Генри Хаггард - Падение Иерусалима
Среди пленников оказался один из членов общины; Самуил узнал от него, что все они вернулись на прежнее место, возле Иордана. Туда и направился Самуил, всё ещё сохранивший перстень Мириам. Благополучно добравшись до их поселения, он встретил самый радушный приём; всех ессеев очень обрадовало известие, что та, кого они звали своей Царицей, жива. Он спросил, нет ли среди них римского пленника по имени Марк, они ответили: да, он здесь, и тогда он сказал, что у него есть для этого римлянина послание. Его отвели в сад, где находилась мастерская Мириам, сказав, что там он его и найдёт.
Марк сидел под солнцем, с ним была и Нехушта. Разговаривали они о Мириам — это была почти единственная тема их бесед.
— Что-то подсказывает мне, что она жива, хотя у меня и нет полной уверенности, — говорил Марк. — Просто не представляю себе, как она могла пережить ту ночь, когда Храм был спален.
— Я тоже не представляю, — ответила Нехушта, — и всё же я почему-то верю, что она жива, как в глубине своей души веришь и ты. В своё время было предсказано, что ни один христианин не погибнет в этой войне.
— Докажи, что это так, женщина; тогда, может быть, и я обращусь в христианскую веру, но я устал от всяких туманных пророчеств и предсказаний.
— Ты станешь христианином лишь тогда, когда на тебя низойдёт благодать Божия, но не раньше, — сурово ответила Нехушта. — Этот свет рождается изнутри.
Кусты вдруг раздвинулись, перед ними предстал ессей Самуил.
— Кого ты ищешь? — спросила Нехушта, не узнавшая его.
— Благородного римлянина Марка, — ответил он, — у меня к нему послание. Это он?
— Да, я, — ответил Марк. — Кто тебя послал?
— Царица ессеев, Мириам, — ответил он.
И Марк и Нехушта вскочили на ноги.
— Чем ты можешь удостоверить, что это так? — медленно, с трудом выговаривая слова, спросил Марк.
Самуил вытащил из-под одежды перстень и вручил его Марку.
— Вы узнаете этот знак?
— Узнаю. Второго такого перстня на свете нет. Есть ли у тебя ещё что-нибудь?
— У меня было с собой письмо, но оно пропало. Римские солдаты сняли с меня одежду, в которую оно было зашито, и я так и не смог её отыскать. Но перстень, пока они меня обыскивали, я прятал во рту.
Марк горько застонал, но Нехушта быстро спросила:
— Она велела что-нибудь передать на словах? Рассказывай же, да побыстрее!
Самуил рассказал всё, что ему было известно.
— И сколько времени прошло с тех пор? — спросила Нехушта.
— Месяцев пять. Сто двадцать дней я вместе с другими пленниками работал над сносом стен.
— Пять месяцев? — повторил Марк. — Отправился ли домой Тит?
— Я слышал, что он уже отплыл из Александрии.
— Мириам проведут в триумфальном шествии, а затем продадут с торгов, — сказал Марк. — Нельзя терять времени!
— Нельзя. Но прежде всего мы должны поблагодарить этого верного гонца.
— Да, — сказал Марк. — Скажи, какой награды ты хотел бы. Ведь ты перенёс столько мук, чтобы выполнить поручение. Я заплачу тебе любую, какую назовёшь, сумму. Да, заплачу, хотя сейчас у меня нет с собой ни гроша.
— Мне не надобно никакой награды, — ответил ессей, — я только сдержал обещание и выполнил свой долг.
— И всё же Небо вознаградит тебя! — сказала Нехушта. — А теперь пошли к Итиэлю.
Они быстро вернулись к пещерам, где временно жили ессеи, занимаясь восстановлением своих домов. Итиэль лежал в небольшой, хорошо проветривавшейся хижине. Годы, перенесённые лишения и горести сделали своё дело: Итиэль уже не стоял на ногах и только лежал на тюфяке в ожидании конечного избавления. Выслушав их, он сказал:
— Господь милостив! Я боялся, её нет в живых, ибо зрелище подобного опустошения подрывает мои надежды.
— Возможно, — ответил Марк, — но как ни милостив ваш Господь, Он допускает, чтобы Мириам выставили на Форуме и продали с торгов. Лучше бы ей погибнуть на Никаноровых воротах, чем подвергнуться такой участи.
— Но ведь Господь, — слегка улыбнулся Итиэль, — спасёт её от подобной участи, как уже спас от множества тяжких бед. Чего же ты хочешь, мой господин Марк?
— Хочу получить свободу, в которой мне до сих пор отказывали, Итиэль. Не теряя времени я отправлюсь в Рим. Переплыву через моря, сяду на коня и, надеюсь, поспею к торгам. Я так богат, что могу выкупить Мириам — если, конечно, не опоздаю.
— Чтобы она стала твоей рабыней?
— Нет, моей законной женой.
— Но она не может выйти за тебя замуж, она христианка.
— Тогда я её освобожу; если, конечно, она об этом попросит. Уж лучше, согласись, она попадёт в мои руки, чем в руки первого встречного, которому приглянется её личико.
— Думаю, всё же лучше, — ответил Итиэль, — хотя кто я такой, чтобы высказывать своё суждение? Необходимо немедленно созвать совет и изложить существо дела. Допустим, с её согласия ты её купишь; обещаешь ли ты предоставить ей свободу?
— Обещаю.
Итиэль посмотрел на него каким-то странным взглядом.
— Искушение может быть очень велико, смотри не забудь своего обещания.
Созвали совет кураторов. Когда-то их было сто человек, но в живых осталось всего два десятка, не более; им-то Самуил и повторил свой рассказ. Затем Марк обратился к ним с просьбой об освобождении, чтобы он мог срочно выехать в Рим вместе с Нехуштой и постараться выкупить Мириам. Кое-кто из нерешительных кураторов высказался против освобождения столь ценного заложника, но лежавший на носилках Итиэль крикнул со своего места:
— Неужели соображения своей личной выгоды вы поставите выше блага этой девушки, всеми нами любимой! Сами мы не можем поехать в Рим, так отпустите же туда римлянина, пусть он попробует её спасти.
В конце концов они согласились его освободить и даже дали Марку немного денег из своих скудных сбережений, надеясь, что когда-нибудь он сможет погасить этот долг.
Вечером того же дня Марк и Нехушта простились с Итиэлем.
— Я умираю, — сказал старый ессей. — Ещё до того, как вы доберётесь до Рима, я буду покоиться под этими пустынными песками, я, чья душа давно уже жаждет вечного успокоения. Передайте моей племяннице Мириам, что моя душа будет наблюдать за её душой в ожидании, когда она вознесётся в страну, где нет ни тяжких лишений, ни войн; а пока я, нежно её любящий, прошу, чтобы она не теряла бодрости и ничего не страшилась.
Расставшись с Итиэлем, они помчались на конях в Иоппию; Марк изменил своё имя, чтобы избежать задержания. В Иоппии им посчастливилось сесть на корабль, отплывающий в Александрию, где они пересели на торговое судно, которое направлялось в Региум, и никто даже не поинтересовался, кто они такие.
В ту памятную ночь, когда был дотла сожжён Храм, Халев был оттеснён вместе с зелотом Симоном за мост в Верхний город. Мост они тут же сломали за собой. Халев порывался вернуться назад — в безумной надежде, что в этой дикой суматохе сможет добраться до Никаноровых ворот и освободить Мириам, но римляне уже вступили на мост, евреи торопливо рубили его с противоположной стороны, о возвращении не приходилось даже и думать; к тому же у него были все основания полагать, что Мириам погибла. Халев был в полном отчаянии, ибо при всём своём яростном и своевольном нраве любил Мириам больше всего на свете; и в течение шести дней он искал смерти, принимая участие во множестве заранее обречённых на неудачу вылазок. Но, казалось, смерть избегала его, а на седьмой день он узнал кое-какие новости о Мириам.
Рассказал эти новости человек, который спрятался среди развалин одной из галерей, а затем сумел бежать в Верхний город. Халев узнал от него, что девушку, найденную на Никаноровых воротах, отвели к самому Титу, который приказал заботиться о ней какому-то легионеру. Дальнейшего этот человек не знал. Кто-нибудь другой мог бы усомниться в правдивости его рассказа, но Халев сразу же уверился, что это была Мириам. С того времени он решил оставить — теперь уже совершенно безнадёжное — дело евреев и попытаться найти Мириам, где бы она ни была. Но прошло целых пятнадцать дней, прежде чем он смог исполнить своё намерение.
Наконец Халева поставили командовать отрядом, который охранял крепостную стену; дождавшись, когда его солдаты уснут от полного изнеможения, под прикрытием темноты он спустился в ров на верёвке, которую припас заранее. Во рву валялось множество мертвецов; с одного из них, недавно умершего крестьянина, он снял платье и длинную меховую накидку и тут же переоделся. Спрятав под плащом меч, он благополучно миновал во тьме римские сторожевые посты и бежал вглубь страны. С наступлением дня Халев отрезал себе бороду и накоротко остриг длинные волосы. Встретившись случайно с зеленщиком, которому разрешено было продавать овощи в римском лагере, Халев скупил весь его товар за один золотой, ибо денег у него было более чем достаточно, предупредив этого простого человека, чтобы тот держал язык за зубами, не то он, Халев, непременно его отыщет и убьёт. Довольно искусно подделываясь под речь и поведение крестьянина, ибо Халев вырос на берегах Иордана, он смело вошёл в ближайший же римский лагерь и предложил свои товары для продажи.
