одним способом можно — внимания не обращать».
Князь в ответ: «Правильно, владыка, говоришь. Но все одно скажу, о чем народ шушукается. Обвиняют твое высокопреосвященство в корысти. Будто бы хотел ты деньгами и имуществом завладеть известного тебе торгового человека, который не так давно в иной мир отошел. Родственники его на всех углах только о том и толкуют. И мне не верится в то, но на каждый роток не накинешь платок».
— Неужели есть такие люди, что могут, словно аспиды поганые, человека жалить ни за что? — живо воскликнул Аввакум, которого задела рассказанная владыкой история. — И что же вы сделали с теми людьми?
— А ты бы как поступил на моем месте?
— От церкви бы отлучил! — не задумываясь, отвечал протопоп. — Пусть потом перед людьми оправдываются, что да как.
— Горяч ты больно, батюшка. Молод еще, хоть и повидал, может быть, немало. Если бы так, то половину сибиряков от церкви пора уже было отлучить. А кто в храмы ходить станет? И так полупустые стоят. Да что тебе рассказывать, сам скоро узнаешь, как на приход поставлен будешь. Ладно, закончу свой рассказ. Поблагодарил я тогда князя за слова его, что от души шли, попрощались мы. У каждого свои заботы, и в нашем с ним положении лучше, когда один другого не касается. Так зачем, думаешь, все это тебе рассказываю? Надеюсь, и сам догадался уже?
Владыка пристально глянул на Аввакума, и совсем еще недавно лучившиеся светом и теплом его карие глубоко посаженные глаза блеснули холодком, и в них явно читались душевная сила и власть, которой он обладал, находясь на столь высоком посту.
— Как не понять, — живо откликнулся Аввакум, вновь вставая, надеясь, что на этот раз их беседа закончилась, — в назидание это все вы мне рассказали. Правильно говорю?
— Правильно, правильно, сын мой, — согласился архиепископ. — Знай, здесь не Москва. Сибирь! — Он вложил в это слово несколько угрожающий смысл. — С жителями местными держи ухо востро, но и худого о них не думай. Народ разный, есть такие, что последней рубахи для ближнего не пожалеют, а иные только и думают, как бы соседа или родственника своего со свету сжить. Порядки эти не мной заведены и не мне с ними бороться. Да что говорить, сам со временем все поймешь. Особенно с моими приказными будь настороже, у них в самой Москве покровители имеются, с которыми и мне иной раз трудно тягаться.
Аввакум никак не ожидал подобной откровенности и даже крякнул в изумлении, начиная понимать, что и сам владыка находится здесь в довольно затруднительном положении.
— Отчего же не убрать их с глаз долой? — наивно поинтересовался он. На то вполне хватит вашей власти.
— Думал о том, и не один раз. — Владыка из человека жизнерадостного и остроумного превратился вдруг в усталого старика, которому в тягость каждое движение, а врученная ему власть лишь утомляла и тяготила. — А где иных взять? Главная наша сибирская беда — нехватка людская. Эти хоть через пень-колоду, но какое-никакое дело делают. На мне ведь более двух сотен приходов лежит, за всем пригляд нужен: отчеты с них получить, все подсчитать, переписать, занести куда положено. Приказные мои хоть и пройды великие, но грамоту разумеют, а коль их лишусь, то все дело мигом встанет. К тому же, говорю тебе, только тронь их, такой вой подымут, мало не покажется.
Ко мне в свиту каждый был кем-то там направлен по просьбе знакомцев моих, с коими мне отношения портить никак нельзя. Я же виновным и останусь. Так что, как видишь, оно только издали кажется, что сибирский владыка он владыка и есть над людьми своими. А на деле все не так-то просто…
Архиепископ ненадолго замолчал, словно вспомнил что-то более важное, не связанное с каждодневной суетой, и взгляд его при этом чуть затуманился. Аввакуму не оставалось ничего другого, как ждать, когда тот в мыслях своих вновь вернется на грешную землю. Через какое-то время владыка встрепенулся, внимательно глянул на протопопа и сказал:
— Ладно, что о том толковать, что воду в ступе толочь, то моя печаль. Расскажи лучше, что на Москве творится, делается? Всего-то год там не был, а, думаю, многое переменилось. Кстати, — вспомнил он неожиданно, — провожатый твой грамоту доставил, а я за разговорами и не поглядел, о чем она. Надо прочесть, а то, коль отложу, вновь забуду о ней, — как бы извиняясь, заявил он и с этими словами быстро сорвал печать и развернул доставленное ему Климентием патриаршее послание.
Аввакум так и остался стоять, не зная, удобно ли будет уйти, не закончив разговор. Потом подумал, что он не выяснил самое главное, не определился со своим жильем и размещением, а потому вновь опустился на лавку, дожидаясь, пока владыка закончит чтение.
* * *
Тот читал, далеко отставив от себя полученный документ, чуть щуря при этом глаза. Но чтение закончил довольно быстро, свернул лист и положил его перед собой на стол и проговорил с усмешкой:
— Хоть не вспоминай о Москве этой, легка на помине. Велено быть мне там в скором времени.
— Как скоро? — поинтересовался Аввакум, и у него болезненно защемило в груди, будто вызывали в столицу не архиепископа, а его самого.
— Сразу после праздников выезжать нужно, чтоб на собор успеть.
— Не успокоится наш патриарх никак, — заметил Аввакум, надеясь узнать, как прореагирует
