Колин Маккалоу - Первый человек в Риме. Том 1
– Через мой труп, – сказал Гай Марий, садясь на лошадь, чтобы отправиться обратно в Утику.
На следующий день он хотел встретиться с Метеллом и застал его в размышлениях над кипой документов и писем из Рима, потому что корабль опоздал из-за штормов.
– Замечательные новости, Гай Марий! – сказал Метелл, на сей раз любезно. – Мои полномочия в Африке проконсул империи продлил. И, вероятно, если понадобится, будут продлены еще. И армия моя цела. Это хорошо, если учесть, что в Италии, кажется, нехватка мужчин после неудачи Силана. О, вы же не знаете об этом, не правда ли? Увы, мой коллега-консул был германцами побежден. Потрясающие потери!
– Он продемонстрировал свиток. – Силан сообщает, что в бой вступило больше полумиллиона германцев. Свиток брошен, извлечен другой:
– Вот здесь Сенат извещает меня о том, что он аннулировал Семпрониев закон Гая Гракха, ограничивавший срок службы воинов неким числом войн. Самое время! Мы сможем призвать в случае необходимости тысячи ветеранов!
Чувствовалось, что Метелл доволен.
– Это скверный закон, – сказал Марий. – Если ветеран хочет уйти в отставку после десяти лет службы или после шести военных кампаний, ему следует это разрешить. Не должен он опасаться, что когда-нибудь ему придется снова встать в строй. Так мы теряем мелких собственников, Квинт Цецилий. Как может мужчина, покинув свое маленькое хозяйство – теперь, возможно, лет на двадцать – ожидать, что в его отсутствие дела пойдут хорошо? Зачем ему родить сыновей – чтоб и они стояли в строю? Землей и так все больше и больше занимаются жены, а у женщин нет ни силы надлежащей, ни дара предвидения, ни умения. Нам следовало бы поискать солдат где-нибудь в другом месте. Да и избавить их от плохих командиров!
Метелл сидел, точно аршин проглотил.
– Не твое дело, Гай Марий, подвергать сомнению мудрость верхов нашего общества! – сказал он. – Да кто ты такой?
– По-моему, ты однажды уже мне говорил, Квинт Цецилий, кто я такой – много лет назад – италийская мякина – ни зернышка греческого благородства. Вот что ты сказал. Возможно, так оно и есть. Но это не помешает мне иметь свое мнение о законе, который я все-таки считаю очень плохим, – Марий старался сохранить ровный тон. – Мы – под словом «мы» я понимаю Сенат, членом которого являюсь с тобой наравне, – мы позволяем целому классу граждан вымирать, потому что у нас не хватает смелости или присутствия духа остановить всех так называемых военачальников, по милости которых мы теперь воюем годами! Кровь римских солдат – не для того, чтобы ее лить зазря, Квинт Цецилий. Когда мы только создавали армию, она предназначалась для проведения кампаний в самой Италии, так что мужчины могли каждую зиму возвращаться домой, управлять своим хозяйством, рожать сыновей и присматривать за своими женщинами. Но сегодня мужчины уезжают за море. И кампании длятся не одно лето, а целые годы. Шесть кампаний – это двенадцать, если не пятнадцать лет жизни – вдалеке от родины! Гай Гракх издал свой закон, чтобы не приносить в жертву мелкие хозяйства, чье разорение на пользу крупным землевладельцам, – с усмешкой взглянул на Метелла. – Ах, да ведь я забыл! Ты и сам из крупных землевладельцев, верно? И тебе нравится, когда мелкие владения так и идут к тебе в руки, потому что люди, которым следовало бы быть дома и управлять ими, погибают на полях сражений в чужих странах по милости алчных и бездумных аристократов.
– Так-так! Вот до чего ты договорился! – заорал Метелл, вскакивая на ноги и кидаясь к Марию. – Вот в чем дело! Алчные и бездумные аристократы! Это аристократы вставляют тебе палки в колеса! Ладно, скажу тебе, что я об этом думаю, выскочка! Женитьба на бабе из рода Юлиев не может сделать тебя аристократом!
– Я бы этого и не желал, – прорычал Марий. – Презираю вас всех – за исключением моего тестя, который каким-то чудом сохранил в себе человеческое достоинство, несмотря на свое происхождение!
Они давно уже кричали друг на друга, и все, кто работал за стенами кабинета, навострили уши.
– Ну, давай, Гай Марий! – сказал солдатский трибун.
– Ударь его по больному месту, Гай Марий! – говорил другой.
– Помочись на этого феллатора, Гай Марий, – с ухмылкой посоветовал третий.
Гай Марий нравился им куда больше, чем Квинт Цецилий Метелл – всем, от высших чинов до унтерофицеров. Но когда вышел сын консула, Квинт Цецилий Метелл-младший, все служивые сделали вид, что ужасно заняты делом. Не удостоив их взглядом, Метелл Поросенок открыл дверь в кабинет отца.
– Отец, вас слышно на милю окрест! – сказал молодой человек, пронизывая Мария взглядом, полным ненависти.
Он был очень похож на отца: тоже среднего роста, плотный; каштановые волосы, карие глаза; скромный и симпатичный, в римском вкусе, но ничем не выделяющийся среди других римлян.
Появление сына отрезвило Метелла, но не охладило гнев Мария. Ни тот, ни другой и не подумали сесть. Метелл Поросенок стоял в стороне, встревоженный и огорченный. Он был искренне предан отцу до глубины души. Он столько раз доставлял Марию неприятности, когда отец назначил его командовать гарнизоном в Утике! Однако сейчас перед ним впервые предстал другой Гай Марий: непоборимый, превосходящий смелостью, отвагой и умом любого из Метеллов.
– Нет смысла продолжать разговор, Гай Марий, – сказал Метелл. Пытаясь унять дрожь в руках, он вжал ладони в стол. – Кстати, зачем ты приходил?
– Пришел сказать тебе, что хочу оставить службу на этой войне до конца следующего лета, – сказал Марий. – Я еду в Рим, чтобы добиваться должности консула.
Метелл не верил своим ушам:
– Что?
– Еду в Рим, чтобы добиться должности консула.
– Нет, ты не поедешь, – сказал Метелл. – Ты – мой старший легат. Ты назначен самим претором – на весь срок моего наместничества в провинции. Этот срок был только что продлен. Значит, и твой тоже.
– Ты можешь освободить меня от должности.
– Если захочу. Но я не хочу, – сказал Метелл. – Вообще-то, будь моя воля, Гай Марий, я бы похоронил тебя здесь, в этих провинциях до конца всей твоей жизни!
– Не заставляй меня делать тебе гадости, Квинт Цецилий, – сказал Марий дружелюбно.
– Не заставлять тебя делать – что? Поди вон, Марий! Займись чем-нибудь полезным – и хватит отнимать у меня время! Метелл встретился взглядом с сыном и заговорщически ухмыльнулся ему.
– Я настаиваю, чтобы ты освободил меня от службы. Осенью мне надо принять участие в выборах консула.
Метелл Поросенок, которому высокомерие отца придавало храбрости, начал хихикать. Это раззадорило старшего.
– Знаешь, что я скажу тебе, Гай Марий? – сказал он со смехом. – Тебе почти пятьдесят. Моему сыну – двадцать. Мог ли я предположить, что ты будешь участвовать в выборах в том же году, что и мой сын? К этому времени ты мог бы набраться достаточно опыта, чтоб годиться в консулы. Хотя я уверен, что мой сын с удовольствием подучил бы тебя кое-чему!
Молодой Метелл рассмеялся вслух. Марий взглянул на них из-под своих густых бровей.
– Я буду консулом, – сказал он. – Будь уверен. Квинт Цецилий, я буду консулом. И не один, а семь раз.
И он вышел, провожаемый взглядами Метеллов – взглядами, в которых смешались изумление и страх.
На следующий день Марий опять поехал в Старый Карфаген, чтобы встретиться с принцем Гаудой.
Допущенный к принцу, он склонился на одно колено и припал губами к мягкой и липкой руке Гауды.
– Встань, Гай Марий! – восхищенно воскликнул Гауда, зачарованный видом славного воина, который с таким уважением оказывает ему царские почести.
Марий приподнялся, но снова упал на колени и протянул к Гауде руки.
– Ваше царское Величество, – сказал он. – Я не имею права стоять перед вами, потому что пришел как смиренный проситель.
– Встань, встань! – пронзительно вскричал Гауда, еще более восхищенный. – Я и слушать ничего не буду, пока ты стоишь на коленях! Садись вот сюда, рядом со мной, и расскажи, чего ты хочешь.
Стул, на который указал Гауда, был действительно рядом – но на ступень ниже, чем его трон. Кланяясь до земли, Марий уселся на самый краешек стула, будто не чувствуя себя вправе удобно усесться в присутствии Гауды.
– Когда вы стали одним из моих клиентов, принц Гауда, я воспринял это как честь для себя. Потому что чувствовал, что смогу способствовать вам, заняв соответствующий пост в Риме. Я намеревался выставить свою кандидатуру на выборах консула, – Марий помедлил. – Но, увы, этому не бывать! Квинт Цецилий Метелл остается в Африке, срок его губернаторства продлен – а это означает, что я, его легат, не могу оставить службу без его разрешения. Когда я сказал ему, что хочу участвовать в выборах, он не разрешил мне покинуть Африку.
Благородный отпрыск нумидийского царского дома пришел в негодование. Уж он-то хорошо помнил, как Метелл не встал, чтобы приветствовать его, не поклонился ему, не позволил ему сидеть на троне в своем присутствии, отказал ему в эскорте солдат.
