Паулина Гейдж - Искушение богини
– Я не для того сюда пришел, чтобы выслушивать твои насмешки, Хатшепсет, – угрюмо начал он. – Отца больше нет, а тебе не хуже моего известно, что Менена потерял свой пост лишь по его прихоти. Почему он не может занять его снова, раз я сам его пригласил?
– Наш отец никогда в жизни не действовал по прихоти, – холодно ответила Хатшепсут, – а царевичу не по чину возвращать изгнанных. Это прерогатива царицы.
От яств на столе шел аппетитный пар, серебряные кубки с вином были наготове, но никто не двигался. Все чувствовали, как внутри Хатшепсут нарастает сила, как ее воля заполняет комнату, создавая ощущение присутствия почти сверхчеловеческой мощи. Но упрямство Тутмоса, поддерживаемого жрецом, тоже давало о себе знать, и все затаив дыхание ждали.
Тутмос кивнул, краем глаза косясь на Менену. Ему хотелось, чтобы Хатшепсут разрешила тому встать, ибо чувствовал себя куда увереннее, ощущая поддержку жреца, пусть даже безмолвную. Но она продолжала сидеть, вопросительно глядя на него с таким видом, как будто своим появлением он прервал какое-то важное совещание, которое продолжится, едва за ним закроется дверь. Ее окружение, все сплошь знать, люди, с которыми он вместе ходил в школу, встречали его блуждающий взгляд с такими каменными лицами, точно не видели его. Он злился и жалел себя, но слова, которые он жаждал услышать, не прозвучали, и он, понимая, что помощи ждать неоткуда, очертя голову взялся за дело сам.
– Царица, лишенная царя, может претендовать на такую прерогативу, – ответил он наконец, – но я решил, сестра, что пора избавить тебя от столь тяжкого бремени. Я желаю сию же минуту занять по праву принадлежащее мне место фараона Египта.
Хотя никто не шелохнулся, впечатление было такое, будто все перевели дух и расслабились. Хатшепсут заулыбалась, ее глаза вспыхнули.
Он сложил на груди руки и широко расставил ноги.
– Что скажешь?
– Я отлично знаю, зачем ты сюда пришел, – сказала она. – Я тебя ждала. Ах, Тутмос, оставь ты это актерство! Менена, вставай, и твои прихвостни тоже пусть встанут. Ты мне не нравишься. Ты никогда мне не нравился, но, похоже, придется мне все-таки смириться с тобой.
Верховный жрец поднялся на ноги, багровый, но спокойный, и безмолвно поклонился.
Хатшепсут сделала знак.
– Садитесь, все, обсудим дело за едой и вином, как и пристало людям нашего положения. Мои советники выслушают вас и выскажут свое мнение. Но ты, Менена, – ее длинный палец проткнул воздух, – молчи, твой голос я слышать не хочу!
Когда все опустились на подушки и Нофрет принялась обносить всех едой, Хатшепсут подняла свой кубок.
– Давайте выпьем, друзья, – сказала она Сенмуту и Хапусенебу, улыбаясь, но ее глаза оставались настороженными.
Осушив свой кубок, она со стуком поставила его на стол.
– Ну, что ж, Тутмос, давай попробуем разобраться. Ты хочешь быть фараоном. Так?
– Дело не в том, чего я хочу, – сказал он капризно. – Таков закон. Женщина не может занимать престол Египта.
– Да? По какому закону? Разве сама правительница не есть закон, возлюбленная Маат, воплощающая Маат в своем лице?
– Воплощающий, – тут же поправил ее он. – Наш отец был Маат, и он правил по закону, как фараон. Он сделал тебя могущественной царицей, но превратить тебя в мужчину было не в его власти.
Она подалась к нему:
– Мой отец – Амон, царь всех богов. Это он дал мне жизнь и приготовил мне трон в Египте. Он судил мне быть фараоном еще до того, как нежная Ахмес стала моей матерью. В день коронации он дал мне знак.
– Так почему же он не сделал тебя мужчиной?
– Все мои Ка мужские, все до единого! Я женщина лишь потому, что всесильный Амон возжелал иметь фараона прекраснее любого существа на земле!
– Закон этой земли тебе не изменить, – отвечал он упрямо. – Люди не поймут, как это Гор может быть женщиной. Они хотят, чтобы ими правил мужчина, приносил жертвы во их имя, вел в бой их армию. Ты можешь дать им все это?
– Конечно! Как царица я женщина, но как фараон буду править словно мужчина.
– Своими глупыми возражениями ты только запутываешь дело. Факт остается фактом: я имею право на трон Гора, и я хочу его получить. Он мой по праву рождения.
Его глаза заблестели, когда он с наслаждением запустил зубы в пирожок.
– Кроме того, Хатшепсет, если ты будешь править, то кто же наследует тебе? Какие титулы будет носить твой муж? Божественный соправитель? Великая царственная супруга женской ипостаси Гора? А если ты не возьмешь себе мужа, то Египту придется искать иноземного царевича, чтобы посадить его на свой трон. Ты этого хочешь?
Коварный намек достиг цели. Царица покачнулась в кресле, точно от удара.
Сенмут и Хапусенеб переглянулись. Это соображение ускользнуло от их внимания. Хапусенеб поджал губы и едва заметно покачал головой. Царица еще не начала отвечать, а Сенмут уже знал, что она проиграла. При ее любви к своей стране она никогда не отдаст трон Гора чужеземцу, и по ее бледному лицу он видел, как она борется с собой.
Когда она ответила Тутмосу, ее голос был холоден и мертв.
– Ты и впрямь печешься о Египте, Тутмос, или все твои помыслы только о том, как будет сиять двойной венец на твоей голове? Ибо для меня Египет – вся жизнь, служить ему – мое призвание. Слова твои верны, но их подсказало тебе себялюбивое сердце.
– Ты несправедлива! – возмутился он. – Разумеется, я люблю Египет и только из любви к нему хочу стать твоим мужем и взойти по ступеням к трону Гора.
– Неужели? – тихо прошептала она, дыша ему прямо в лицо.
Она перегнулась чуть ли не вдвое, чтобы заглянуть ему прямо в глаза.
– Неужели? Как благородно с твоей стороны, дорогой братец, как похвально.
– Между нами никогда не было согласия, – сказал он, опуская глаза. – Но, быть может, мы сумеем работать вместе ради общего дела. Наш отец состарился и мечтал, как всякий старик мечтает о будущем любимого чада, но теперь его нет. Взгляни правде в лицо, Хатшепсет. Египет нуждается во мне, наконец.
Хатшепсут выпрямилась.
– А во мне разве не нуждается? – зашипела она на него. – Где ты был, когда я день за днем вставала чуть свет и занималась делами государства? Где ты был, когда я ночи напролет лежала без сна, ибо тяготы правления заменяли мне одеяло, а твердокаменная необходимость – подушку?
Ее пальцы, сжимающие подлокотники кресла, дрожали, пока она старалась совладать с собой.
Сенмут тоже застыл в напряжении, так глубоко переживал он горечь постигшего ее разочарования и болезненную смерть мечты, которую она лелеяла вместе с отцом.
Но вот она сгорбилась в задумчивости.
– Теперь это уже не важно, – тусклым голосом сказала она. – Я хочу заключить с тобой сделку, Тутмос. Нам придется пойти на сделку, потому что каждый из нас знает про себя, что он не так силен, как думал раньше. Мы будем строить вместе, и на публике я всегда буду идти позади тебя. Я буду молиться с тобой в храме и делить с тобой ложе, чтобы у Египта был наследник. Тогда народ будет доволен, имея мужчину на троне. Но все вопросы правления ты должен предоставить мне.
У Менены вырвалось полузадушенное восклицание, но она тут же развернулась и прикрикнула на него:
– Молчи, предавший доверие бога! Или я сейчас же сорву с тебя знак твоей должности и растопчу его в пыль!
Потом она снова повернулась к Тутмосу и мягко продолжала:
– Только так мы сможем сохранить Египет. Признайся, ты ведь понятия не имеешь ни о жизни двора, ни о том, как диктовать указы, тогда как я окружена верными людьми, всегда готовыми дать мне совет. Разве я не права?
Ошеломленный, Тутмос смотрел в ее нежное, улыбающееся лицо. Он ожидал объявления войны, попытки насилия, вспышки гнева, но оказалось, он плохо знает свою сестру и глубину ее любви к стране.
– Тогда я буду фараоном? – спросил он.
– Конечно, будешь. Ни у кого из нас нет выбора в этом вопросе. Я понимаю, что рано или поздно народ и армия потребовали бы от меня брака с тобой, хочу я того или нет. Я и потом продолжала бы править, но только в роли божественной соправительницы. Так быть посему. Мы вместе пойдем в храм, и я поделюсь с тобой своей кровью, чтобы ты мог возложить двойной венец на свою голову. Но никогда не забывай, Тутмос, что я носила его до тебя!
Это бесполезное и жестокое замечание уязвило его.
– Как тут забудешь! – возразил он с горячностью. – Ты считаешь, что из меня не выйдет хороший фараон, но мой отец был также и твоим отцом, и в наших жилах течет царская кровь. Не забывай об этом и ты!
– Ты никогда не понимал шуток, Тутмос, – сказала она. – Ну что же, ешьте, пейте и отправляйтесь спать. Наутро я разошлю глашатаев, и нас поженят. А ты, – она посмотрела на Менену, – смотри служи ему верно, иначе на этот раз изгнанием не отделаешься, я сама приду посмотреть на твою казнь и буду хлопать в ладоши!
Когда Тутмос и его присные ушли, Хатшепсут оглядела помрачневшую и притихшую компанию.
