Камиль Яшен - Хамза
Степан брезгливо перешагнул через Умида.
- Не скули, размазня! - Показал на Хамзу: - У него мёртвую мать обыскивали... И мусульмане, и русские!.. Нету мусульман одинаковых, и русских нету...
Мельник, потирая ушибленную грудь, собирал шрифты.
- Слабый ты оказался, гражданин типографский работник... Куда мы только смотрели, когда тебя в партию принимали... Подвинься, буквы под тобой лежат...
Умид отполз в угол.
- Мне не нужна такая революция, где льются реки крови... Я против насилия... Это вульгаризация революционных идей!
- Если ты не замолчишь, - дрогнувшим голосом сказал Хамза, - я ударю тебя ещё раз.
- Бей, бей, - всхлипнул Умид, - но я всё равно буду искать другую дорогу в революцию. Без жертв, без крови, без убийств...
- Где-то я уже слышал однажды такие слова, - усмехнулся Степан, одеваясь.
- Больше не услышишь, - заскрипел зубами Хамза.
Соколов подошёл к Умиду, ткнул в него пальцем.
- Вот, Хамзахон, смотри и запоминай. Узнаёшь портрет?
- От него ничего не осталось, - отвернулся Хамза.
- А теперь плюнь и забудь. И разотри. Навсегда.
Степан рывком поднял с пола Умида.
- Шрифт, говоришь, хотел в реку высыпать, улики спрятать? А не за этот ли шрифт людей на том берегу только что закопали?
- Я честный человек, - дёрнулся Умид.
- Но жидкий, - выпустил его Степан, - а нам таких не надо. Уходи!.. И если будешь другую дорогу в революцию искать, делай это где-нибудь подальше отсюда.
Умид ушёл.
- Вот и поговорили, ребятушки, по душам, - покрутил головой мельник. - Э-хе-хе, чего только страх с человеком не делает...
В доме святого Мияна Кудрата собрались все высшие духовные лица Коканда - ишаны, муфтии, мудариссы, имамы больших мечетей. Рядом с хазратом Мияном расположились Камол-кази и шейх Исмаил. Чуть в стороне облокотился о пуховые подушки Садыкджан-байвачча. (После испытанного перед собственными рабочими унижения байвачча, бросив пить, ударился в другую крайность - регулярно посещал мечеть и усердно молился аллаху.)
А в дальнем углу комнаты, около дверей, одиноко сидел с поникшей головой лекарь Хаким, отец Хамзы.
- Ибн Ямин! - громко произнёс святой, сумрачно поглядывая из-под густых бровей.
- Слушаю вас, мой хазрат.
- Мы, преисполненные жалости к вам, призвали вас сегодня к себе, чтобы помочь вам и дать наш совет.
- Направьте на путь истины грешного человека, мой хазрат.
- Говорите, Камол-кази, - сказал хазрат и сделал знак судье. - Говорите всё.
Камол-кази кашлянул. Даже кашель его был похож на угрозу.
Ибн Ямин вздрогнул, бросил быстрый взгляд на судью и, робко приложив руку к груди, опустил глаза.
- Слушаю вас, кази.
- Вы мусульманин, ибн Ямин, - начал Камол, - вы испытали много горького на этом бренном свете. Говорить много об установлениях шариата вам не приходится - вы их соблюдаете. Но вот ваш сын Хамза... Он причиняет слишком много мук вашей душе, не так ли? И мы не можем позволить, чтобы вы, мусульманин, страдали. Недавно ваш сын ещё в одной газете высмеял рамазан...
- Мой сын никогда не посмел бы высмеять рамазан, таксыр. Хамза не посещает мечеть, но он молится дома... Спросите у его близкого друга Алчинбека, и он подтвердит вам это. А кроме того, могу ли я говорить неправду около нашего великого хазрата?..
О своём благочестии мой сын написал даже стихи, вот они:
Видят все, от благ мирских отказавшись, молитвам предаюсь.
Чтоб грехов избежать. Спасение души даруй, о боже!..
Все переглянулись. Стихи были действительно благочестивые, что уж там говорить.
- Но я прочитаю вам совсем другие стихи вашего сына, - продолжал судья. - Известно, что славный рамазан все приверженцы ислама встречают с великой гордостью. Наши баи открывают двери щедрости. Самый уважаемый, самый богатый и самый народолюбивый человек Коканда наш Садыкджан-байвачча выделил зякет - денежный дар для всего народа Коканда.
И вот какое стихотворение написал об этом ваш сын:
Не думай, что ликуют бедняги от зякета,
Все они от гнёта бая стонут...
Но не думай, что обречены они вечно на унижение,
Придёт день, и станут шахи нищими, а нищие шахами!
- Вздор! Ложь! Кощунство! - замахал руками самый народолюбивый человек Коканда. - Это слова, направленные против воли аллаха! Вместо того чтобы превозносить день и ночь его величество русского императора, ваш сын смеет говорить такие неподобающие слова!.. Не хочет ли он сказать этим, что его величество падёт завтра с трона и станет нищим, а его трон займут какие-нибудь нищие?
- Кощунство! Кощунство! Грех великий! Человеку, написавшему эти мерзостные слова, быть в преисподней! - закричали, потрясая кулаками, имамы, ишаны, муфтии и мудариссы.
- Сам аллах раздаёт милости своим рабам божьим, - продолжал Садыкджан. - Ваш сын взялся заботиться о бедняках, но его собственные дела, насколько я знаю, не так уж хороши. Он сейчас ничего не зарабатывает, а у него жена и ребёнок. А ведь, работая у меня на заводе, он получал хорошие деньги. Сам шайтан, русские мастеровые и еретические книги сбили его с пути, и он куда-то исчез... Сейчас ваш сын снова появился в Коканде - семья потянула к себе. Но честные мусульмане не могут спокойно спать, зная, что Хамза в городе... Я скажу о себе. Перед своим уходом из Коканда ваш сын чуть было не причинил мне колоссальные убытки. Он хотел поджечь огромную партию хлопка стоимостью в несколько сот тысяч рублей. Я спрашиваю вас, ибн Ямин, могу я сейчас спокойно спать, зная, что Хамза в городе? Ведь он снова может поджечь мой хлопок или ещё хуже - весь мой завод!
- Бай-эфенди, простите меня, ничтожного человека, - повернулся к Садыкджану ибн Ямин, - но я не верю, что мой сын может поджечь ваш завод. И кроме того, пользуясь присутствием нашего великого хазрата, мне хочется внести ясность в одну загадку мира сего... Мы знаем, что и на земле, и на небе всё от бога. Ну, а если так - как знать, может быть, в один день по воле божьей какой-нибудь дровосек действительно станет царём? Ведь всевышний всесилен... Мой сын ещё молод, а в молодости всё кажется доступным и лёгким. Молодому хочется сказать что-то новое, хочется искать новые авторитеты. На нравы и обычаи, оставшиеся от предков, молодость смотрит как на предрассудки. А в чём же тут наша вина, родителей? Мы состарились, а в старости сил становится меньше, а печали больше, лишаешься также ума-разума. Ни в чём не везёт тебе, даже дети выходят из повиновения... Вот такое случилось и со мной. Сын не идёт по моему пути, не слушается меня, что же мне делать?
Наступила тяжёлая тишина. Все ждали, что скажет задумавшийся Миян Кудрат.
- Кощунство! Кощунство! - произнёс наконец хазрат и поднял голову. - Слушайте меня внимательно, ибн Ямин... Народ Коканда не в силах больше терпеть негодных дел вашего сына. Лучшие люди города обратились к нам с письмом, в котором пишут, что ваш сын, выражая свое пренебрежение к муллам, ишанам и многим другим великим духовным санам нашей религии, неоднократно оскорблял в газетах наши обычаи и веру... Вы, будучи отцом Хамзы, не положили конец его отвратительным поступкам, и выходит, что сами руководили его делами, несовместимыми с шариатом. Наконец, вы же, презрев законы ислама, позволили своему сыну взять в жёны женщину другой веры. Вы пустили её жить к себе в мусульманский дом вместе с ребёнком.
Весь верующий народ Коканда требует, чтобы по отношению к вам, табибу ибн Ямину, а также по отношению к вашим детям и ко всем родственникам были приняты самые суровые меры. Чтобы вас изгоняли из каждой махалли, в каком бы кишлаке и в каком бы городе вы ни жили. Чтобы из-под вас вырывали подстилки даже в мечетях. Чтобы вас вообще не допускали в мечети и медресе, не звали ни на праздники, ни на поминки, ни на разговенье после поста и вообще ни на какие торжества. Народ требует, чтобы вас немедленно изгнали из Коканда, не давая даже временного жилища ни в одном квартале, а ваш осквернённый дом сожгли... Если же ибн Ямин, покаявшись в содеянном, перед всем народом проклянёт своего сына, откажется от него, прогонит из дома вместе с русской женой, даст перед народом клятву никогда больше не видеть его и напишет верховному судье письмо, то в таком случае его можно оставить в своем доме и разрешить посещать свою мечеть... В противном случае, написано в письме, если наши власти и блюстители шариата не примут мер, мы сами, закидав ибн Ямина камнями, истребим весь его род...
Вот это письмо, можете прочитать... Его подписали все преподаватели и учащиеся всех медресе, старшины всех кварталов города, имамы всех мечетей...
Снова воцарилась тишина.
Ибн Ямин, не поднимая головы, погрузился в глубокое раздумье... Он вспоминал свою молодость, тяжкие дни своей жизни... Его бедный отец Халбай, находясь в полной зависимости от главного бая кишлака Аввал, похожего вот на этого самого Садыкджана, какие только не претерпел муки... Лишился дома и земли и, будучи не в силах расплатиться с долгами баю, провёл остаток жизни в нищенстве. Бессильный кормить и содержать своего заболевшего сына, вынужден был отдать ребёнка чужим людям, которые увезли его в Самарканд, и отец и сын были разлучены навеки... Отец Халбай прожил свою жизнь, вечно терпя унижения и оскорбления, тоскуя по сыну... Ах, бедный мой отец, так и не дождался он той поры, когда его сын, став табибом, начал зарабатывать немного... Вечно тосковать мне по нему...
