Михаил Загоскин - Рославлев, или Русские в 1812 году
– А почему ж ты это думаешь? – спросил семинарист. – Ну, если в самом деле говорит правду?
– Правду? Так коего ж черта ему было таскаться вместе с французами!
– Но разве он не мог с ними повстречаться так же, как и вы?
– А зачем же он, – перервал солдат, – вот этак с час назад ехал верхом вместе с французским офицером? Ян лошадь-то его подстрелил.
– Как с французским офицером!
– Да так же!
– Но почему ты знаешь, что этот офицер французской?
– Почему знаю? Вот еще что! Нет, господин церковник! мы получше твоего знаем французские-то мундиры: под Устерлицем я на них насмотрелен. Да, и станет ли русской офицер петь французские песни? А он так горло и драл.
– А тот, что мы захватили, ему подтягивал, – примолвил рыжик мужик, – я сам слышал.
– Я хоть и не слыхал, – перервал солдат, – да видел, что они ехали дружно, рядышком, словно братья родные.
– Так что ж и калякать? – вскричал сотник. – Вестимо, он француз: не так ли, православные?
– Так, Никита Пахомыч! Так! – повторили все старики.
– А если француз, – примолвил один лысый старик, – на осину его!
– Как бы не так! – перервал сотник, – еще веревку припасай. В колодезь к товарищам, так и концы в воду.
– Ей, не торопись, ребята! – сказал семинарист. – Melior est consulta…[109]
– Что ты, сумасшедший, перестань! – шепнул сержант, дернув за рукав своего соседа.
– Православные? – продолжал он, – послушайтесь меня, старика: чтоб не было оглядок, так не лучше ли его хорошенько допросить?
– Да, скажет он тебе правду, дожидайся! – перервал лысый старик.
– Погодите, братцы! – заговорил крестьянин в синем кафтане, – коли этот полоненник доподлинно не русской, так мы такую найдем улику, что ему и пикнуть неча будет. Не велика фигура, что он баит по-нашему: ведь французы на все смышлены, только бога-то не знают. Помните ли, ребята, ономнясь, как мы их сотни полторы в одно утро уходили, был ли хоть на одном из этих басурманов крест господень?
– Ни на одном не было, Терентий Иваныч! – отвечал сотник, – я сам видел.
– Так и на этом не будет, коли он француз; а если православный, так носит крест – не правда ли?
– Правда, Терентий Иваныч, правда! – повторили все присутствующие. – Так давайте же его сюда. Посмотрим, есть ли у него на шее-то отцовское благословление?
Два крестьянина, вооруженные топорами, ввели Рославлева в избу.
– Ваня! – сказал Терентий одному из них, – расстегни-ка ему ворот у рубахи – вот так!
– Что вы делаете, ребята? – перервал Рославлев. – Я точно русской!
– Ладно, брат! увидим-ста, русской ли ты. Ну что, Ваня, есть ли на нем крест? – спросил сотник.
– Не, Пахомыч! – ни креста, ни образа!
– Видите, православные! – сказал рыжий Ерема.
– Чего же вам еще?
– В колодезь его! – завопили почти все крестьяне.
– Послушайте, братцы! – вскричал Рославлев, – видит бог, на мне был крест, да меня ограбили французы.
– Что с ним растабарывать! – подхватил сотник. – Тащите его! в колодезь!
– Да что вам дался колодезь? – перервал Ерема, – И так все колодцы перепортили. Много ли ему надобно? Эй, Ваня, что ты смотришь басурману-то в зубы? Обухом его!
– И то правда! – закричали другие мужики. – Пришиби его!
Один из крестьян, которые караулили Рославлева, вынул из-за пояса свой топор.
– Постойте, детушки! – перервал сержант. – Эк у вас руки-то расходились! Убить недолго. Ну, если его в самом деле ограбили французы?..
– И он действительно русской офицер? – примолвил семинарист.
– А это что? – вскричал Ерема, вынимая из бокового кармана Рославлевой шинели кошелек с деньгами. – Что, брат? видно, они тебя грабили, да не дограбили? Смотрите, православные! И деньги-то не наши.
– Эта шинель не моя, – сказал Рославлев. – Один из французов поменялся со мной насильно.
– А деньги-то дал впридачу, что ль? – закричал Ерема. – Ах ты, проклятый басурман! Что мы тебе, олухи достались? Да что с тобой калякать? Ваня! хвати его по маковке!.. Что ж ты?.. Полно, брат, не переминайся! а не то я сам… – примолвил Ерема, вынимая из-за пояса свой широкой нож.
– Погоди, кум, не торопись! – сказал Иван. – Послушай-ка, молодец: ты баишь, что с тебя сняли крест французы. Ну! а какой он был? деревянный или серебряный?
– Нет, золотой! – отвечал Рославлев.
– Ладно. А на каком он висел гайтане – на черном или красном?
– Нет, на зеленом шелковом снурке.
– Что, ребята, ведь он баит правду: вот и крест; я вынул его из кармана у одного убитого француза.
– Да поверьте мне, братцы! – сказал Рославлев, – я вас не обманываю: я точно русской офицер.
– И впрямь, православные! – примолвил Терентий, – уж не русской ли он?
– Точно русской! – подхватил семинарист.
– А если русской, – возразил отставной солдат, – так он изменник!
– Изменник! – повторил в негодованием Рославлев.
– Вестимо, изменник! – закричал Ерема. – Ради чего ты ехал с французским офицером – а?
– Мой товарищ также русской офицер, а нарядился французом для того, чтоб выручить меня из Москвы. – Эк с чем подъехал! На вас пошлюсь, православные: ну станет ли русской офицер петь эти басурманкие песни?
– Вестимо, не станет! – закричали крестьяне.
– Клянусь вам богом, ребята! – продолжал Рославлев, – я и мой товарищ – мы оба русские. Он гусарской ротмистр Зарецкой, а я гвардии поручик Рославлев.
– Рославлев! – повторил с необычайною живостию сержант. – А как звали вашего батюшку?
– Сергеем Дмитричем.
– Не припомните ли, сударь! где он изволил служить капитаном?
– Он служил капитаном при Суворове, в Фанагорийском полку.
– Ну, так и есть! – воскликнул с радостию сержант, вскочив со скамьи. – Ваше благородие! ведь батюшка ваш был моим командиром, и мы вместе с ним штурмовали Измаил.
– Слышите ль, братцы! – сказал семинарист.
– Слышим-ста! – отвечал Ерема, – да нам-то что до этого?
– Как что? – перервал сержант, – да разве сын моего командира может быть изменником? Ну, статочное это дело? Не правда ли, детушки?
Все крестьяне встали с своих мест, поглядывали друг на друга; один почесывал голову, другой пожимался; но никто не отвечал ни слова.
– Что это, братцы? – продолжал сержант, – неужели-то вы и мне, старику, верить не хотите?
– Верить-та мы тебе верим, – отвечал Ерема, – да ведь не все сыновья в отцов родятся, Пахомыч!
– Всяко бывает, конечно, – примолвил Терентий, – да ведь недаром же и пословица: недалеко яблочко от яблони падает. Ну, как вы думаете, православные?
– Как ты, Терентий Иваныч? – отвечали сотник и старики. – А по мне, вот как: уж если Кондратий Пахомыч за него порукою, так нам и баить нечего. Поклон его благородию, да милости просим в передний угол! Так ли, православные?
– Ну, коли так, так так! – повторили в один голос крестьяне. – Милости просим, батюшка!
– Ваня! – сказал Терентий, – сбегай ко мне да принеси-ка жбан браги, каравай хлеба и спроси у Андревны пирог с кашею: чай, его милость проголодаться изволил.
– Забеги и к моей старухе, – примолвил сотник, – да возьми у нее штоф Ерофеичу.
– Благодарю вас, добрые люди! – сказал Рославлев, – я хоть и не обедал, а мне что-то есть не хочется.
– Чу!.. – вскричал сотник, – что это?
– Французы! Французы! – загремели сотни голосов на улице. Все бросились опрометью из избы, и в одну минуту густая толпа окружила колокольню.
– Эй, Андрюша! где французы? – спросил сотник.
– Вон там, у дальней засеки, – отвечал мальчик.
– Много ли их?
– Много, Пахомыч! и конных и пеших видимо-невидимо.
– Ну, ребята! – сказал сержант, – смотрите, стоять грудью за нашу матушку святую Русь и веру православную.
– Стоять-то мы рады, – перервал сотник, – да слышишь, Кондратий Пахомыч, – их идет несметная сила?
– Так что ж?
– Не одолеешь, кормилец! много ли нас?
– Да и французов-то, верно, не больше, – сказал Рославлев, – они растянулись по дороге, так издали и кажется, что их много.
– Ох, батюшка! – подхватил Терентий, – хитры они, злодеи! не пошлют мало. Ведь они, басурманы, уж давным-давно до нас добираются.
– Ну, православные! – сказал Пахомыч, – говорите, что делать?
Ни один голос не отозвался на вопрос сотника. Все крестьяне поглядывали молча друг на друга, и на многих лицах ясно изображались недоумение и робость…
– Эх, худо дело! – шепнул сержант. – Ваше благородие! – продолжал он, обращаясь к Рославлеву, – не принять ли вам команды? Вы человек военный, так авось это наших ребят покуражит. Эй, братцы, сюда! слушайте его благородия!
– Как так? Что такое? Да разве он не француз? – заговорили крестьяне.
– Нет, детушки! Его благородие – русской офицер, сын моего бывшего капитана.
– Ой ли? Вот-те раз! Слышите, ребята!.. Вот что!.. – загремели восклицания из удивленной толпы.
